Архив:
Короткие рассказы
Ночь, паром, Крым
Никогда не забуду, как плыл паромом в НАШ Крым майской ночью 2014 года. Я волновался и всё думал: вот я сойду по трапу на землю и не увижу ни украинского пограничника, ни постылого жовто-блакитного флага, у меня никто даже не проверит документы. Ни одна сволочь не потребует от меня заполнить «имиграцыйну картку». Потому что я снова в России: всё равно как с правого берега Волги на левый переплыл. Я – в России, я – в России. Так стучало сердце. Как только наш старенький паром отошёл от стенки, все перебрались на верхнюю палубу: смотреть на размытые керченские огни впереди. Ветер, дующий навстречу, принёс из Керчи непередаваемый, сладковато-хвойный крымский запах.
Какая-то предприимчивая тётенька тут же, на палубе, продавала горячие пирожки из закутанной в одеяло кастрюли и наливала в пластиковые стаканчики кофе и крымский коньяк. Как тут было не выпить? Чудесная, незабываемая ночь! Вероятно, не я один испытывал волнение, потому что наши спутницы, девушки из мурманского фольклорного ансамбля, запели, может быть, не очень подходящую по месту и смыслу, но так отвечавшую нашему настроению песню:
Прощайте, скалистые горы,
На подвиг Отчизна зовёт!
А стоявший неподалёку со своей девушкой парень вдруг подхватил глубоким и сильным, явно профессиональным баритоном:
Мы вышли в открытое море,
В суровый и дальний поход.
Когда допели песню, выяснилось, что «парень» был солистом из Мариинки. Я понял, что он испытывает то же самое, что и я, что и все мы. Мы были на этом пароме одним народом, нас всех из недавнего атомарного состояния объединило возвращение Крыма. Это было более глубокое ощущение, чем то, что я переживал ранее, представляя, как ступлю на землю НАШЕГО Крыма. Моё сердце тогда стучало: «Я – в России», а теперь оно говорило: «Мы – Россия».
Посрамление бога жратвы
В сентябре 2015 года меня пригласили выступить в Ялтинском театре имени Чехова на вечерах-спектаклях, посвящённых Шолохову и Грибоедову. Честно говоря, поначалу я испытывал некоторые сомнения, что мероприятия будут иметь успех. Дело в том, что властители Украины, не будучи в состоянии дать народу идеалы, привили ему культ жратвы. Здесь я имею в виду даже не крымчан, а их гостей из «жовто-блакитной родины человечества». Понятие отдыха у них неотделимо от процесса интенсивного и непрерывного приёма пищи. Даже выпивка, пожалуй, на втором месте, хотя выпить они тоже не дураки. Малороссы в Крыму, где бы они ни находились, всё время чем-то набивали желудки, особенно на пляжах, куда с утра приходили с картошкой, салом, колбасой, огурцами, консервами и сидели за своими скатертями-самобранками до вечера, время от времени тяжело погружаясь в море. Крымчанам это совершенно несвойственно, они и на пляжи не ходят в дневное время и не любят есть в жару, но эти украинские гости-обжоры не могли не повлиять на их психологию – отчасти в смысле возможности заработать на чревоугодии гостей, потому что другой такой возможности, не считая традиционной сдачи отдыхающим жилья внаём, в общем-то, и не было.
Вот вам летний пейзаж в Крыму времён «незалежной»: одни жрут «на брезе синему морю», свесив на колени объёмистые животы, а другие, обливаясь потом, подносят «снаряды». Между ними, диковато озираясь, ходят с пивом и минералкой российские туристы, порой неуверенно присоединяясь к жратве (может быть, здесь так надо, коли нет «всё включено»?). Перелом произошёл лишь в прошлом году (в 2014-м украинцев в Крыму было ещё достаточно). Массовое преобладание отдыхающих из России, не имеющих скверной привычки есть картошку и консервы в общественных местах, быстро свело украинскую жрачку в Крыму на нет, к великому сожалению торговцев харчами навынос (вот они – патриоты Украины в Крыму, если кто их ищет!). И стало в разы меньше мусора –это притом, что в крымском ЖКХ произошли значительные сокращения по причине необходимости повышения работникам зарплат. Но психология-то осталась. Двадцать два года миллионы гостей здесь лопали, как акулы: вы думаете, такое проходит безследно? Прибавьте сюда тот факт, что с 1992 года ни одна крымская библиотека, не считая республиканской и некоторых севастопольских, не получала ни одной книги и ни одного журнала из России. Кто-то, может быть, и читал в Крыму Грибоедова и Шолохова в минувшее двадцатилетие, однако я подозреваю, что таких людей было немного.
Но я ещё за несколько часов до первого нашего спектакля понял, что мои опасения, слава Богу, напрасны. В этот день в Ялте на набережной играл духовой оркестр Черноморского флота. Он предпочитал джазовые и блюзовые композиции, воспринимавшиеся ялтинцами весьма тепло, но надо было видеть, что с ними стало, когда оркестр заиграл попурри из русских народных песен! В пляс пустилась даже работница метлы и совка в оранжевом жилете, совершенно, отмечу, трезвая, но особенно поразила девочка лет четырёх-пяти, которая умело пошла по кругу в русской плясовой. Глядя на расцветшие улыбками лица людей, я думал, что их слишком долго заставляли забыть, что они русские, и теперь, после избавления от службы украинскому богу жратвы, они очень отзывчиво – куда более отзывчиво, чем в Москве, – откликаются на всё русское.
