Архимандрит Герман (Пензин) служил в храмах Сызрани и Тольятти. В памяти людей он остался как образец чистоты жизни и верности Богу. О своём духовном отце архимандрите Германе рассказывает настоятель храма великомученика и целителя Пантелеимона в медгородке города Тольятти протоиерей Андрей ГРИЕВ.
–…После увольнения из армии я приехал в Тольятти, где жила моя мама.
Уволился я по болезни и теперь мне предстояло налаживать новую, гражданскую жизнь. Но не успел, что называется, оглядеться, как тяжело заболел – панкреонекроз поджелудочной железы.
Мне сделали операцию. Прошло время, улучшения не было, и встал вопрос о ещё одной операции. К тому времени в отделении гастроэнтерологии я пролежал уже 88 дней и потерял 30 килограммов веса.
Перед второй операцией я сказал врачу-хирургу: «На операцию я согласен. Но у меня два условия. Первое – во время операции не снимать с меня нательный крестик. И второе условие – до операции я должен исповедаться
и причаститься в церкви».
Женщина-врач удивлённо на меня посмотрела, но в итоге с моими условиями согласилась.
Операцию мне назначили на понедельник 9 августа, когда церковь празднует память великомученика и целителя Пантелеимона.
А вечером на 2 августа, на Ильин день, мама привела меня в Казанскую церковь. Начиналось Всенощное бдение. И я по стеночке, не спеша, дошёл до иконы Казанской Божией Матери, нашёл здесь место и присел. А народу
вокруг – не протолкнуться.
В это время в храм и вошёл архимандрит Герман. Он уверенно направлялся в алтарь. Неожиданно остановился, повернулся в сторону левого придела, прошёл через стену людей, подошёл ко мне и резким, даже грубым тоном спросил:
– Вы что хотели?
Должен сказать, эта его резкость и грубость всегда были напускными. Так он иногда юродствовал. Но об этом я узнал гораздо позднее. А тогда я сказал:
– Батюшка, я хотел причаститься, а перед причастием – исповедаться.
– Тогда пошли, – уже благожелательным тоном сказал он.
Он подвёл меня к храмовой иконе Казанской Божией Матери, накрыл голову епитрахилью.
А я уже держал в руках тетрадку. В тетрадке – 48 листов, мелко исписанных. Эту тетрадку я заполнял три месяца, пока лежал в больнице. И я начал перечислять свои грехи.
И тут он говорит:
– Слушай, ты как-то не так исповедуешься…
– Не так? А как нужно? – спрашиваю его.
– Понимаешь, нужно понять, что грех – это яд, отрава. Ты когда-нибудь травился?
– Да, было, травился некачественными продуктами.
– Ну вот, когда человек отравится – что он делает?
Что человек в этой ситуации делает – я знал. Но не знал, как ему это деликатно сказать или – вообще не говорить? Вдруг обидится? Секунду поколебавшись, я сказал:
– Воды нужно выпить побольше, затем два пальца в рот и вызвать рвоту.
– Вот! Правильно ты сказал! Вот и на исповеди так: ты должен на меня все свои грехи изблевать! Да! А если хотя бы один грех останется – он будет тебя отравлять, разлагать, как яд отравляет организм, да и душа болеть будет…
Тетрадку я закрыл.
И тут меня, что называется, прорвало…
Сколько длилась исповедь – не помню.
После исповеди он завёл меня в пономарку, причастил. А потом, радостный, принёс мне ковшик с теплотой.
А ковшик, похоже, ещё дореволюционный – старого образца и довольно большой. Теплоты в нём было совсем немного – больше церковного кагора.
– На, запей, – говорит мне отец Герман.
С трепетом и страхом смотрел я на этот ковшик, а в голове уже всплывали фрагменты недавнего разговора с врачом Татьяной Васильевной:
– У вас в желудке дырка с пятикопеечную монету. В эту дырку залезла головка поджелудочной железы. Головка не оперируется… Как вы вообще ходите, как живёте?
Я сам удивлялся тому, как живу. Я, понятно, соблюдал диету и все предписания врачей. Алкоголь – ни в коем случае. От него – летальный исход. И вот священник предлагает мне выпить целый ковшик церковного кагора…
Предлагает потому, что ничего не знает о моей болезни.
И я выпил этот ковшик. И приготовился умирать. Подумал ещё: я только что причастился, поэтому о чём жалеть?
Конечно, я сильно захмелел. Но мама меня довела до дома.
Таким было моё первое знакомство с отцом Германом.
9 августа была операция, которая прошла успешно.
А потом был сон. Вижу себя в военной полевой форме, в сапогах, с шинелью через руку и с вещмешком. Иду через леса, холмы. Уже и день к вечеру.
