Архив:
Это сейчас новые технологии общения свели интерес к эпистолярному жанру почти на нет, а раньше всё обстояло иначе. Тем более в армии, где к письмам отношение всегда было особенным. По этой причине нештатный почтальон считался уважаемым человеком в любом воинском коллективе.
Солдатам-первогодкам редко поручали столь ответственное дело. К тому же в отдельном подразделении, расквартированном вдали от населённых пунктов, почтальон пользовался неслыханной привилегией – раз в неделю ему давали увольнительную в степной посёлок, в почтовое отделение которого поступала корреспонденция для служивых. Не возбранялось заходить в магазин для выполнения мелких поручений сослуживцев, держа в уме табу на спиртные напитки. На них и «погорел» мой предшественник, который по просьбе старослужащих прикупил сорокаградусной и доставил её в казарму. Бывалых воинов, решивших после отбоя отпраздновать день рождения одного из них, «накрыл» дежурный по части. Курьера строго наказали, и на освободившуюся вакансию назначили меня, солдата-первогодка.
История, которая едва не завершилась трагически, происходила сорок шесть лет назад на стыке Оренбургской и Актюбинской областей. Это теперь необъятные степные просторы разделила государственная граница, а тогда никому и в голову не могло прийти, что через несколько десятилетий Россия и Казахстан станут отдельными государствами.
Наша воинская часть, в которой несли боевое дежурство военнослужащие всех республик Союза ССР, дислоцировалась на огромной территории. Расстояние между «точками» позиционного района измерялось десятками километров.
Зима в том году пришла рано, в начале ноября уже трещали морозы и мели метели. Да вот беда, за неделю до «ноябрьских» разгулялась «пушкинская», как её там называли, метель. Именно те степные просторы и метельные зимы описал классик в «Капитанской дочке» и «Повестях Белкина».
Через какое-то время распогодилось, и командир дал добро на выезд. Старшим машины ехал сержант-сверхсрочник из продовольственной службы, которому поручили затовариться на пекарне хлебом. Многоосный «Урал» продвигался черепашьим шагом. В итоге вместо обычных 30 минут добирались втрое дольше. Чтобы не делать солидный крюк, старший машины высадил меня на перекрёстке у посёлка и приказал быть на этом месте через полтора часа.
Получив увесистую пачку писем и довольно тяжёлую незапланированную посылку, успел прогуляться по центральной улице посёлка, зайти во все имеющиеся там магазины и в фойе кинотеатра и загодя отправился на перекрёсток. Однако ни в назначенное время, ни часом позже наш «Урал» не появился. О мобильных телефонах, понятное дело, в ту пору никто и не слыхивал. Мне бы вернуться на почту, позвонить в пекарню и ждать сослуживцев в тепле. Так нет же, основательно замёрзнув, решил разогреть себя энергичной ходьбой по направлению к части. Рассчитывал, что машина меня нагонит.
Это уже потом выяснилось, что «Урал» поломался, сверхсрочник с водителем пришли на почту, но там меня не застали. Старший машины оставил водителя у телефона, а сам отправился на перекрёсток в надежде встретить меня там. Никого, естественно, не обнаружив, вернулся на почту, созвонился с дежурным по части и доложил ему о случившемся. Офицер принял решение направить в посёлок вездеход, а сверхсрочнику и водителю приказал оставаться у телефона в надежде, что у незадачливого почтальона хватит ума вернуться на почту. Увы, ума и благоразумия не хватило. Не зная, что моим отсутствием озаботились многие военные и гражданские люди, я бодро шагал по дороге. Она хорошо просматривалась, ориентирами служили телеграфные столбы. До расположения части, по моим расчётам, оставалось немногим более 20 километров, и я надеялся поспеть к ужину.
Тревожные мысли начали одолевать где-то часа через полтора пути. Короткий день подходил к концу, посылка становилась всё тяжелее, а ни нашей, ни любой другой попутной машины не было. Мороз крепчал, но возвращаться не имело смысла, поскольку, по моим прикидкам, половина пути осталась позади. Между тем небосклон накрыла тёмная туча, но это ещё полбеды. Главную опасность представляла та самая «пушкинская» метель. Вскоре ничего нельзя было разглядеть на расстоянии вытянутой руки. Грешным делом, позавидовал героям классика, которые вдвоём ехали в карете и могли хоть как-то укрыться от безпощадной снежной круговерти. Да и что скрывать, на миру, если верить пословице, и смерть красна. Есть с кем словом перемолвиться, попрощаться и повиниться в грехах.
По-настоящему страшно стало после того, как отсчитал сто шагов, а очередного столба не обнаружил. Пошёл в никуда, с трудом преодолевая желание сесть на посылочный ящик и хоть немного отдохнуть. Мысленно оправдывал накатывающую вязкую слабость стремлением не просто так сесть, а успокоиться, выработать план действий. Утешительный самообман был чреват самыми страшными последствиями, и от него хватило решимости отказаться.
