Архив:
«Для меня Афон кончился» – такое СМС-сообщение я получил от отца Вонифатия в феврале 2011 года. От отца Вонифатия, который говорил, что он никогда не уедет с Афона! Вероятно, подумал я, его всё-таки отправляют на Афонское подворье в Константинополь...
…Где-то за месяц до этого я виделся с отцом Вонифатием на Афоне. В тот раз с одним из своих знакомых монахов я ехал на машине из монастыря Ватопед куда-то в сторону Кариеса. Проезжая неподалёку от поворота на русский скит Ксилургу, мы повстречали на дороге отца Вонифатия. Он с котомкой через плечо неторопливо шёл как раз в Ксилургу, где в тот момент нёс послушание вместе с двумя или тремя другими русскими монахами. Мы притормозили. Он, узнав старых знакомых, улыбнулся нам доброй, но очень грустной улыбкой. «Меня в Константинополь хотят перевести, на подворье, – сказал отец Вонифатий. – Не хочу уезжать отсюда. Может, Господь и Богородица как-то управят, и я всё же останусь на Афоне…» Молчание повисло между нами. Мой знакомый и я, сидя в машине, молча и сочувственно смотрели через открытое окно машины на отца Вонифатия. Он молча смотрел на нас. «Ладно, давайте! С Богом!» – наконец сказал он и перекрестил нашу машину. Мы поехали дальше, оставляя за собой шлейф пыли, в котором пропала небольшая фигурка нашего друга…
В тот год, когда мы познакомились, отец Вонифатий нёс послушание в Русском на Афоне Свято-Пантелеимоновом монастыре. При первой встрече он произвёл на меня, я бы так выразился, странноватое впечатление. Он был небольшого роста. Чёрные, глубоко посаженные смоляные глаза всегда как-то застенчиво улыбались. Думалось, что с тобой разговаривает человек очень в себе неуверенный и робкий. Это свойственно детям, когда с ними вдруг заговаривает незнакомый взрослый человек. Голос его был тих и глух, как бы после простуды. Речь его была немногословна, думалось, что он стесняется сказать что-то неловкое или неприятное. Он смотрел на тебя и ждал, что скажешь ты, чтобы в ответ проявить уже свою реакцию – мягкую и спокойную. А спросив что-то, отводил глаза в сторону. И всё так же глядя мимо тебя, слушал ответ и непременно кивал, так что собеседник ясно понимал, что отец Вонифатий не просто слушает, но обдумывает услышанное.
Скуфейка на нём сидела без всякого форсу, она будто бы упала на него с неба, да так и прилепилась на голове. Он, вероятно, не очень сильно следил за своим видом. Одним словом, монах. Причём монах того самого склада, какой был здесь ещё в начале XX века, когда на Афоне было около десяти тысяч русских монахов – более половины из всех местных насельников. В те времена на Афон приезжали навсегда. Добраться со Святой Горы до Салоник было целой историей с приключениями – нужно было проделать долгое морское путешествие под парусом, да потом ещё по суше на телеге около 200 километров. Короче, непросто. И в мир практически никто не выходил. Монахи полностью сами себя обеспечивали и пропитанием, и одеждой, и всем остальным. Отец Вонифатий будто был перенесён в наши дни из тех далёких времён.
Доброта и простота отца Вонифатия, его желание помочь и услужить повернули к нему медаль под названием «человеческие отношения» не той стороной, какая бы ожидалась в этом случае. Он был объектом шуток и со стороны братии, и со стороны паломников – не всегда добрых. У отца Вонифатия была одна особенность: он очень чутко чувствовал несправедливость и не считал нужным удерживаться от того, чтобы не высказать свои мысли вслух, как обычно, немного запинаясь и потупив глаза. Казалось, он просто не мог идти дальше по жизни, не разобрав несправедливую ситуацию по полочкам и не высказав своё «особое мнение» по данной теме. Это касалось исключительно духовной жизни. Отец Вонифатий смотрел на всё через слова Святого Евангелия: соответствует – не соответствует. Другой бы промолчал. Ну мало ли кто и что сказал или сделал? А отец Вонифатий резал правду-матку, невзирая на лица. Причём эти лица, я знаю, были очень непростые – и архиереи, и высокопоставленные чиновники-паломники… В словах отца Вонифатия не было осуждения. Это были слова мягкого обличения и наставления. За это некоторые его не то что не любили, но сторонились, что ли. К нему относились как к ребёнку. «Да чего с него взять, это же Вонифатий! Он со странностями», – можно было слышать. Или вроде этого: «Вонифатий опять правду сказал. Он болящий, ему можно».
