Архив:
На вопросы писателя Михаила Борисовича СМОЛИНА отвечает директор Российского института стратегических исследований Леонид Петрович Решетников.
Леонид Петрович Решетников родился в 1947 году. Кандидат исторических наук. В 1970 году окончил исторический факультет Харьковского государственного университета. С 1971 по 1974 год обучался в аспирантуре Софийского университета (Болгария). С 1976 по 2009 год служил во внешней разведке. Последняя должность – начальник Информационно-аналитического управления СВР России, член коллегии СВР, генерал-лейтенант. В 2009 году указом Президента РФ назначен директором Российского института стратегических исследований.
– Леонид Петрович, в советские времена вы ведь какое-то время разделяли коммунистические идеалы. Как смогли преодолеть этот мировоззренческий туман?
– Внутренний перелом произошёл у меня в Югославии, во время первой командировки по линии разведки. С 1979 года почти пять лет я работал в Югославии. И у меня появился там американский знакомый, будем называть его так, дипломат посольства США. Я с ним много общался: сначала по работе, а потом добавились разные личные контакты. Мне было интересно с этим человеком из другого мира. Мы много говорили о политике, об идеологии, он уже до этого поработал на территории Советского Союза, в Киеве в генконсульстве, хорошо знал русский язык. Чувствовалось, что ему симпатично было что-то в нашем поведенческом менталитете, как-то это его затрагивало, он очень этим интересовался. Даже советская власть для него могла быть приемлемой, хотя он её противник. Советская коммунистическая система, Советский Союз подвергались с его стороны жёсткой критике. Так было до тех пор, пока однажды моё неосторожное высказывание о Российской империи, о монархии в позитивном смысле вызвало у него дикий эмоциональный взрыв. Я это сказал не из-за своих убеждений, а из-за того, что у меня стал появляться интерес к прошлому. И вдруг с его стороны – бешеная реакция, как на что-то отвратительное. После нескольких разговоров понимаю, что для него как для сотрудника американских спецслужб самое неприемлемое – это имперская Россия. То есть это в принципе неприемлемо, никак. И у меня начинает рождаться мысль: у нашего основного противника США, оказывается, главный враг – конечно, коммунизм, но самый главный враг – это Российская империя, царь Николай и т. п.
– Из двух зол выбрал наименьшее, с этим он уже готов согласиться.
– Он так и говорил: «Мы можем найти общий язык. Но вот “это”, Леонид, как ты можешь об этом говорить, это невозможно, ты что, ты же умный человек, ты же член коммунистической партии!» И у меня появилось понимание: если то, что крайне ненавистно моему главному противнику, у которого цель – это ослабление моей Родины, значит – стоп! – надо обратить внимание на то, что он ненавидит. И то, что это произошло на территории Югославии, мне очень помогло. Здесь я много чего мог читать, самого разного, много с кем беседовать. Стал серьёзно интересоваться Российской империей, историей нашей страны. Я историк, вроде это изучал, но изучал в советской трактовке, а когда вернулся домой, уже к 85-му году у меня сложилось понимание, что дурят нас, что мы абсолютно не то читаем и говорим.
В 1988–1989 годы мне довелось выполнять несколько поручений в наших закрытых архивах. Попадались такие документы, что я, будучи уже полковником, не выдерживал: сидел в архиве и плакал, когда читал некоторые из них. Вот мы говорим «новомученики российские», они, правда, новомученики. Но знаете, те, кто не признан святыми мучениками, для меня они тоже мученики, пусть не святые, потому что у каждого человека есть свой болевой порог, своя степень выдерживания боли и издевательств. Это часто зависит не от верности идеям, а просто от физиологии. Есть те, которые добровольно пошли на мучения, а потом – через неделю, через месяц – не выдержали. Они тоже мученики. Такую дикую боль, издевательство выдержать очень трудно. И те, кто нам пытается подсунуть образ усатого вождя, закатывая глаза от восторга, думаю, из них никто бы не выдержал…
Мы никак не поймем, что Сталин олицетворял этот режим, не было бы Сталина – был бы другой. Их система рождала. Дело не собственно в личности. Как менеджер Сталин, может быть, был лучшим из них. Он считал: есть великая идея, а человек – это бревно, полено, его можно как угодно использовать. Когда мы критикуем Сталина, то должны понимать, что мы его критикуем как самое классическое олицетворение системы, и в то же время он продукт системы.
– Он нисколько не выбивается из линии ленинцев…
– И они продукты системы. Когда говорят, что Горбачёв и Ельцин – предатели, это не совсем верно: они не предатели – они продукты разложения социализма
.
– Очень многие сейчас говорят, что времена Ленина–Сталина – ужасные, но в советское время Хрущёва–Брежнева мы же все хорошо жили, это был хороший социализм с «человеческим лицом». Как вы считаете, возможно ли было сохранение этой системы? Были ли какие-то люди, способные её реформировать?
