Архив:
За годы войны в Новороссии появилось немало замечательных военных корреспондентов. Одна из наиболее известных и любимых народом военкоров – Сова, Анастасия, способная работать в самых экстремальных условиях, рискуя в разведке быть срезанной пулей снайпера и на передовых позициях под шквальным огнём РСЗО.
Как она – молодая красивая девушка, в прошлом победительница конкурса красоты, оказалась на войне и почему стала военкором?
Приносящая удачу
«У меня эта война не первая, но такого обстрела – когда буквально каждый метр перепахивают, из-под земли всё живое и неживое выковыривают – такого ещё не приходилось переживать. Всю ночь по окрестностям аэропорта в районе Путиловского моста долбили. К рассвету затихло. Спохватились: а девчонка-военкор, мы её в окопчике в десяти метрах от нашей траншеи оставили ночевать, цела? Я вылез из траншеи, топаю: где она? Не видно. Неужто в куски её?.. А тут обвальный снова обстрел! Падаю, замечаю: чья-то рука из земли торчит, ползу. Картина: Сова в окопе, до плеч засыпанная глиной, затаилась и руку тянет с камерой, взрывы снимает. Обернулась: глазищи чёрные, испуганные, а голос злой и весёлый: “Я думала, вы про меня забыли”. Забудешь такую… Она часто к нам приезжала, всегда ей рады, удачу приносит», – так о знакомстве с военкором Совой рассказал один из бойцов штурмового батальона «Сомали».
Ей много раз говорили о том, что из приезжающих на передовые позиции девушек-военкоров она – самая рисковая, отважная и потому приносящая удачу. Что пока она рядом с бойцами – даже в ситуациях, грозящих смертью неминуемой, – убитых нет, а ранения чрезвычайно редки.
«Это всё выдумки бойцов, – отмахивается Сова, – на фронте часто рождаются легенды как один из способов психологической защиты. На самом деле удачу приносит всякий, в ком нет страха. В тот раз, под обстрелом у аэропорта, когда земля так тряслась, что казалось, будто из могил все когда-либо захороненные убийцы, подстёгиваемые бесами, назад в жизнь рвутся, чтобы снова убивать… мне было безумно страшно. Я так молилась! Как в притче: ангелы уши ладонями зажимали. Наверное, я так им – ангелам – надоела, что они сжалились, отобрали у меня способность бояться. В какой-то момент я внутренне умерла. Это извечный и единственный способ избавления от страха – умереть и заново родиться. В этом нет заслуги человека, это даётся или не даётся свыше».
Отмечу. Получить подобный опыт, пройти инициацию – способен только тот, кто внутреннюю смерть переживал ещё до войны. Сове это известно. Воевать она отправилась, потому что не могла больше оставаться в толпе менеджеров-бизнесменов, клубных мажоров-шоуменов и прочих лелеющих безысходно-никчёмные фантазии о карьерном росте и обывательском благополучии половозрелых организмов, по недоразумению называемых мужчинами. В какой-то момент её взгляд на большинство тех, кого считала друзьями, изменился кардинально.
«Однажды я включила телевизор и увидела… “горловскую мадонну”. Изувеченную взрывом украинского снаряда красавицу с ребёночком на руках. Было такое чувство, будто смерть рядом: повернула ко мне череп, а в провалах глазниц – как на огромных экранах – очередной конкурс красоты. Меня увенчивают короной победительницы, аплодисменты, вымученные улыбки на лицах соперниц, глистявый гомик-шоумен слюнявит микрофон… а за всем этим – высвечивается изувеченная "мадонна", прижимающая к груди бездыханное дитя… В этот момент позвонила подруга, модель, заунывно запричитала о постигшем её “страшном несчастии”: не оказалась в числе приглашённых на “суперское шоу, там вся московская тусовка будет”, а не попасть туда – значит быть вышвырнутой из модельного бизнеса. Пока она всхлипывала в трубку, я недоумевала: что я здесь делаю, почему я не там, где гибнут дети? Разве я ничем не могу помочь? Если человек в своей жизни никому не помог, ничем для других не пожертвовал, то его в этом мире, по сути, и не было, он реально не родился, не жил, и никто не заметит его исчезновения. В тот же день из родного Курска я уехала».
В перевалочном лагере неподалёку от Ростова, куда съезжались добровольцы из СНГ и дальнего зарубежья, доросла до замполита. И хотя все вокруг увещевали: «Красавицам не место на войне, езжай домой детей рожать», Сова (позывной получила за наблюдательность и мудрость в разрешении конфликтов) в августе 2014-го пересекла границу прошлой и нынешней жизни. В первую же поездку на передовую за репортажем (воевать ей не позволили) оказалась под огнём украинских снайперов.
На той стороне
На линии огня всегда чудится, что стреляют именно в тебя. Понимаешь, что ощущение это – психологический выверт, и только. Но совладать с ним очень трудно, всякий раз приходится преодолевать себя, как впервые делать шаг в неизвестность, ожидая: следующий выстрел будет в тебя.
