Архив:
Как мы отмечали Пасху в сибирской деревне
Так всегда называли на Руси светлую Пасху Христову. Во времена моего детства в атеистическом, «безбожном, анти-христовом» (по определению моей бабули) государстве такого праздника официально не было. Однако он всё же был, и в деревне к нему начинали готовиться загодя. За месяц или полтора до Пасхи (и как только деревенский люд о ней узнавал, ведь не было же никакой информации ни в газетах, ни по телевизору, а ближайшая церковь находилась в ста с лишним километрах от нас?) в избах начиналась генеральная уборка.
С самого раннего утра выносили из дома всё (мебель, вещи, посуду) в сенцы или прямо на тротуар ставили, если выходной выдавался солнечным и ярким. Смахивали веничком паутинки по углам комнат (тенёта, по меткому выражению бабули). И начиналась побелка! В процессе работ бабуля то и дело напоминала родителям: «Лучче тихо да не лихо! Не торопитеся, не неситеся сломя голову. Смотрите, не наполосите мне там!» Папа в этом плане был мастером на все руки – белил он очень быстро, ловко, на загляденье красиво.
После завершения работы к вечеру в дом вносили мебель, закрепляли гардины, развешивали шторы на окна и в дверные проёмы. На окнах в зависимости от времени года бывали разные шторы. Зимой – из ткани потемнее и потолще («штоб не так быстро пылились от печешной сажи»), летом – более светлые, небесно-голубые или изумрудные, в тон лазурным потолку и стенам. После побелки в доме ещё с неделю остро пахло известью, чистотой и свежестью.
Уставшие от напряжённой и активной работы, поочерёдно торопливо мылись в бане, которую к вечеру вытапливала для «побельщиков» заботливая бабушка. А когда на дворе уже было совсем темно, быстро ужинали и ложились спать. В понедельник с утра спешили кто в школу, кто на работу: выходной-то тогда был один – воскресенье.
«Приходится грешить, што поделашь, поелику в таковом антихристовом государьстве живём. Ну да не беда, Господь простит подневольных людей: он тех, кто труждается, любит, а лодырей оченно даже не уважает», – подводила итог дню довольная бабуля.
В следующий выходной мама с бабушкой вытаскивали внутренние оконные рамы, которые вставляли «на зиму» перед самым Покровом. После того как вынимали рамы, выбрасывали в печь межрамную «начинку».
После выемки рам вымывали окна (одинарошные – по словам моих родных), и в доме сразу становилось светлее. Больше воздуха и солнца, а если откроешь форточку, то и пение птиц, и быструю звонкую капель уловишь. К Вербному воскресенью и Чистому четвергу дом сиял чистотой.
Перед Пасхой старались украсить имевшиеся в домах иконы. В нашем доме долгое время была одна икона (Варвары-великомученицы), которую в иное время года по требованию мамы бабушка прятала в большом деревянном сундуке, доставшемся ей по наследству. Из образа вынимали стекло, после чего низ иконы и боковые стороны украшали крохотными бумажными букетиками, сделанными мамиными руками. Делать бумажные цветы её научила баба Маня, происходившая из купеческой среды. В юности, ещё до революции, она обучалась в Иркутском епархиальном училище, которое когда-то закончила мать любимого мною драматурга Александра Вампилова.
Каких только цветов ни делала моя мама! Таких бумажных роз, как у неё, из специально купленной в городе разноцветной жатой бумаги я больше ни у кого не видела.
Когда умирал кто-то из знакомых, его семья приносила нам скреплённые проволокой венки, сделанные из пахучих пихтовых веток, на которые мама равномерно цепляла бумажные розы и хризантемы. Отказать людям было трудно, почти невозможно, потому что купить цветы было негде. Цветы на похороны или Пасху мама делала знакомым безплатно, из чувства сострадания и жалости. Разве что благодарные клиенты приносили ей иногда за труды молоко или домашние куриные яйца.
