Архив:
Самая большая личная утрата Года литературы и всей современной литературы, что бы дальше ни стряслось, – смерть Валентина Григорьевича Распутина.
Он писал с горечью о нашем времени: «Честь, совесть, не убей, не укради, не прелюбодействуй, любовь в образе сладко поющей волшебной птицы, не разрушающей своего гнезда, традиции и обычаи, язык и легенды, покойники и история – всё это заметно перестаёт быть основанием жизни. Основание перестаёт быть основанием, и чем оно заменится? Победителей этот вопрос не интересует…»
Выпал ещё один могучий гранитный блок из этого основания. А мнимых победителей скоро и след простынет, если наша Россия останется.
Помню, в начале 80-х мы беседовали наедине с моим учителем – выдающимся лириком Владимиром Соколовым, и он как-то робко, тактично (свойство тонкого человека) задал мне лобовой вопрос: «Саша, скажите честно: кого вы считаете первым прозаиком современности? Не хотите – не отвечайте…» – «Прямо и сразу отвечу: после “Живи и помни” – Валентина Распутина! Я понял: этому художнику подвластно всё, даже военная тема. И второе: он создал классический женский образ, а это для русской литературы – признак гениальности». Владимир Николаевич облегчённо вздохнул: «Спасибо! Я ведь тоже так думаю, но не всякому признаешься…»
С тех пор эта моя убеждённость, как и у сонма ценителей литературы, только укреплялась. Хочу вспомнить лишь один его завет: после публикации в 1967 году повести «Деньги для Марии» Распутин был принят в Союз писателей. Пришли известность и слава, а в 1970 году в журнале «Наш современник» была опубликована его повесть «Последний срок», которая выдвинула молодого автора в первые ряды прозаиков. Тогда-то, на пике славы Валентина, я и познакомился с ним лично в 1975 году на Днях литературы в Алтайском крае.
Сорок лет прошло, а я, как сейчас, помню горное утро в пионерлагере селения Манжерок, которое вошло в популярную песню Пьехи благодаря молодежному фестивалю советско-монгольской дружбы. Мы проснулись с ним вдвоём после горячей встречи писателей накануне в отремонтированной комнате на шесть кроватей с казённым плафоном и запахом краски. И Валя в лучах солнца, бившего сквозь незашторенные окна, сказал мне так серьёзно и сокровенно, как умел только он говорить: «Саня, ты молодой. Стихи под гитару поёшь.
Будут тепло встречать, наливать, хвалить. Никого не слушай – только сомневайся и ещё больше работай!» Собственно говоря, это он ведь себя предостерегал, и сам потом жил по этому завету, и меня зарядил на вечный труд и недовольство собой. Распутин рассказал мне, что дописывает повесть «Прощание с Матёрой», которая и вышла в следующем году. А ещё через год – поразительная работоспособность и неиссякаемость таланта! – за повесть «Живи и помни» (1977) он был удостоен Государственной премии СССР. В русскую литературу вошёл наравне с классическими женскими характерами трагический и светлый образ Настёны – верной жены дезертира.
Два десятилетия назад Распутин выступил с предупреждающей статьёй «Что дальше, братья-славяне?». Вынесенный в заголовок публикации вопрос ставился, как известно, в тогдашних условиях, вынуждавших констатировать, что «никогда ещё славянство не было так далеко друг от друга, так друг к другу нетерпимо, и никогда ещё, за исключением кратковременного послереволюционного периода, сама Россия не падала так в своём политическом и нравственном значении», – в прямом смысле «на пепелище» бывших СССР, ЧССР и СФРЮ, неизменно декларировавших братство и единство родственных народов. Причём Валентин Григорьевич на полную громкость озвучивал его «не для упрёков и предъявления счёта, а только для того, чтобы проследить, как это происходило, и прикинуть, пойдём ли куда-нибудь дальше».
Всем ясно, что опасения подтвердились со всей кровавой определённостью, а намечавшиеся тогда противоречия не сгладились, наоборот – усугубились по всем направлениям до прямой войны в Донбассе и поддержки неонацизма восточноевропейскими странами. Втуне пропадает главный вывод писателя: «В сущности, российские славяне – это один народ, народ русский, разлучённый историческими обстоятельствами в старые времена на три части и в разлуке наживший различия, давшие основание называться Малой, Белой и Великой Русью. Но – Русь, с единым телом, единой душой и сердцем, сращённость которой могли взяться проверять только враги её».
Нам остаётся лишь засвидетельствовать, что до последнего времени это единство жестоко проверялось и, наконец, враги торжествуют… Распутин предупреждал об этом с болью и горечью, с тревогой за судьбу современного мира и славян в нём. Мы можем только повторить убеждённо: «Русский вопрос есть вопрос славянский, а славянский есть вопрос русский», поскольку «Создатель высеял нас единой горстью». Эта горсть разжалась, а там кровь и тридцать сребренников! Снова повторяю вслед за старшим товарищем, говоря о спасении славянского мира: «Это будет зависеть от того, спасётся ли Россия. Не устоит она – поминай как звали славян всех вместе и каждого по отдельности».
…В ночь на 15 марта, уже в день рождения Валентина Григорьевича, пришло известие о его кончине.
Уныния как самого большого греха – по-прежнему нет в душе, но есть в ней неизбывная боль, ощущение неправоты. А ещё – осознание страшной утраты: не стало могучей опоры в жизни, того благодатного чувства, что есть у тебя великий современник и соратник. Трудно работать и сопротивляться страшной реальности без этого.
