Архив:
Как незаметно и необратимо смещаются смыслы привычных слов. Так не повезло ёмкому русскому слову «путешествие». Сегодня мы собираемся в круизы, туры и вояжи. Дороги быстры, впечатления коротки, какое там «шествие»…
Но если обратиться к «беспилотному» XIX веку да ещё к такому рассказчику, как Дюма-отец, можно много интересного узнать и о своей России.
Как Дюма с русским царём тягался
Дюма был страстным «туристом». Где только не был, но Россия привлекала особенно. Здесь с успехом шли его пьесы, а историческими романами восторгалась вся читающая публика. К тому же небескорыстный француз имел далекоидущие планы.
В 1839 году Дюма-отец, большой любитель регалий, узнав, что его соотечественник художник Орас Вернэ был награждён Николаем I орденом Станислава второй степени, решил преподнести императору рукопись своей пьесы, ожидая от властителя похожего жеста. «Лоббировал» писателя сам граф Уваров, однако на докладной записке министра государь начертал: «Довольно будет перстня с вензелем».
Небольшой экскурс в фалеристику: «Станислав» был низшим российским орденом и имел три степени. Вторую (шейный знак), на которую так рассчитывал Дюма, мог получить чиновник, достигший VIII класса (коллежский асессор), или офицер в соответствующем VIII классу чине капитана. Причём награждённый должен был внести в капитул определённую сумму денег, растущую по мере роста достоинства ордена. Этот орден никогда бы не смог получить, например, Пушкин – чиновник XIII класса (не по чину). Да и французскому литератору тёмного, в буквальном смысле, происхождения (бабка Дюма была чёрной невольницей) даровать орден показалось неуместным.
Обещанный перстень долго не высылали, и вот этого Дюма (недаром он был сыном храбрейшего наполеоновского генерала) уже не вытерпел. Он отомстил императору романом «Записки учителя фехтования», где поведал историю декабриста Анненкова, сосланного на каторгу в Сибирь, и его жены француженки Полины Гебль, последовавшей за мужем. Роман всколыхнул европейское общество, а в России был даже запрещён. Конечно, его прочитали все, включая императрицу.
Так Дюма-отец стал в России persona non grata. Но забыть о России не давали любовные связи сына, Александра Дюма-младшего, с двумя русскими аристократками.
Злобный Амур Дюма-сына
Любвеобильный Дюма-отец хвастал, что по всему миру рассеяны около пятисот его детей. Его похождения действительно десятилетиями занимали парижскую публику. Дюма-сын был не менее любим женщинами, хотя оборонялся от искушений. Однако никто на застрахован от страсти, и он пал к ногам Лидии Закревской-Нессельроде, дочери генерал-губернатора Москвы, невестки премьер-министра, богатой, прекрасной, умной, распутной.
Она, исколесив Европу, осела в Париже. Лидия была искушённой модницей, дюжинами заказывала туалеты у самой дорогой модистки Парижа и носила жемчужное ожерелье длиною в семь метров. На небогатого француза всё это вкупе с внешностью, титулами и манерами произвело сильнейшее впечатление. Дюма-сын добился её любви, но приказ из Петербурга, призывающий графиню вернуться на родину, положил всему конец. Несчастный влюблённый, не оставлявший Лидию и в Бельгии, и в Германии, не смог одолеть польскую границу – грозный Петербург повелел не пускать бедолагу в империю. Однако испытания Дюма-сына только начинались.
Затем его женой стала Надежда Нарышкина, сбежавшая в Париж от старого мужа князя Нарышкина, прихватив дочь и фамильные драгоценности. Сняв замок Вильруа о сорока четырёх комнатах, княгиня жила в одной комнате с дочерью, боясь, что муж похитит ребёнка – нравы, как видим, одинаковы во все времена. А что же молодой Дюма? «Мне доставляет удовольствие перевоспитывать это прекрасное создание, испорченное своей страной, своим воспитанием, своим окружением, своим кокетством», – это строки из письма к Жорж Санд. Но Пигмалиона из него не получилось.
Жизнь с княгиней была нелёгкой, но Дюма по-прежнему восхищался русскими женщинами, «обладающими особой тонкостью и особой интуицией, которыми они обязаны своей двойственной природе – азиаток и европеянок. Самобытность почвы, которая их взрастила, неизгладима, она не поддаётся ни анализу, ни подражанию». Панегирик удался. А вот жизнь с Нарышкиной – нет.
Конец очередного русского «романа» Дюма-младшего был очень несчастлив. Старея, Надежда мучила мужа бешеной ревностью, рассудок её помрачился, и последние годы были трагичны для обоих. Но вернёмся к Дюма-отцу.
Приключения француза в России
В 1857 году Дюма-отец задумал издание журнала «Монте-Кристо» и пообещал читателям посетить Россию. Как велико было незнание России европейцами и насколько они были наивны, показывают несколько анекдотов, записанных П. Вяземским.