И вдруг выхожу на открытое возвышенное место. Передо мной внизу город: горят огни и много-много куполов церквей. И такое тепло от них. И голос говорит: «Ну, всё. Дошёл. Это моё».
После госпиталя занимался с сыном, а по воскресеньям ходил на раннюю службу в Казанскую церковь. И вот однажды проспал… Пришёл на позднюю литургию. А там народу! В конце службы настоятель протоиерей Николай Манихин объявил, что храму требуются староста и дежурный по храму.
Я подошёл к отцу Николаю и предложил себя. Но после обстоятельного разговора мы сошлись на том, что я буду выполнять обязанности дежурного по храму.
Прошло время, и отец Николай говорит мне:
– Я перевожу вас в алтарники.
– Не хочу, не согласен, не готов, – отвечаю. – Я ещё ничего не знаю…
Он на меня строго посмотрел и твёрдо так сказал:
– У нас, как и в армии, не говорят: «Не хочу». У нас говорят: «Простите» и «Благословите».
Так я стал алтарником.
Теперь с отцом Германом я виделся каждый день. Он приходил в храм в 6 часов утра. Приходил первым. Вычитывал правило, долго молился. Потом приходил я – мыл пол в алтаре, готовил облачения.
Помню, мою я пол, а он за мной по пятам по мокрому ходит. Сначала молчал, а потом спрашивает:
– А вы кто по званию?
– Капитан, – отвечаю.
– Ой! А! А сколько человек у вас в подчинении было?
Я назвал.
– Ой! Я такой довольный!
«Чем же он такой довольный?» – думаю я.
– А вам полы-то не зазорно мыть?
– Отец Герман, как может мне быть зазорно, если преподобный Серафим Саровский считал за честь мыть пол в алтаре.
Когда мы познакомились ближе, он стал и о себе рассказывать. Отец у него был из репрессированных. В Тольятти у него была престарелая мама. Вскоре я понял, почему у него к военным отношение несколько негативное.
До монашества протоиерей Владимир Пензин служил в Казанском храме Сызрани. Жила семья священника в обычной городской многоэтажке. Воспитывали они с матушкой двух дочерей. Это была классическая священническая семья, которую апостол Павел называл «домашней церковью», где одна вера, один дух, один уклад.
Соседями по площадке у них была семья прапорщика. Дружили, ходили в гости друг к другу, вместе отмечали советские и церковные праздники. Так продолжалось много лет.
Но вот случилось непредвиденное: матушка и прапорщик полюбили друг друга. В итоге две семьи распались.
После того, как это случилось, отцу Владимиру предстояло сделать выбор: принять монашество или снять с себя сан, жениться и вести мирскую жизнь.
Он выбрал первое и уехал в Оптину пустынь.
Когда Самарскую кафедру возглавил епископ Евсевий (Саввин), он пригласил теперь уже игумена Германа (Пензина), как старого знакомого, в Тольятти, в Казанский храм.
Отец Герман рассказал мне, что с 16 лет он уже прислуживал в церкви, сначала певчим на клиросе, затем псаломщиком. В 60-е годы служил келейником у митрополита Мануила (Лемешевского).
– Батюшка, расскажите, каким был владыка Мануил? – однажды попросил я его. Ответил он так:
– Что ты… Иже во святых… Иже во святых…
Но позднее всё же немного рассказал. Например, о том, как владыка Мануил добирался до дальнего прихода – где на электричке, где на перекладных.
Вместе с ним обычно ехал келейник или иподиакон, который нёс чемодан с облачением своего архиерея. Приезд смиренного архиерея для священника, для прихожан был настоящим праздником.
Отец Герман подарил мне фотографию, где он с владыкой Мануилом. Храню её как большую драгоценность.
В Тольятти православные знали, что отец Герман временами юродствует.
Люди даже сложили такой собирательный рассказ: «Приходит к архимандриту Герману женщина и, волнуясь, спрашивает: “Батюшка, батюшка, у меня вопрос к вам…”
В ответ слышат грубоватое: “А? Чё?
Женщина от неожиданности теряется, замолкает. А отец Герман, духом прозревая, что спросить она хочет о пустом, уже наступает на неё:
“А? Ну чё пришла? Иди отседа!“»
…Прошло время.
По поводу своего рукоположения я никогда не думал. Считал, что священнослужители – это особые люди. Живут они на другой планете. Поэтому при поступлении в духовное училище и затем в семинарию я думал не о служении у престола, а о необходимости получить знания. Учился, служил алтарником.
Вскоре отец Николай сказал мне: – На Николу рукополагаем тебя во диакона. Готовься.