Недели за две до Родительского дня народ просто одолевал маму. И она по вечерам чуть ли не до двенадцати ночи сидела и крутила свои чудесные бумажные цветы. А лет с десяти-одиннадцати и я присоединилась к ней, так что вдвоём дела пошли у нас намного быстрее.
Помню, как на полу в кухне в бутылках из-под шампанского у нас стояли готовые розы и хризантемы разных цветов и оттенков. Папа со смехом комментировал наши труды: «Похоронное бюро в работе! Отбиваете хлеб у тёти Наташи» (женщины, которая в нашем посёлке делала цветы на продажу). Но у тёти Наташи таких красивых, как у мамы, цветов отродясь не было.
С Чистого четверга приближение Пасхи чувствовалось сильнее. Начиналась волнующая суета: крашение яиц, выпечка куличей. Детям шили праздничную одежду – девочкам ситцевые платьица с большими карманами, куда можно было складывать пасхальные яички. Мальчикам – рубашки и брючки.
Бабушка доставала из холодных сенцев холщовый мешочек с луковой шелухой, в большой кастрюле кипятила воду, капала в неё несколько капель уксуса («штоб краска к яйцам лучче прилипала»), бросала шелуху. После того как вода становилась насыщенного густо-коричневого цвета, шелуху вынимала, студила воду и уже потом укладывала в неё яйца для окрашивания.
Куличи у бабушки всегда получались очень высокими, потому что она пекла их в глубоких эмалированных кружках или жестяных банках. Тесто замешивала с молитвой. Традиционных молитв она почти не знала (рано осталась сиротой, отцу, крестьянину-единоличнику, некогда было обучать её тому, чему должна была научить мать), но искренне и самозабвенно, всем сердцем и душой почитала Иисуса Христа, Пресвятую Богородицу, Николая Угодника, Параскеву Пятницу (для меня долгое время оставалось загадкой странное имя этой святой – Пятница) и Варварушку-великомученицу.
Помню, как ранним утром выходила она на крылечко и, глядя на восток, что-то тихо шептала, о чём-то просила Господа и Его Пречистую Матерь. Слова её молитвы были самые простые, из глубины сердца: «Матушка Владычица, Пресвятая Богородица! Пожалуйста, помоги моим доченьке и внученьке, моему любимому сыночку-зятю. Пусть всё у них в жизни будет хорошо, пусть будут живы и здоровы, не знают никавды ни нужды, ни болезней, ни горя, ни бед…»
Когда я уезжала на учёбу, она всегда крестила меня в дорогу и просила Божью Матерь защитить её любимую внученьку. К сожалению, мама часто ругала её за эту «темноту и невежество», не понимая, что именно этим мы все и живы.
В Пасху стол ломился от яств. Не буду перечислять – это был самый богатый стол в году. Ребятишки выбегали в нарядной одежде на улицу и стукались яйцами, соревновались, у кого «биток самый прочный». Помню, как один мальчишка с нашей улицы набил целую чашку яиц. Собрал все наши яйца и с гиканьем помчался домой хвастаться, что всех побил. Позже выяснилось, что «биток у него был невзаправдушний» и «чокался» он с нами крашеным деревянным яйцом. Катали с горочки крашеные яички. Выигрывал тот, чьё яйцо укатится дальше всех и не разобьётся. Взрослые угощали знакомых и соседей куличами и яйцами и христосовались – троекратно целовали друг друга в щёки с возгласом «Христос воскресе!». В ответ получали радостное «Воистину воскресе!».
После христосования и чоканья битков молодёжь и ребятня наперегонки мчались на качели. Сперва разрешали порадоваться малышне, а уже потом чуть ли не до ночи на качелях развлекались парни и девчата. Смеху и гомону было! Признавались в любви и целовались, мирились и ссорились, если кто-то чересчур сильно раскачивал доску.
Почему-то с детских лет Пасха кажется мне необыкновенно солнечным и ярким днём, хотя, конечно же, бывали дни дождливые и хмурые. Но всё-таки Пасха для меня – это всегда синева небес и ослепительно сияющее солнце. Праздник праздников и Торжество торжеств!
Татьяна Юрьевна ЯКУТИНА