Отец Вонифатий провёл на Афоне семнадцать лет. И за это время никогда не покидал Святую Гору, ни одного раза не выходил в мир! Это трудно себе представить в наши дни. Сегодня мир всё сильнее проникает на Афон. Хотелось бы, чтобы было наоборот, но наоборот не бывает. Ещё в конце 90-х, когда я впервые попал сюда, Афон зримо и ощутимо отличался от нынешнего Афона. Много тому свидетельств, примет и признаков – больших и еле уловимых – и во внешнем виде монастырей, и в обращении монахов с мирянами, и во многих других вещах. Паломник, который в наши дни попадает на Афон впервые, вероятно испытывает те же сильные впечатления, что испытывал паломник, впервые оказавшийся на Святой Горе, скажем, в XIX веке. То есть с сточки зрения впечатления от первого визита на Афон, здесь ничего не изменилось, потому что Афон – это не мир. Вернее, это совсем другой мир, другая планета, другое измерение бытия, которое любой человек, даже самый чёрствый, попав сюда впервые, чувствует каждой клеткой и всеми фибрами души. И именно это зовёт сюда паломника снова и снова, и каждый, приезжая сюда уже десятый или двадцатый раз, вновь испытывает это состояние душевного полёта и в прямом смысле неземной радости. Но вместе с тем тот, кто имеет возможность наблюдать Афон на протяжении длительного времени, со мной, думаю, согласится в том, что Афон меняется.
Повторюсь, мир всё сильнее проникает на Афон. Он проникает сюда с паломниками-мирянами, которые несут с собой мирской дух и мирские страсти, часто заражая ими афонских насельников. Мир проникает сюда с мобильными телефонами и интернетом, ведь современные средства связи есть практически у всех монахов-келиотов, и только в монастырях монахам запрещено иметь мобильные телефоны, за исключением тех случаев, когда послушание монаха связано с выездами в мир.
Мирской дух приносят сюда и сами монахи, которые, выйдя даже ненадолго в мир, возвращаются заражённые мирской «радиоактивной» мишурой. Не случайно игумены монастырей не позволяют монахам выезжать с Афона без благословения. Мне известен случай, когда игумен одного монастыря запретил монаху временно покинуть Афон, хотя тот собирался лишь навестить в миру своего больного отца, который, как ожидалось, должен был скоро умереть.
Запрет на выход с Афона связан только с одним – монах, в отличие от мирянина, более всего подвергается духовным искушениям, а они в миру на каждом шагу. Не все из тех, кто принял монашеский постриг, обладают такой духовной силой и духовным опытом, чтобы победить в случае вражеского нападения на поле духовной брани. Я вычитал где-то слова одного старца, который говорил, что монах в миру – словно рыба на суше: чем дольше на суше, тем опаснее для жизни.
Все это знают. Но всё равно монахи, особенно живущие не в монастырях, а в отдельных скитах и кельях, часто выходят в мир. Иногда того требуют хозяйственные нужды – надо купить какой-то строительный инструмент или ещё что-то подобное. Куда же денешься, если на келье нужна лопата, пила или кастрюля прохудилась! В другой раз назойливые паломники просят монаха выйти на пару дней с Афона для решения своих «неотложных духовных нужд». Некоторым монастырским монахам даётся послушание съездить в мир по делам монастыря, например, закупить продукты или отвезти в ремонт машину. Кому-то требуется квалифицированная медицинская помощь, и тогда уж точно надо ехать в Салоники. А иногда некоторые монахи, не будучи до конца оторванными от мира и его проблем – у каждого свои веские причины, – отлучаются со Святой Горы по собственной воле на пару дней, а то и на месяц.
Отец Вонифатий, в отличие от многих других, за свои семнадцать афонских лет не выезжал в мир ни разу. Он не искал поводов выехать с Афона и, осмелюсь предположить, пытался уклониться от послушаний, которые позволяли бы ему даже оправданно покидать Афон. «Чего там делать? – говорил он мне. – Там мне делать нечего. Я здесь должен быть. Если Богородица меня с Афона не уберёт, меня отсюда никто не уберёт». Вот такое у него было твёрдое убеждение, даже, я бы сказал, вера.
…Прошло несколько дней после получения странной эсэмэски, в которой отец Вонифатий говорил, что Афон для него «кончился». Звоню своему другу, который тоже постоянно поддерживал связь с отцом Вонифатием. «Ну что, уехал Вонифатий в Стамбул? – спрашиваю. – Я дозвониться до него не могу». «Он умер на днях», – был ответ.
…Со стороны, как мне потом рассказали, это выглядело так. После получения от русского монастыря окончательного решения отправляться на подворье в Константинополь отец Вонифатий сильно простудился. Пару дней он лежал в своей келье в скиту Ксилургу с высокой температурой, никуда не выходил. На третий день братия забеспокоилась. Когда зашли к нему в келью, отец Вонифатий был в практически безсознательном состоянии, он весь «горел». Его срочно вывезли на пристань, вызвали катер и отвезли в больницу в Салоники. Но было поздно. Врачи не смогли ничего сделать. Отец Вонифатий умер. Это был первый и последний раз, когда он покинул Афон. Тело отца Вонифатия вернули на Святую Гору и похоронили по-монашески в русском скиту Крумица, земли которого выходят на границу Афона с миром.
Я вспоминаю его слова: «Если Богородица меня с Афона не уберёт, меня отсюда никто не уберёт». Кто-то сказал, что монах Вонифатий должен ехать в Константинополь. Но Господь Бог распорядился иначе. Не знаю, не мне судить, но думается, что у отца Вонифатия есть сильная Заступница перед Богом – Божия Матерь, которая исполнила горячее и искреннее желание монаха навсегда остаться на Афоне.
…Я ещё долго хранил в своём телефоне последнюю «странную» эсэмэску от отца Вонифатия и не стирал его телефонный номер.
Игорь Борисович Пшеничников