Архив:
6 июня 1799 года, 215 лет назад родился Александр Сергеевич Пушкин
Великой удачей для Русской земли оказалось то, что вовлечёнными в подавление польского мятежа оказались русская императорская гвардия, лично сам государь Николай Павлович, великий воин князь Иван Паскевич и Александр Пушкин. В год подавления польского мятежа (1831) Пушкин получил от Чаадаева, которого книжные межеумки считают «западником», поразительной глубины письмо. Вот строки из него: «Я только что получил два Ваших стихотворения. Мой друг, никогда ещё Вы не доставляли мне такого удовольствия. Вот, наконец, Вы национальный поэт; Вы угадали, наконец, своё призвание… Стихотворение "К врагам России" особенно изумительно; это я говорю Вам. В нём больше мыслей, чем их было высказано и осуществлено за последние сто лет в этой стране. Да, мой друг, пишите историю Петра Великого. Не все держатся здесь моего взгляда, это Вы, вероятно, и сами подозреваете; но пусть их говорят, а мы пойдём вперёд; когда угадал… малую часть той силы, которая нами движет, другой раз угадаешь её… наверное, всю. Мне хочется сказать: вот, наконец, явился наш Дант…»
Чаадаев в этом письме имеет в виду два стихотворения Пушкина «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина». Ими он откликнулся на польские события.
Оба стихотворения Александр Сергеевич прочитал и царской семье. Рождение великого национального поэта произошло в грозовое время в единении с августейшей семьёй. То был единственный в истории мировой культуры случай, полный величия и торжества Православия.
Образованный слой был узок – мыслящий и того тоньше. Только горсть общенациональных учителей вроде Василия Жуковского, Петра Чаадаева и графа Сергея Уварова понимали происходящее в Европе и Варшаве во всей трагической глубине событий. Лучше всех понимал масштаб происходящего главный «змееборец» Европы царь Николай Павлович. Он прямо говорил, что парижские и варшавские мятежи – продолжение разрушительных идей, проявившихся в Петербурге в декабре 1825 года.
Светлейший князь Варшавский во главе с императорской гвардией с государем, по существу, спасают Европу от хаоса и крови.
Пушкин полностью созвучен с государем. «Теперь время чуть ли не столь же грозное, как в 1812 году», – говорил он графу Е.Е. Комаровскому. А в июне 1831 года напишет другу князю Петру Вяземскому: «Народы так и рвутся… Того и гляди навяжется на нас Европа». В минуту опасности он пишет стихотворение «Перед гробницею святой». В этой песне поэт дерзновенно призывает князя Кутузова:
Встань и спасай царя и нас,
О, старец грозный, на мгновенье
Явись у двери гробовой,
Явись: вдохни восторг и рвенье
Полкам, оставленным тобой.
Это июнь 1831 года. В августе появляется «Бородинская годовщина». Первые слушатели – царская семья.
Пушкин и царская чета почти ровесники. Император Николай только двумя годами старше поэта. Императрица Александра Фёдоровна старше Александра Сергеевича на год. Она бывшая прусская принцесса Шарлотта, одна из красивейших и обаятельнейших женщин Европы по прозванию Белая Роза. Царь впервые увидел её в Берлине в феврале 1814 года и полюбил на всю жизнь. Поэт Василий Жуковский, близкий друг царской семьи, обучал Белую Розу русскому языку, и культуре, и Православию. Принцесса Шарлотта Гогенцоллерн станет императрицей Александрой Фёдоровной и матерью императора Александра II.
Василий Жуковский будет наставником не только будущего государя Александра II, но и учителем великих княжон. Его любимица великая княжна Мария Николаевна напишет Жуковскому за границу в июне 1838 года: «Где Вы теперь? Бог знает. Но где бы Вы ни были, в каком краю или городе, верно, Вам не так хорошо, как мне: я ведь в Русской земле, святой земле для нас обоих». Эти строки подтверждают, что Василий Жуковский, учитель Пушкина, не только великий поэт, но ещё более великий православный учитель.
Бог одарил Россию чистой и возвышенной семьёй русского царя. Даже английский посол в Петербурге Лофтус, представляющий правительство вечного и тайного недруга России, вынужден был признать в 1840 году: «В императоре Николае было что-то удивительно величественное и внушительное; несмотря на суровый вид, он поражал пленительной улыбкой, и его манеры были очень приятны. Вообще это был человек благородный, великодушный человек, и все, близко его знавшие, питали к нему преданную любовь. Его суровость объяснялась не желанием быть жестоким, а убеждением, что следовало в то время управлять всем светом твёрдой, железной рукой».
Государь Николай Павлович свободно общался на четырёх языках. Каждый год в память подавления мятежа декабристов в дворцовой церкви служили молебен. Царь посещал верные ему в 1825 году Преображенский и Кавалергардский полки и христосовался с офицерами, как на Пасху, в знак избавления от козней дьявола и воскресения Руси. Государь лично добился настоятельства в Сергиевой пустыни бывшего инженер-поручика Брянчанинова, который станет святителем Ставропольским и Кавказским, великим русским богословом и «возобновителем духовной жизни России».
