Архив:
Дорогой отец Александр! У меня вопрос о молитве. Известно, что жизнь Израиля в Ветхом Завете вся была наполнена молитвой. Книжники и фарисеи шагу не делали без молитвы. И чем всё это кончилось? Когда пришёл к ним чаемый Мессия Христос, как они поступили с Ним? Лучше бы совсем не молились! Нельзя сказать, что среди иудеев не было благочестия. В Ветхом Завете даже имя Бога было непроизносимо. А мы не слишком ли привыкли к его произнесению? Я говорю сейчас не о тех, кто употребляет его безсмысленно в разговорах – «всуе», – нарушая одну из главных древних заповедей, а о тех, кто каждый день и порой подолгу молится. А ведь Спаситель предупреждает: Что вы зовете Меня: Господи! Господи! – и не делаете того, что Я говорю? И ещё один вопрос, ответы на который в различных духовных книгах мне показались противоречивыми. Как обрести равновесие между созерцательной и деятельной жизнью?
О.И. Булунова,
г. Самара
Мы знаем, как в Евангелии многократно подчёркивается значение молитвы. Верность к Богу выражается в молитве и укрепляется в ней. Но надо, чтобы в нашей молитве мы вопияли к Богу с верой. Недостаточно молиться. Можно молиться формально, пунктуально исполнять правило, с пониманием произносимых слов, и в то же время быть духовно ограниченным и даже явно неправедным человеком. Вот почему, когда приходит время нам молиться и даже криком кричать в беде к Богу, мы должны испытывать нашу молитву. Мы должны быть уверены, что это именно вера – вера, которая слушает, вдохновляет молитву и диктует ей слова, – а не «законничество». Что это значит?
В самом деле, можем ли мы забыть, что Господь лишает Царства Божия нераскаянных грешников, которые говорят: «Господи, Господи!» Может, нам не надо говорить таких слов? Разумеется, надо. Но надо также понять, что, когда произносится: «Господи, Господи!» – открываются двери жизни. Какими же мы должны быть, чтобы наши прошения были услышаны и приняты Богом? Несомненно, требуется осознание серьёзности и значительности того факта, что мы обращаемся к Богу, как это было у святых Ветхого Завета и у первых христиан. Великие верующие, оттого что их молитва не была теплохладной, имели священное благоговение перед Богом, перед Тем, Кто, как они называли Его, «Совсем Другой», перед Тем, у Кого, по слову апостола Иакова, нет изменения и ни тени перемены (Иак. 1, 17). У них был страх перед Богом Живым, Лицо Которого они не могли увидеть и не умереть. К Нему приближались всегда со страхом и трепетом. Есть ли у нас этот страх? Может быть, христиане уже не должны бояться Бога? Нет. Мы должны бы говорить: «Господи!» с ещё большим благоговением. Потому что Израиль знал, что Бог, его Отец, любит его, а мы узнали, что Он в Своей неисследимой тайне есть Любовь. И, конечно, большее, чем страх, должно быть в нашем отношении к Богу. Ибо если Бог Живой, Который есть Любовь, любит нас, с какой ревностью (несравненно большей, чем свидетельствует об этом Ветхий Завет) Он сопутствует нам, идёт с нами!
Апостол Павел предупреждает нас, что над Богом не превозносятся, тем более не стыдятся исповедовать Его. В этих словах звучит: Бог говорит всегда предельно серьёзно и не обманывает. Кто из нас не поймёт мать, которая, желая вразумить своего сына, говорит ему: «Я не шучу». Как сказал кто-то из наших святых: «Когда мы молимся Богу, слушаем ли мы Его?»
Чтобы воспринять урок серьёзности молитвы, о которой мы говорим, напомним, что первых христиан вели на казнь за это слово – «Господи». За то, что они отказывались назвать так («кириос») римского кесаря, оставляя это именование одному Господу, воскресшему Христу, их заживо сжигали, бросали ко львам. Многих ли из нас слышит Господь, когда мы говорим: «Господи, Господи!», как это говорили первые христиане и новые наши мученики и исповедники? Значимость, серьёзность – первое, что мы должны хранить в нашей молитве.
И во-вторых, требуется наше всецелое предстояние пред Богом, к Которому мы обращаемся. Мы знаем из жития наших святых, что, когда открывался им благодатно Господь, они уходили в пустыню, ища удаления от мира, чтобы звать: «Господи, Господи!» Они удалялись от всего, что может мешать молитве или отвлекать от неё.
Так преподобный Сергий Радонежский ушёл в дикие леса, в полную безвестность, чтобы стать центром русской святости. Но ведь это он, а никто иной, принял самое активное участие в решающих судьбу нашего Отечества событиях, благословив святого благоверного князя Димитрия на Куликовскую битву и послав туда двух своих схимонахов Александра Пересвета и брата его Андрея Ослябю.
Таков закон духовной жизни. Разве не должны молящиеся в уединении приводить в присутствие Божие всех людей и всё, что связано с ними Его Промыслом? Как примирить стояние лицом к лицу с Богом и мысль только о Боге с всемерным заступничеством, когда святые предстоят пред Богом, чтобы говорить о других? Некоторые ответят, что существует два разных времени молитвы – созерцание и заступничество. Другие – и, конечно, не без основания – скажут об опасности такого «отвлечения», которое рискует оставить перед Богом духовного эгоиста, не помнящего о других. О несчастьях мира, которые должны быть приняты и «поглощены» молитвами, приносимыми Богу. Но во всех случаях есть опасность малого приобщения нашей любви Любви Божией.