Перед рукоположением положено проходить ставленническую исповедь у духовника, которого обычно назначает архиерей. Как же мне хотелось, чтобы этим духовником был отец Герман!
И так вышло, что архиепископ Сергий благословил принять у меня исповедь «за всю жизнь» именно отца Германа.
А ведь я до этого сколько раз просил его: «Батюшка, вот было бы хорошо, если бы вы стали моим духовником». Он отвечал примерно так: «Ой, да меня бы кто-нибудь взял… Да я сам дурак, а ты ко мне идёшь… Ну что я могу, чем я тебе помогу?»
Тем не менее обращаться к нему за благословением приходилось часто.
Помню, как-то пришли знакомые и позвали меня в паломническую поездку в Свято-Троицкий Дивеевский монастырь. Отца Николая в храме не было, и я пошёл к отцу Герману за благословением.
– Батюшка, меня приглашают в паломническую поездку в Дивеево, благословите.
– Не надо!
Прошло время и меня снова пригласили – на этот раз в Оптину пустынь.
Я снова к отцу Герману:
– Батюшка, благословите…
– Не надо!
В третий раз обращаюсь к нему, и в ответ всё то же:
– Не надо!
А потом как-то одна женщина стала просить у него благословение на поездку в Оптину пустынь.
– Ой, как хорошо! – обрадовался он.
– Бог благословит!
И пожелал ей, как у нас говорят, полную корзинку сладостей.
А мне так обидно стало. Думаю: как это всё несправедливо… Я тут служу, работаю, полы мою... А меня никуда не пускают.
Раздосадованный, подхожу к отцу Герману и с обидой говорю:
– Я что у вас здесь – золушка, что ли? Как посуду мыть, так это я. Как зёрнышки считать – тоже я… А как меня приглашают в поездку – сразу отказ, а ведь других вы благословляете!
Должен сказать, в таких ситуациях отец Герман всегда сохранял выдержку. И при этом мог «обиженного» сразу на место поставить.
– Ты чего возмущаешься? – холодно говорит он мне. – Ты же читал, вспомни: разве преподобные Сергий Радонежский и Серафим Саровский когданибудь ходили в паломничество?
– Нет, – отвечаю. – Не ходили.
– Тогда чего ты переживаешь? В нашем храме такая благодать! У нас всё есть! Мы же служим каждый день. У тебя здесь и Оптина, и Дивеево…
Позднее я всё же побывал во многих известных монастырях, молился во многих известных храмах, в том числе на Украине. Но дело в том, что каждый храм, каждый монастырь – это не только свой устав, это свой дух, свои традиции, даже свои особенности в богослужении.
Да и потом: паломничество паломничеству рознь. Хорошо, если едет группа православных людей. Но если случится ехать в поезде, то помолиться, духовно сосредоточиться бывает сложно: все ходят вокруг, нередко ругаются, безконечной чередой идут праздные разговоры, пересуды… Приезжаешь из святого места и ещё долго не можешь войти в привычный жизненный ритм.
Так что тысячу раз прав был отец Герман, когда говорил, что в нашем Казанском храме благодати ничуть не меньше, чем в известных духовных местах.
…Через некоторое время меня рукополагали во священники, и отец Герман снова решением правящего архиерея стал моим духовником на ставленнической исповеди. Видя в этом Промысл Божий, отец Герман с радостью мне сказал:
– Ну, теперь ты давай, молись за меня. Ведь я теперь твой духовник.
– А я ведь вас об этом сколько раз просил, – не удержался я от упрёка.
– Мало ли что – просил... Видишь, как Господь всё устраивает.
Должен сказать, характер у меня в ту пору был ершистый, чем я немало огорчал и настоятеля, и отца Германа. Но опытные священники деликатно и мудро отучали меня от самонадеянности, потому что «самоуверенность также опасна, как и неуверенность», помогали мне обрести смирение, «которое есть непременное условие достойного служения». Помогали укрепиться в вере и любви к Богу, утверждая, что, «если умный и образованный священник не стяжает любви к Богу, он превратится в знатока-книжника с холодным сердцем и формальным подходом к служению».
…К этому рассказу об отце Германе мне остаётся добавить, что по просьбе главного врача горбольницы №5 Владимира Алексеевича Данилова с 1995 года архимандрит Герман помогал оборудовать молельную комнату
в здании детской больницы и духовно окормлял её.
Он много лет являлся духовником Тольяттинского центрального благочиния и духовным наставником патриотических объединений города.
Последние годы жил при Казанском храме. Отошёл ко Господу 18 августа 2014 года в возрасте 72 лет.
Вечная ему память!
Подготовил
Олег Иванович БЕДУЛА