Император отдаёт в ведение русского композитора Михаила Глинки хор «государевых певчих дьяков», ставший придворной капеллой. Хор, который поёт с 1479 года и по сей день больше полтысячелетия. Глинка поможет архимандриту Игнатию (Брянчанинову) совершенствовать хор обители.
Отдавая в руки Михаила Глинки лучший в мире хор, государь сказал ему: «Мои певчие известны по всей Европе и, следовательно, стоят, чтобы ты занялся ими. Только прошу, чтобы они не стали у тебя итальянцами». Обыкновенно государь сам экзаменовал певчих.
После Глинки хором будут руководить Балакирев и Римский-Корсаков. Последний примет экзамен у Александра Васильевича Александрова, который до создания великого армейского ансамбля песни и пляски (вдумайтесь!) будет утверждён Святым Патриархом Тихоном главным регентом Русской Православной Церкви, а позже станет регентом хора храма Христа Спасителя.
Александров напишет в 1941 году «Вставай, страна огромная!» – с отголосками петровских религиозных победных кантов. А через два года – гимн Советского Союза на слова полтысячелетнего дворянина подполковника Сергея Михалкова. И в «Священной войне», и в гимне явственны 1000-летние мотивы песнопений. Вот почему гимн на слова Жуковского «Боже, Царя храни!» и гимн Александрова – это одна 1000-летняя православная песнь о необоримости Святой Руси, и царь Николай I – один из столпов этой победной брани.
13 октября 1832 года в царской семье родился великий князь Михаил Николаевич. Василий Андреевич Жуковский поздравил императрицу, свою ученицу, с рождением сына. Государыня, отвечая на поздравления поэта, писала: «Да! Это была действительно радость и остаётся таковой, наполняя меня счастьем иметь четырёх сыновей, счастьем пока только сладостным, а впоследствии очень серьёзным, когда подумаешь о том, чем должны стать эти четыре великих князя русских. Чтобы быть достойными и своего Отечества, и имени русского, а равно и оправдать ту радость, которая окружила их с колыбели…»
Царь сумел с Божией помощью создать крепкую, верную и святую семью. Но даже она будет оклеветана. Всего-то через десять лет после кончины императора Николая, беззаветно любившего Россию, стали проектировать памятник 1000-летия России. Почему-то эту важнейшую работу поручили Микешину, которого кто-то успел внедрить в царскую семью как учителя живописи. В бронзе следовало воплотить 1000 лет державы и жизнь сорока поколений. Верховодить в этой невероятной важности работе стал малоизвестный Микешин, который наотрез отказался включать в число предполагаемых фигур памятника не кого-нибудь, а самого императора Николая I – спасителя России. Ни в какой стране подобное было бы немыслимо. Дошло до того, что на аудиенции у императора Александра II государь допытывался у Микешина, отчего тот «не желает батюшку взять?». Монарх спросил с робкой застенчивостью вместо того, чтобы велеть взять за шкирку распоясавшегося холопа и выкинуть его из мастерской.
Львиная доля исполнения памятника 1000-летия России была выполнена одарённым и беззаветным скульптором Шредером. Микешин не был скульптором, но умудрился предать Шредера, когда пришло время пожинать лавры. Однако памятник 1000-летия России появился и без фигуры Ивана Грозного, ненавидимого либералами. Никто не избежал клеветы, легкомыслия и предательства.
У Микешина в мастерской обретался Тарас Шевченко с какой-то клинической ненавистью к русской знати, русским царям и любым проявлениям русского величия. В виршах Шевченко позволял себе такие оскорбления по отношению к семье государя и особенно императрице, что невозможно это воспроизвести. Наступило на Руси время предательства и осмеяния всего высокого. Симптомы этой смертельной страсти к самоуничтожению уловил уже Пушкин. В набросках к статье о Радищеве за 1833 год он записал: «Ныне нет мнения народного; ныне бедствия или слава Отечества не отзываются в этом сердце России. Грустно было слышать толки московского общества во время последнего польского восстания – гадко было видеть бездушных читателей французских газет, улыбавшихся при вести о наших неудачах» («Русская старина», 1884, декабрь; с. 516).
В другом месте Пушкин замечает: «Я без прискорбия не могу видеть уничтожения наших исторических родов… Прошедшее для нас не существует. Жалкий народ».
Мы знаем, что у Пушкина не бывает случайных ни суждений, ни даже слов. «Улыбающиеся при вести о наших неудачах» не сойдут со сцены до самого 1917 года, когда набранная из них шайка думских февралистов и генералов принудит государя к отречению.
…Через несколько лет дворянин и белогвардеец Михаил Булгаков напишет «Белую гвардию», превращённую в «Дни Турбиных». Образы героев, таких как гусарский полковник Най-Турс, воплотили в себе лучшие черты русских офицеров. Написав в 1925 году в расстрельной Москве «Белую гвардию», Михаил Булгаков стал самым безстрашным и одарённым человеком века. Схожий подвиг совершит «Тихим Доном» казак Михаил Шолохов. Их дело завершит «Котлованом» Андрей Платонов.
Кавад РАШ