Поэтому будем учиться у наших святых с верой просить Бога Самому осуществить единство молитвы созерцания и заступничества. Созерцательной и деятельной жизни. Чтобы всецело предстоять пред Ним, но также быть с теми, чей путь на земле зависит от нас. Всё принимать как из рук Божиих и быть только с Богом – Его благодать может совершить невозможное. Не обязательно сразу, может быть, постепенно, в течение многих дней и лет. Потому что те, кто говорит так: «Господи, Господи!», говорят Ему всё. Есть рассказ в Отечнике об одном подвижнике, у которого всё молитвенное правило, в том числе Псалтирь и Иисусова молитва, заменялись одним непрестанным воздыханием: «Господи!» Я говорю: «Господи, Господи!», и этим сказано всё. Потому что никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым (1 Кор. 12, 3).
Как понимать слова апостола: Когда умножился грех, стала преизобиловать благодать (Рим. 5, 20)? Следует ли связывать их с нашей духовной жизнью?
И.В. Зубков, г. Тюмень
Апостол говорит о непобедимости любви Божией. Может быть, вы имеете в виду древних и новых еретиков, которые «превращали» это слово, как и прочие Писания, с целью оправдания греха? Они утверждали, что подлинно духовный человек не боится грешить, потому что знает, что своими грехами он даёт возможность Богу в большей степени явить благодать Своей любви. Но это лжетолкование есть не что иное, как «глубины сатанинские». И апостол Павел не напрасно добавляет: Праведен суд на таковых.
Разумеется, речь у него идёт о том, что, чем больше наше искушение грехом, тем скорее спешит к нам Господь на помощь. Все святые и все, кто хочет быть христианином не только по имени, хорошо знают это на своём опыте. Сказанное апостолом столь же истинно и в общем плане. Во времена самых великих гонений на Церковь, какие только знала история, Бог явил в нашем Отечестве ни с чем не сравнимое число святых мучеников и исповедников. Тот же закон действует и сегодня. Грех так чудовищно умножается в мире, что нельзя не думать: Бог уготовал такую преизбыточествующую благодать, какой не было ещё никогда, какую никто не может вообразить. Всё заключается в том, чтобы сохранить во что бы то ни стало нашу верность Господу среди возрастающего богоотступничества. Как говорит пророчески Псалмопевец, глядя на мир, где грех утверждается как норма: Сего ради возлюбих заповеди Твоя паче злата и топазия (Пс. 118, 127).
Дорогой отец Александр! Мы живём среди небывалого недоверия людей друг к другу. Представьте, на ночной дороге встретились два незнакомых человека. Тревога и страх, естественно, охватывают обоих или по крайней мере одного из них. Мы говорим «естественно», потому что нет необходимости объяснять, в каком мире мы живём. В мире, где как высшая ценность провозглашается свобода и где люди всё более становятся рабами страха. А Церковь не перестаёт учить, что доверие – одно из самых неоспоримых достоинств человека. Может быть, оно и так, но трудно не согласиться с простой и грубой логикой реальной жизни: доверчивость в наше время во всех областях, например, поверить в серьёзном вопросе на слово, – это или глупость, или, хуже, – признак психического нездоровья. Простите за вопрос, но как Вы объясните такую позицию Церкви?
Ю.А. Макаров,
г. Липецк
Вы правы, в мире, где грех и ложь на каждом шагу, требуются внимание и осторожность. Но важно при этом не потерять самое главное. Да, доверие – одно из самых неоспоримых достоинств человека. Вне всякого сомнения, доверие – самое прекрасное человеческое свойство. Оно – путь к познанию самой главной правды и истины. Довериться чьему-то слову – значит сказать, что его слова нам достаточно. Это значит строить свою уверенность на том, что в другом хрупко и одновременно существенно, – на его слове. Это значит взять на себя риск поверить без всякого основания, кроме как доверия ценности слова. Человек – словесное существо. Самим этим фактом тот, кто берёт на себя риск, обретает подлинную свободу, поскольку принимает слово другого без доказательства, которое принуждало бы его так поступить.
Мы оказываемся в самом центре того, что называется дружбой или любовью. Как говорит апостол Павел, любовь всему верит, не ищет своего (1 Кор. 13, 5, 7), потому что видит другого бо?льшим себя. Нет, здесь речь не идёт о наивности, речь идёт об открытости всякому проявлению правды и истины – тому, что не может быть достигнуто никакими другими путями познания, к которым мы привыкли. Церковь хочет сказать нам о глубокой правде человека, о безконечной правде Бога. Этих Божественных и человеческих глубин мы можем достигнуть только доверием. Правда Божия может быть доступна только вере. Люди потому исполнены такого недоверия и подозрительности друг к другу, что живут в безверии. А из безверия естественно вырастает та невыносимая атмосфера, которой мы окружены сегодня. Вера далека от того, чтобы сводить человека с ума – напротив, она твёрдая печать его истинного величия. Человек способен жить с Богом и с другими людьми в отношениях подлинной любви.