«За границею из двадцати человек, узнавших, что вы русский, пятнадцать спросят вас, правда ли, что в России замораживают себе носы? N.N. уверял одного из подобных вопросителей, что в сильные морозы от колёс под каретою происходит скрип и что ловкие кучера так повёртывают каретою, чтобы наигрывать или наскрипывать мелодии из разных народных песен». Или ещё один образчик европейского потрясения: «Хорош и другой путешественник! Видел он, что зимою, чтобы согреться, кучера зажигают огни на Театральной площади… Вот и записывает он в свои путевые записки: "Стужа зимою в Петербурге бывает так велика, что городское управление пробует отапливать улицы; но это ничему не помогает: топка нисколько не согревает воздуха"».
Помог Дюма случай. В гостинице «Три императора» на Луврской площади он знакомится с семьёй богатейшего графа Кушелева-Безбородко, путешествующего по Европе. Они с удовольствием пригласили в гости к себе, в Россию, знаменитого француза. А так как Николая I уже сменил Александр II, проблем с визой не было.
Приезд французского писателя стал настоящей сенсацией: в его честь устраивались обеды, праздники, гулянья. Дюма восхищён всем – и городом, и приёмами; его потрясают русские дрожки и шапки кучеров, похожие на «паштет из гусиной печёнки»; красота, ум женщин и парк его хозяев окружностью три мили.
И уж конечно, г-н Дюма со товарищи посетили не один петербургский ресторан. А их в Северной Венеции было немало. Вот, если интересно, цены середины XIX столетия: «За обед с пивом платили у Френцеля на Невском, рядом с домом графа Строганова, и в трактире "Мыс Доброй Надежды" в Большой Морской тридцать копеек. За два рубля можно было иметь самый гастрономический обед с десертом и вином в Демутовом трактире у Юге. У Фельета в маскараде платили за жареного рябчика тридцать копеек, за бутылку красного бордоского вина ту же цену». Курица стоила пять копеек, десяток яиц – две копейки, бутылка шампанского (разумеется, французского, любимый напиток Пушкина) – полтора рубля.
Однако Дюма, привыкший не только широко отдыхать, но и истово работать (полное собрание его сочинений насчитывает 277 томов), трудится и в это время. C помощью писателя Д. Григоровича, ставшего его приятелем и гидом, он перевёл некоторые стихотворения Пушкина, Лермонтова, Некрасова, даже роман И. Лажечникова «Ледяной дом», отдав дань историческому сюжету, превосходящему самую буйную фантазию.
Глаз да глаз кругом
Писатель провёл в России около восьми месяцев и сумел увидеть очень многое благодаря гостеприимству и широте встречавших его русских хозяев. В Париж он послал несколько очерков на исторические темы, в основном о династии Романовых. Они тут же появились в «Монте-Кристо», что вызвало неудовольствие императора Александра. Государь не запретил Дюма поездку по своей стране, как его предшественник, Николай I, но учредил за ним как человеком политически неблагонадёжным тайный полицейский надзор.
Об этом не знали ни сам писатель, ни его биографы, документы были открыты только после революции: «Дело III отделения № 125 об учреждении надзора за французским подданным, писателем Александром Дюма. 18 июля 1858 г.». Как видим, дело завели почти сразу после приезда Дюма.
После двух месяцев петербургской жизни была Москва, а затем путешествие по Волге. В Нижнем Новгороде писатель увиделся с четой Анненковых. Супруги, отбывшие тридцать лет каторги, в это время были помилованы Александром II и с распростёртыми объятиями встретили того, кто обессмертил их любовь.
Дюма потрясло, как любят русские литературу Франции, на его родине русская литература далеко не пользовалась таким успехом – её почти не знали.
На широкую ногу
Писатель посетил Бородино – место знаменитой битвы русских и французов; Переславль, где лакомился рыбой из Плещеева озера, изобиловавшего ею в то время; был в ныне затопленном Калязине, в Костроме, Нижнем Новгороде на ярмарке. Французский гость отдал должное красотам озёр Эльтон и Баскунчак, пировал там с Беклемишевым, атаманом астраханских казаков: «Из Астрахани привезли солончакового барана, в сравнении с которым нормандские бараны ничего не стоят… Хвост нам подали отдельно – он весил четырнадцать фунтов».
Как развлекали приезжего гостя! «…мы переправились на другой берег Волги, которая перед дворцом князя Тюмена имеет не более полумили в ширину, и увидели табун диких лошадей в четыре тысячи голов… Князь извинился, что не может показать мне больше: его только накануне предупредили о моём приезде, и это всё, что удалось согнать за ночь. Тут началось изумительное зрелище: ловля диких лошадей с помощью лассо. Неосёдланные кони с всадниками-калмыками мчались прямо в Волгу. Десять, двадцать, пятьдесят лошадей бесновались в воде, катались по песку, лягались, кусались, ржали; целый шквал всадников; кто не видел, не может даже представить себе этой картины». Затем была соколиная охота на лебедей: в общем, впечатлений, да ещё приукрашенных необузданной фантазией романиста, с лихвой хватило для «Монте-Кристо» и писем родным и близким.
…Всё же тщеславие Дюма было частично удовлетворено, увы, не орденом, но званием почётного казака, полученного им на Кавказе.
Елена Александровна
КАЗЁННОВА