И даже если ялтинцы давно не открывали Грибоедова и Шолохова, то всё равно знают, что это тоже нечто очень русское. И на шолоховском, и на грибоедовском представлении театр имени Чехова был полон, причём на последнем люди даже стояли в проходах. Но главное, конечно, было в не количестве зрителей. По безплатным пригласительным билетам мало людей в такой прекрасный театр, да ещё на московских гостей, в любом случае не пришло бы. Важны были глаза ялтинцев, в которых не увидел я ни тени скуки и праздности (а большую часть шолоховского спектакля я специально просидел в зале), зато увидел тот же русский огонь, что и в глазах тех, кто аплодировал музыкантам-морякам на набережной. С той лишь разницей, что у зрителей в театре было чёткое, на мой взгляд, понимание, что они не просто вернулись в Россию, они снова вернулись в великую русскую культуру.
«Мощи» Иоанна Павла II
Следов этого загадочного события я не нашёл ни на сайте Вселенского Патриархата, ни на других православных и неправославных ресурсах. Его словно никогда не происходило. Похоже, знают о нём только те, кто был в храме Святого Георгия в Константинополе воскресным утром 25 января 2015 года.
В этот день мы с женой приехали в Патриаршую церковь на Фанаре. У входа в Патриархат размещался солидный пост полиции под турецким флагом со звездой и полумесяцем. Крестов, между тем, не было видно – разве что едва различимый на фронтоне храма-базилики да на решётке перед навсегда закрытыми воротами, на которых турки в 1821 году повесили Патриарха Григория V. Было около одиннадцати часов по местному времени, но мы попали к началу литургии. Её возглавлял Вселенский Патриарх Варфоломей – круглолицый, краснощёкий, с окладистой седой бородой, в очочках. Пребывал он не в алтаре, а восседал справа у амвона, на высоком патриаршем троне самого святителя Иоанна Златоуста, сделанном из дерева грецкого ореха, периодически поднимаясь и благословляя собравшихся. Первые ряды стульев (а прихожане Константинопольской и Элладской Православных Церквей большую часть литургии сидят – на манер католиков) занимала иностранная делегация – итальянская, как потом выяснилось.
Сама служба, конечно, в целом походила на нашу, но имела и отличия. Например, Символ веры читался только на клиросе, без мирян. (А ведь в Святой Софии, по преданию, когда тысячи людей читали «Верую!..», престол в алтаре сотрясался.) Царские врата не закрывались на протяжении всей литургии, – оттого, наверное, что глава Церкви находился в храме. На малый и великий входы священство, диаконы и иподиаконы со свечами выходили не на солею, а сразу в храм, огибали его с обеих сторон, по гульбищам, и соединялись в центре, у старинной кафедры-амвона с винтовой лесенкой. Священник поднимался наверх и оттуда читал Евангелие. На Причастии Кровь и Тело Христовы давались верующим раздельно, насколько я понял.
После отпуста итальянцы собрались в центре храма, а Варфоломей I спустился с трона, диакон развернул перед ним сафьяновую папку с каким-то текстом, и Патриарх стал читать его по-английски. Я ничего не понял, но догадался, что Варфоломей награждает стоящего перед ним итальянца – крупного, холёного, лобастого, с залысинами человека в цивильном костюме, шея которого росла из сутулых плеч чуть ли не под прямым углом. Завершив чтение, Патриарх благословил итальянца и повесил ему на грудь золотой орден или медаль, а на плечи накинул какую-то зеленоватую мантию (но точно не стихарь).
Потом все целовали крест и получали благословение от Патриарха и иконочку Пресвятой Богородицы «Явленной» в подарок. Когда же мы шли на выход, увидели плексигласовую раку, полную человеческих костей. К ней не прикладывались. Табличка на раке была на английском. Ирина, моя жена, знающая английский, сказала мне: там написано, что это часть мощей… римского папы Иоанна Павла II.
Обсуждать этот удивительный факт мы тогда не стали, потому что очень хотели побывать в единственной действующей с византийских времён православной церкви Марии Монгольской (Богоматери Панагиотиссы), находившейся в этом районе, на холме, и пожилой стамбульский грек из прихожан любезно взялся довести нас туда. Спасибо ему, сами бы мы полдня плутали в узких улочках Фанара, где когда-то жили греки, а теперь поселились сирийские беженцы.
И лишь потом, посетив ещё Влахернскую церковь, знаменитую чудом Покрова, мы по возвращении в отель задумались: а чему мы стали свидетелями в храме Святого Георгия? Судя по присутствию итальянской делегации и награждению её руководителя, это именно они привезли раку с останками из Ватикана. Как известно, тело Иоанна Павла II было эксгумировано в 2011 году, перед его так называемой беатификацией (причислением к лику блаженных у католиков), так что теоретически нельзя исключить, что тогда же изъяли часть его «мощей» для почитания вне стен собора Святого Петра. Но было ли возможно привезти их в дар православной патриархии без предсмертной воли самого папы? Ведь в раке – едва ли не полскелета! Следовательно, такая воля имелась, и она нашла отражение в тайной части завещания Иоанна Павла II.
Понятно, почему приняла этот странный «дар» Константинопольская Патриархия с её ставшим притчей во языцех экуменизмом. Но почему ныне покойный папа захотел, чтобы часть его останков находилась под сводами Фанара и, возможно, почиталась, как почитаются мощи православных святых? Ответ один: он не верил (или не совсем верил), что собор Святого Петра в Риме – достойное место для упокоения и молитвы о его душе. Не верил, очевидно, что таковым является и любой другой католический храм.
Оттого, наверное, я нигде не мог найти ни строчки о том, что же произошло 25 января 2015 года в Патриаршем храме на Фанаре.
(Окончание следует)
Андрей Венедиктович ВОРОНЦОВ