Не просто с гениальным писателем издалека прощаюсь, а с частью себя как личности…
Александр Александрович БОБРОВ
Выпал ещё один могучий гранитный блок из этого основания. А мнимых победителей скоро и след простынет, если наша Россия останется.
Помню, в начале 80-х мы беседовали наедине с моим учителем – выдающимся лириком Владимиром Соколовым, и он как-то робко, тактично (свойство тонкого человека) задал мне лобовой вопрос: «Саша, скажите честно: кого вы считаете первым прозаиком современности? Не хотите – не отвечайте…» – «Прямо и сразу отвечу: после “Живи и помни” – Валентина Распутина! Я понял: этому художнику подвластно всё, даже военная тема. И второе: он создал классический женский образ, а это для русской литературы – признак гениальности». Владимир Николаевич облегчённо вздохнул: «Спасибо! Я ведь тоже так думаю, но не всякому признаешься…»
С тех пор эта моя убеждённость, как и у сонма ценителей литературы, только укреплялась. Хочу вспомнить лишь один его завет: после публикации в 1967 году повести «Деньги для Марии» Распутин был принят в Союз писателей. Пришли известность и слава, а в 1970 году в журнале «Наш современник» была опубликована его повесть «Последний срок», которая выдвинула молодого автора в первые ряды прозаиков. Тогда-то, на пике славы Валентина, я и познакомился с ним лично в 1975 году на Днях литературы в Алтайском крае.
Сорок лет прошло, а я, как сейчас, помню горное утро в пионерлагере селения Манжерок, которое вошло в популярную песню Пьехи благодаря молодежному фестивалю советско-монгольской дружбы. Мы проснулись с ним вдвоём после горячей встречи писателей накануне в отремонтированной комнате на шесть кроватей с казённым плафоном и запахом краски. И Валя в лучах солнца, бившего сквозь незашторенные окна, сказал мне так серьёзно и сокровенно, как умел только он говорить: «Саня, ты молодой. Стихи под гитару поёшь.
Будут тепло встречать, наливать, хвалить. Никого не слушай – только сомневайся и ещё больше работай!» Собственно говоря, это он ведь себя предостерегал, и сам потом жил по этому завету, и меня зарядил на вечный труд и недовольство собой. Распутин рассказал мне, что дописывает повесть «Прощание с Матёрой», которая и вышла в следующем году. А ещё через год – поразительная работоспособность и неиссякаемость таланта! – за повесть «Живи и помни» (1977) он был удостоен Государственной премии СССР. В русскую литературу вошёл наравне с классическими женскими характерами трагический и светлый образ Настёны – верной жены дезертира.
Два десятилетия назад Распутин выступил с предупреждающей статьёй «Что дальше, братья-славяне?». Вынесенный в заголовок публикации вопрос ставился, как известно, в тогдашних условиях, вынуждавших констатировать, что «никогда ещё славянство не было так далеко друг от друга, так друг к другу нетерпимо, и никогда ещё, за исключением кратковременного послереволюционного периода, сама Россия не падала так в своём политическом и нравственном значении», – в прямом смысле «на пепелище» бывших СССР, ЧССР и СФРЮ, неизменно декларировавших братство и единство родственных народов. Причём Валентин Григорьевич на полную громкость озвучивал его «не для упрёков и предъявления счёта, а только для того, чтобы проследить, как это происходило, и прикинуть, пойдём ли куда-нибудь дальше».
Всем ясно, что опасения подтвердились со всей кровавой определённостью, а намечавшиеся тогда противоречия не сгладились, наоборот – усугубились по всем направлениям до прямой войны в Донбассе и поддержки неонацизма восточноевропейскими странами. Втуне пропадает главный вывод писателя: «В сущности, российские славяне – это один народ, народ русский, разлучённый историческими обстоятельствами в старые времена на три части и в разлуке наживший различия, давшие основание называться Малой, Белой и Великой Русью. Но – Русь, с единым телом, единой душой и сердцем, сращённость которой могли взяться проверять только враги её».
Нам остаётся лишь засвидетельствовать, что до последнего времени это единство жестоко проверялось и, наконец, враги торжествуют… Распутин предупреждал об этом с болью и горечью, с тревогой за судьбу современного мира и славян в нём. Мы можем только повторить убеждённо: «Русский вопрос есть вопрос славянский, а славянский есть вопрос русский», поскольку «Создатель высеял нас единой горстью». Эта горсть разжалась, а там кровь и тридцать сребренников! Снова повторяю вслед за старшим товарищем, говоря о спасении славянского мира: «Это будет зависеть от того, спасётся ли Россия. Не устоит она – поминай как звали славян всех вместе и каждого по отдельности».
…В ночь на 15 марта, уже в день рождения Валентина Григорьевича, пришло известие о его кончине.
Уныния как самого большого греха – по-прежнему нет в душе, но есть в ней неизбывная боль, ощущение неправоты. А ещё – осознание страшной утраты: не стало могучей опоры в жизни, того благодатного чувства, что есть у тебя великий современник и соратник. Трудно работать и сопротивляться страшной реальности без этого.
Не просто с гениальным писателем издалека прощаюсь, а с частью себя как личности…
Александр Александрович БОБРОВ