Архив:
Если мы исчезнем из мировой истории, не будет ли это вполне логичным следствием нашего – не русского и не православного – образа жизни
Выступая на XXII Международных Рождественских чтениях в Москве, протоиерей Димитрий Смирнов сказал: «По уровню болезней, даже среди школьников, и по скорости вымирания нам осталось от силы полвека существовать и как народу, и как государству». Председатель Патриаршей комиссии по вопросам семьи, защиты материнства и детства обратил особое внимание на убийственное для страны и народа количество абортов.
Страна теряет в год миллионы жизней по воле тех, кто эту жизнь должен давать, – родителей. Что ж мы удивляемся, если русских с каждым годом всё меньше, а России грозит опасность исчезновения?
Не могу сказать, что слова отца Димитрия Смирнова, сказанные им на проходящих Рождественских чтениях, сильно меня удивили. Не так давно я имел возможность самому в этом убедиться – без всяких тревожных выступлений и громких, набатных слов.
Полгода назад родился у нас сын Савва: крепкий такой, улыбчивый. Как не улыбаться – третий ребёнок в семье: может, и чувствует, что не один. Роддом, нервы, паника, передачи, звонки, друзья, поздравления, ожидание – хоть и весело, но утомительно. Пришла пора забирать жену с ребёнком домой. Поехали с другом – он спокойный, рассудительный, и машина у него просторная. Пока шла выписка из роддома, стоим у крыльца, ждём, когда очередное счастье семейное появится.
Вдруг визг тормозов – во двор роддома влетает побитая, видавшая виды «Скорая». Остановилась – открывается дверь, выходят два санитара, подходят к задней двери машины, открывают её, достают две огромные сумки и с большим усилием тащат их к какому-то особому входу в здание. На полпути, видимо, притомились – встали покурить. Что-то рассказывают друг другу, смеются, дымят. Сумки свои огромные поставили на землю. На сумках надпись какая-то большими кривыми буквами. Мы всмотрелись: «Аборты» – было написано красными, кровавыми чернилами. То есть так вот просто, походя, завезти пару килограммчиков убитых детей («отходов») куда надо для утилизации, заодно покурить-посмеяться.
Не в санитарах, разумеется, дело, и осуждать их глупо: делают что приказано. Просто саму картину представьте: ты стоишь у крыльца роддома, встречаешь жену с новорождённым сыном, счастлив до невозможности, строишь какие-то планы, с известной важностью поглядываешь (многодетный отец как-никак) на тех отцов, кто впервые тут с ума сходит, а тебе – на вот, получай: две огромные сумки с такой вот жизнеутверждающей надписью. Расти, страна, живи, народ…
Вот в этих двух сумках, по-моему, – весь наш диагноз: мы не хотим жить. С таким диагнозом кричать патриотические кричалки, конечно, можно, но звучат они неубедительно. И задаёшься вопросом: если мы, когда-то русские, когда-то православные, исчезнем из мировой истории, не будет ли это вполне логичным следствием нашего – не русского и не православного – образа жизни?
– Чего это у вас глаза стеклянные какие-то, как у дельфинов? – удивилась жена, только что вышедшая на крыльцо роддома. – Не рады, что ли? Или перерадовались в ожидании?
– Да так, был повод, – пробормотал я. Мы с другом ничего жене не сказали – пусть не знает.
Вот почему не удивил меня отец Димитрий. Так, напомнил.
Пётр Михайлович ДАВЫДОВ