Архив:
Ответ читательнице «Русского Дома»
Редакция «РД» получила письмо:
Здравствуйте, уважаемая редакция. С недавнего времени мне периодически попадается в руки ваш журнал, а сегодня я с удовольствием читала № 1 за 2015 год. Однако хотелось бы высказать своё пожелание. Так, например, слово «БеЗсмысленно». Ну подумаешь – корректор не увидел, но далее опять: «Очереди... были беЗконечными...» Вероятно, надо более тщательно проверять грамотность публикуемого материала, прежде чем он дойдёт до читателя...
С уважением, Татьяна Величанская.
Действительно, заглянув в любой учебник русского языка или в интернет, мы сразу обнаружим правило: в приставках буква З пишется перед звонкими согласными, а буква С перед глухими. И всё же берусь утверждать, что написание, вызвавшее недоумение у нашей читательницы, для журнала «Русский Дом» является единственно правильным. Объясню почему.
Давайте немного раздвинем рамки условных грамматических правил, и тогда вопрос, а главное – ответ, будут трактоваться шире и объёмнее. Главный редактор «Русского Дома» А.Н. Крутов так объясняет подобное написание:
«Почему мы пишем приставку БЕЗ перед глухими согласными. До реформы русского языка в 1918 году писалась приставка БЕЗ, потому что при написании БЕС меняется значение слова. Судите сами: бессовестный – бес совестный, бессердечный – бес сердечный и т. д. Бесы становятся сердечными и совестливыми. Когда мы пишем БЕЗ, то подчёркиваем, что человек без сердца, без совести и т. д. Понимаем, что по правилам орфографии нынешней – это ошибка, но по прежней –нет. И такое правописание было закреплено с самых первых выпусков журнала».
Согласитесь, что это уже совсем иной подход, уже не только к орфографии, но и к семантическому значению слова. Это не значит, конечно, что надо немедленно возвращать «еры» и «яти», упразднённые реформой 1918 года. Но справедливости ради надо признать, что эта орфографическая реформа была задумана задолго до революции. Большевики лишь воплотили её в жизнь.
В тогдашнем российском обществе отношение к реформе было неоднозначным. Иван Бунин выразил его по-писательски образно: «По приказу самого Архангела Михаила никогда не приму большевистского правописания. Уж хотя бы по одному тому, что никогда человеческая рука не писала ничего подобного тому, что пишется теперь по этому правописанию». Старая орфография ещё долго использовалась в большинстве изданий, печатавшихся на контролируемых белыми территориях, а затем и в эмиграции. Издания русского зарубежья в массе своей перешли на новую орфографию только в 1940–1950-е годы, в связи со второй волной эмиграции из СССР.
К числу резких критиков реформы относился и философ, писатель и публицист Иван Александрович Ильин: «Зачем все эти искажения? Для чего это умопомрачающее снижение? Кому нужна эта смута в мысли и в языковом творчестве?? Ответ может быть только один: всё это нужно врагам национальной России. Им; именно им, и только им».
Но что сделано – то сделано. И декретом за подписью советского народного комиссара по просвещению А.В. Луначарского «всем правительственным и государственным изданиям» предписывалось с 1 января (ст. ст.) 1918 года «печататься согласно новому правописанию».
С тех пор мы пишем, а порой и думаем в рамках тогдашней реформы. За это время у каждого поколения нашей страны сложился свой язык, свой лексикон. К счастью, границы русского языка гораздо шире, чем человеческие притязания на него. Мы его корёжим, кромсаем, приспосабливаем к себе, нашим потребностям, которые постоянно растут и множатся. Но в основе своей русский язык остаётся тем гранитом, на котором зиждется нация, формируется национальное сознание, держатся национальные ценности. А грамматика и орфография… Что ж, они более и быстрее всего подвержены вмешательству людей. Но вот смотрите: многострадальная буква Ё опять возвращается к своему отдельному написанию, не хочет она сливаться с буквой Е! И вправду, как-то нелогично, что в произношении звук есть, а в буквенном выражении отсутствует…
А вот ещё одна знаковая подмена. Вы заметили, как часто теперь в обращении к жителям звучит безликое – горожане? Я вот лично не хочу быть «горожане», я – москвичка! И горжусь своей принадлежностью к великой столице. Вспомним: «Москва и москвичи» Гиляровского (заметьте – не горожане!). Петербуржцем был Александр Блок. Ольга Берггольц пишет в своих блокадных стихах:
«…ведь ты со мной, страна моя,
и я недаром – ленинградка».
Оставим это аморфное «горожане» для официозных сводок и статистики. А мы – это псковичи, смоляне, подольчане, новгородцы, куряне… В этих праотеческих названиях – принадлежность к отчему дому, к Родине, к своему Отечеству, как ни пафосно это звучит. Горожане – это обезличенное, абстрактное понятие. Горожанин – это любой житель любого города на планете. А ведь мы все родом из того единственного места на земле, который зовётся отчим домом, где бы он ни находился, – в Москве ли, Рязани, Архангельске, Мурманске или Иркутске…
Вот как далеко ушли мы в своих рассуждениях от приставки БЕЗ. Не знаю, уважаемая Татьяна, удалось ли убедить вас, но всё равно спасибо, что читаете «Русский Дом». Вы пишете: «…мне периодически попадается ваш журнал». А мы будем рады, если Вы станете нашим постоянным читателем. Присылайте в редакцию свои отзывы, критику, вопросы, ещё лучше – предложения. Будем вместе делать наш журнал – строить общий «Русский Дом» для людей неравнодушных, любящих русский язык и страну.
С уважением,
Надежда Валентиновна ПАВЛОВА,
литературный редактор журнала «Русский Дом»