Поскольку Сова всегда стремится на самые опасные участки фронта – на встречи с украинскими снайперами ей везёт. Особенно запомнились три такие встречи. Прошлой осенью вблизи аэропорта, когда во время перебежки от укрытия к укрытию пулей с её шлема сорвало GoPro (камеру. –Прим. ред.). Под Широкино, когда разведчикам Славянской бригады целую вечность пришлось ползти под пулями, и командир, отмечая очередной всплеск почвы, ёрничал: «Мимо! Не возьмут вас, укры, в НАТО, косоглазые вы азиаты…» А Сова печалилась, что темновато и в положении ползком на брюхе толком ничего не снимешь. И на перепаханном украинскими минами кладбище у разбитого Иверского женского монастыря в районе аэропорта, когда Железный Гиви, командир прославленного батальона «Сомали» спас ей жизнь.
У монастыря она готовила очередную авторскую программу «На той стороне». В минуты затишья решила вблизи снять расколотые надгробия, увлеклась и… щёлк! – тот самый плёточный звук снайперской винтовки, незабываемый для всякого, кому приходилось быть мишенью… Присела – и снова щёлк! – пуля грызанула надгробие, брызнула в GoPro на шлеме каменной крошкой. Из пробоин в стенах монастырского храма заработал в ответ наш пулемёт, затарахтел АГС. Пауза… Сова выбрала момент метнуться к укрытию, крик: «Сидеть на месте!» За спиной – Гиви: «Я же говорил, от меня ни на шаг!» Щёлк! – не унимался украинский снайпер, в который раз куснув пулею надгробие с трещиной на портрете ангелоподобной покойной. Гиви рявкнул в рацию: «Всем – огонь!» – и под прикрытием завесы автоматно-пулемётных очередей, спиной к противнику, взяв за плечи и заслонив собой девушку-военкора, спокойно провёл её по простреливаемому пространству. В храме, испытующе глядя глаза в глаза, участливо спросил: «Сильно испугалась?» Она не могла разочаровывать того, кто рисковал ради неё жизнью, кивнула: «Да». Хотя испытывала не испуг, а нарастающую злость: обе видеокамеры вышли из строя, надо уходить, а здесь столько «жирных кадров» пропадает! «О том, что могут убить, никогда не думаю, – поясняет она, – думать надо о том, как работу свою лучше сделать». Подтверждаю. Настоящий военный корреспондент устроен именно так: снимать он будет и после смерти…
«Я не ставила перед собой никакой сверхзадачи, это смешно. Я лишь хотела, чтобы люди моими глазами увидели ситуацию изнутри, хоть немножко почувствовали себя на месте тех, кто в любой момент может исчезнуть. Моя задача – показывать бойцов на передовой, а там – реально, я убедилась, – все герои. Когда я смотрю на них в бою, мне совершенно неважно, что будет со мной, хочется одного – рассказать о них, побеждающих страх и смерть. Они знают: смерть – это не самое страшное, что может случиться с человеком.
В краткие приезды домой меня выспрашивают: ты непосредственно на передовой, общаешься с бойцами, политиками, гражданскими – объясни, почему не создана Новороссия? Отвечаю: причины не в экономической слабости России, санкциях, политических конфигурациях и международной напряжённости, чреватой мировой войной. Словоблудие экспертов на эти темы – только прикрытие неприглядного факта: слишком велика сейчас концентрация людей, одержимых страхом. Олигархи, политики, средний класс, работяги панически боятся утратить своё относительное благополучие, отказываются понимать, что завтра могут утратить всё – государство, свободу, жизнь. Они больны пораженческой безпечностью. Спасибо добровольцам, они герои, но их слишком мало. Если бы их было десятки и сотни тысяч (а великая Россия могла дать столько добровольцев), с этим вынуждены были бы считаться и в Кремле, это могло стать тем фактором, который радикально мог изменить расклад сил. Если бы кричащие в соцсетях о том, когда же будут освобождены Мариуполь, Славянск, Харьков, массово пошли в ополчение – давно были бы их города в составе Новороссии. Они предпочли выжидание, испугались потерять мнимое благополучие. В основе всякой болезни – духовной, психологической, соматической и социальной (когда болеют народы) – страх как глубинный источник войны. По большому счёту война – коллективный сеанс радикальной психотерапии. Все мы в этом “мире” больны. И тот, кто не страшится лечиться, – выживает, уклоняющийся от лечения – погибает. А рецепт победы прост: чем меньше в народе тех, кто боится умереть, тем безсильнее смерть…»
…Если когда-нибудь задумают установить памятник всем, павшим и живым военкорам, где бы они ни работали – в Абхазии, Приднестровье, Осетии, Новороссии, Сирии, в любой другой «горячей точке» планеты, – он, уверен, будет выглядеть так: полузасыпанная землёй в траншее девушка с обращённым к небу строгим лицом и поднятой рукой. В руке – камера и на мониторе non-stop хроники прошлых войн чередуются с прямыми трансляциями боёв текущей войны. И каждый период завершается Парадом Победы на Красной площади: к подножию Мавзолея русские воины швыряют звёздно-полосатые штандарты поверженной сверхдержавы.
Геннадий Васильевич Дубовой
ДНР
Фото автора