Не холод донимал больше всего. Мучительно хотелось спать. С трудом разлепил слипшиеся от снега ресницы и посмотрел на часы. Оказалось, блуждания продолжались уже пять часов. Позже меня спрашивали, не вспоминал ли Алексея Маресьева или Павку Корчагина? Нет, не вспоминал. А чего действительно хотелось вспомнить, так это подходящую молитву о спасении. Увы, воспитанному во времена воинствующего атеизма молодому человеку это было непросто. Перед глазами явственно стояла мать, светлая память Ксении Григорьевне, человеку глубоко верующему. Благодаря ей меня, как и моих сестёр и брата, в раннем детстве крестили. Не раз слышал, как она шептала молитвы, но не запомнил их. Вдруг, как утешение и лучик надежды, озарило: «Господи, спаси и сохрани!» Эту надпись видел на своём нательном крестике, который я, как пионер и комсомолец, не носил, но мама его бережно хранила.
Во время солдатской службы крестики носить запрещалось. К тому же среди сослуживцев была добрая половина татар, башкир, узбеков, которые, впрочем, ни о каком намазе тогда и не помышляли. Гораздо позже, будучи в «горячих точках» ещё во времена СССР, наблюдал, что все русские солдаты и офицеры носили крестики. На войне, как известно, атеистов не бывает. Позже руководители государства и Вооружённых сил осознали, что врага легче одолеть, если к любви к Родине добавлена вера в правоту дела, которое вершишь, истинная духовность. Вспомнили и о подзабытых традициях. В Первую мировую войну и ранее россияне сражались за веру, царя и отечество. Вера первенствовала в этом сочетании не случайно.
Но не о традициях дедов и отцов размышлял я, бредя по колено в снегу сначала на своих двоих, а затем и вовсе передвигаясь на четвереньках, а то и по-пластунски. Снег давно попал в сапоги, от холода не спасал бушлат. Отрешившись от всех забот, твердил без устали просьбу Создателю спасти и сохранить. И словно второе дыхание открылось. Забрезжила надежда добраться пусть не до своей, а до соседней «площадки», наткнуться на сетку ограждения, после чего в караульном помещении раздастся сигнал тревоги и «нарушителя» вскоре обнаружат.
Говорят, в минуты серьёзной опасности перед глазами человека мысленно проходит вся жизнь. У меня всё было иначе. Наверное, потому, что жизненная киноплёнка оказалась очень короткой: учился, работал, служил. Старался, как родители учили, жить по совести. Отец с матерью учили самому простому: не брать чужого, уважать старших, старательно трудиться, заботиться о младших, помогать другим, никому не желать зла и не творить его.
Утверждают, что нельзя спать на ходу. Ещё как можно. Хотя, здраво рассуждая, не во сне же приснилось препятствие, с которым вполне ощутимо столкнулся? Коль скоро строения не способны к самостоятельному перемещению, значит сам дошёл до одного из них. К сожалению, на пути оказался обыкновенный телеграфный столб, а не оборудованная сигнализацией сетка наружной ограды, о которой мечталось. И силы окончательно покинули меня.
…Очнулся от немыслимого жжения. Казалось, неведомым путём угодил в огромный муравейник, из которого невозможно выбраться. Жгло не только снаружи, но и внутри. Сразу и не осознал главного: раз чувствую боль, значит жив! Где я? Ответа не последовало. Огляделся и к огромному удивлению обнаружил себя лежащим на топчане, застеленном мягкими и тёплыми овчинами, укрытым тяжёлым тулупом. Над головой просматривался низкий купол. Пахло дымом и каким-то варевом. Тело было покрыто густой едкой массой, напоминающей мёд. Не разобравшись толком, сон это или явь, вновь погрузился в пелену забытья.
Очнулся от прикосновения руки и увидел склонившуюся надо мной немолодую казашку. Она что-то говорила на своём языке, но понял лишь два слова: «су» – вода, «нон» – хлеб.
Через какое-то время в помещение вошёл пожилой казах, владеющий русским языком. Объяснил, что обнаружил меня, вконец замёрзшего, неподалёку от их юрты. Благодарить за спасение надо не его, а собак, которые ночью подняли лай.
Хозяина звали Талгат, его жену – Биз. Добрейшие люди искренне радовались моему спасению. И старательно лечили народными средствами. Меня больше заботило, сколько времени я пребываю у своих спасителей и сообщил ли хозяин юрты обо мне в часть. Выяснилось, что обнаружили меня минувшей ночью, сообщить командованию ещё не успели, потому что буран не утих.
На следующий день дядюшка Талгат добрался-таки до близлежащего селения под названием Сарысай, где имелся телефон, а ещё через сутки я оказался в госпитале. Впрочем, военным врачам оставалось только констатировать удивительный факт излеченного в кратчайшие сроки обморожения.
С тех пор каждый год отмечаю второй день рождения и всякий раз вспоминаю дядюшку Талгата и тётушку Биз, которых больше так и не удалось увидеть. Вскоре меня перевели к новому месту службы, позже была учёба в военном вузе, затем начался отсчёт многолетней офицерской биографии. Не раз пытался разыскать своих спасителей, многих расспрашивал о дядюшке Талгате и тётушке Биз, но всё безуспешно. Так и живу с чувством вины.
В повседневной жизни судьбой обычно именуют участь, житейскую долю, жизненный путь. В советские времена принято было считать человека единственным хозяином своей судьбы, которая будто бы полностью зависит от его воли и желания. По счастью, убедиться в несовершенстве подобной трактовки мне довелось в молодости. Давным-давно, шагая по зимней степной дороге, испытывая физические и духовные мучения, осознал, что существует некая великая сила, предопределяющая всё, что происходит в жизни. Последующие десятилетия лишь подтвердили истинность этой формулы.
Александр Иванович Злаин,
полковник в отставке