– Думаю, что крах СССР был закономерным. Если бы система была жизнеспособна, она родила бы альтернативу и Горбачёву, и Ельцину. Она же не родила никого. Социализм находился в состоянии разложения, и люди ни на что не могли реагировать, кроме как на примеры Запада. Этим людей выводили из социализма. Другого маяка не было, потому что мы сами, Советский Союз, уничтожили этот маяк – Российскую империю. Невозможно было тогда вернуться к идеям России, идеям веры православной, идее Русской православной цивилизации. А соцсистема умирала. Если в 20–30-е годы она опиралась на несколько миллионов фанатично преданных социалистической идее людей, если в 50-е годы опиралась на победу в Великой Отечественной войне и на фронтовиков, которые защищали Родину, то уже в 60–70–80-е годы ей не на что было опираться. Все разуверились, все поняли, что их обманывают. Система оказалась нежизнеспособной. Вариант был – внедрить капитализм, частную собственность, но сохранить партию как инструмент для проведения этой политики. Она уже была бы по духу, конечно, не коммунистическая партия, но так бы называлась. Как в Китае. Они как-то смогли это сделать, хотя не ясно, чем этот эксперимент закончится. Посмотрите кубинский вариант. Они держались-держались, а сейчас вынуждены, пусть эволюционно, но внедрять частную собственность. Чем это закончится, я думаю, тоже всем понятно. И так со всеми попытками построить социализм.
Невозможно обычному человеку отказаться от естественной мечты и желания быть хозяином чего-то: участка в шесть соток, участка в пять гектаров; желания торговать, желания владеть. Боролись всё время за развитие инициативы, устраивали социалистические соревнования. Потому что поняли, что без предприимчивости ничего не получится. Наступает полное равнодушие: вот получаем 120 рублей, на еду хватает, можно путёвку получить, съездить отдохнуть, и всё. Но этого мало. Потому что экономика не может развиваться, страна не может развиваться. Нужна инициатива. Стали ещё со времён Стаханова рекорды ставить, «маяки» соцсоревнования, доярки, орденоносцы, столько надоев. Но это всё искусственно.
– Существует версия, что поначалу советский строй был не совсем русский, потом Россия как бы «переварила» коммунизм, и в самой партии была некая «русская платформа», которая имела шанс всё это окончательно поставить на «русские рельсы» в ситуации, когда советский строй догниёт до конца. Многие и сегодня говорят о том, что социализм всё-таки мог бы стать русской идеологией, если бы он в своё время смог очиститься от инородных наслоений первых десятилетий советской власти.
– Когда человек переваривает отраву, то продукт получается очень нехороший. «Россия переварила коммунизм» – эта фраза просто жуткая. Поэтому даже сама постановка вопроса говорит о том, что это неправильно. Что касается «русской партии»… Действительно, сложилась группа, которой помогал Жданов, деятели которой – Вознесенский, Кузнецов и другие – были озабочены тем, что РСФСР находится в роли пасынка, всё отдаётся в национальные республики и т. д.
Здесь, конечно, есть отголоски «русской идеи», что русский народ – народ государствообразующий, ведущий народ, и к нему надо относиться соответственно. Но вы знаете, что с этим сотворил Сталин. Он просто в течение месяца арестовал и расстрелял, и не кого-нибудь, а членов Политбюро, возникло так называемое ленинградское дело, по которому пострадало тридцать тысяч человек. Для любителей сталинизма хочу напомнить – это 49-й, 50-й, 51-й годы…
– А в последующие годы, например при Андропове, русских деятелей, в частности Леонида Ивановича Бородина, сажали по тюрьмам.
– Вы правильно вспомнили о Леониде Бородине. Вот смотрите, диссидентов обменивали, высылали во Францию, за границу, а Бородин или Огурцов получали сроки – по 10, по 15, по 20 лет. И никто на Западе за них не заступался, потому что они выступали как раз с русской идеей, христианской, православной. Не могла сложиться у нас русская партия, её на корню рубили. Даже коммунистов, которые вдруг вспоминали о русскости. С другой стороны – эти «вспоминания» о русскости были второго-третьего ряда, не главное, не стремление к русскому мировоззрению, русскому восприятию жизни. Всё-таки это были только отголоски православной христианской идеологии, не более того.
Сейчас везде, на всех уровнях, говорят о кадровом голоде. Нам катастрофически не хватает людей мыслящих, способных к критическому анализу. Конечно, их никогда не будет большинство, но сейчас они в мизерном меньшинстве. Эта ситуация – следствие советского образования, но особенно либеральной идеологии, которая царит у нас в России последние 20 лет. Но это ещё и следствие уничтожения русского генофонда. Мы не должны этого забывать: русский народ вырезали все 20–30-е годы. Гражданская война – само собой, эмиграция – да, но вырезали в буквальном смысле этого слова, когда Гражданская война закончилась. Недавно краеведы мне рассказали, что детское кладбище Беслана граничит и даже чуть-чуть пересекается с территорией, где были закопаны тысячи терских казаков, убитых в начале 20-х годов. Те, кто пытался защитить, как тогда говорили, старую, царскую власть, были пассионарии, люди, которые не боялись и шли на смерть. И эти люди не оставили потомства. Ведь большевизм – это попытка ликвидировать Россию вместе с народом, вместе с историческим названием. Не просто смена власти – это ликвидация России. Почему такие мощные, кровавые репрессии? Почему удар по Церкви? Сейчас некоторые коммунисты мне говорят: да, была ошибка, не надо было бить по Церкви. Друзья-товарищи, разве вы не понимаете, что это как раз главный удар?! Как раз ради этого всё и «билось». Удар по Церкви – это чтобы ликвидировать главный стержень русского народа, русской нации – Православие, на котором зиждется наш народ. Удар наносился по Святой Руси.