Архив:
Под Рождество, — моя бабушка говорила, — гуляет всякая нечисть. Что за «нечисть», я не стала уточнять, оно и так понятно — грязное что-то. Иду я так вечерком к Вовке, он обещал мне одну тайну показать. Иду и думаю, что ж это за тайна такая, которую надо показывать, а не открывать.
Бегу, а сама на новенькие валенки поглядываю, как они вкусно похрустывают по белой пороше, словно это и не снежок вовсе, а вафелька.
И вдруг ноги мои тихо-тихо пошли, а потом и остановились вовсе. И мне глядеть на то, что увидела, совсем не хочется. Я заорать готова, а от страха молчу. Даже зажмурить глаза боюсь. Вот так стоим и смотрим друг на друга. Борода у него свисает длинная-предлинная, пошевеливается тихонько из стороны в сторону. Глаза вытаращились на меня, круглые, жёлтые, и не мигают, а зрачки — как жирный восклицательный знак.
Не могу зажмуриться, так я скорее стала вниз смотреть. А там еще страшнее: ма-а-ленькое туловище и две маленькие же кривые ножки… с копытами. Задохнулась совсем от страха: мне же всё хорошо видно, от уличного фонаря свет ярким кругом падает, а этот… эта… нечисть прямо в круге и стоит. Наконец я опомнилась, да как заору дурнинушкой и дунула прямиком в Вовкину ограду. Заскочила в избу, трясусь, зуб на зуб не попадает, только нечленораздельно мычу да пальцем тычу на улицу: там, там… нечисть в круге… рожки, копыта, борода…
Одним словом, всех переполошила. Вовкина бабушка Матрёна давай скорей одеваться, но пока она в сумятице руками в рукава попасть не могла, Вовка уже оказался на улице. И слышим — хохочет.
Заскочил Вовка в дом быстро, шапку в угол кинул, а сам всё смеётся. А баба Мотя спокойна, перестала одеваться, спрашивает:
— Ну и чего ты там такого страшного углядел, что Людмилка дара речи лишилась, а ты от смеха никак не остановишься?
— Бабуль! Да её наш Ветерок напугал!
— Нашёлся, окаянный козёл! А я всю округу облазила, не могла найти, таки сам пришёл…
На Вовку сейчас смотреть и то весело: глаза блестят, то на бабушку, то на меня поглядывают. Я в недоумении. Уж их Ветерка кто в деревне не знает? Только мне непонятно, какое отношение он имеет к тому, на улице…
— А вот и не удивляйся, — это Вовка мне говорит, — ты бы посмотрела на себя сейчас в зеркало… Объясняю сразу всем…
Конечно, чтобы не поважничать, Вовка не мог. Но я молчу, мне тоже уже интересно стало.
— Наш козлик спокойно шёл домой, — Вовка перед нами демонстрирует, как козлик брёл домой, — да вот, почти у самого дома, задними ногами запутался в чью-то верёвку, и наш Ветерок останавливается. Уличный фонарь осветил его только переднюю часть, которая так тебя и напугала.
Бабушка Матрёна подошла ко мне, перекрестила, поцеловала в лоб и говорит:
— А чего бояться-то, на тебе всегда крестик нательный, он же наша главная защита от всякой нечисти, даже и такой, которая тебе пригрезилась… Ты перекрестись да скажи: «С нами крестная сила!»
Я хвать ладошкой по груди — крестика не было.
— Бабушка, — почему-то шепчу ей, — я крестик дома забыла. Верёвочка перетёрлась, я его на другую перевесила, хотела надеть, а тут мама позвала платье новое примерить, вот и забыла крестик.
— Ну вот, теперь сама видишь, какие могут быть страхования без крестика. А теперь тебе Вова тайну покажет, он же обещал тебе?
Я оглянулась, а Вовки в комнате уж и не было.
Бабушка как-то особенно торжественно ведёт меня в свою комнату. Там полумрак, потому что только лампадка теплится перед образами… Да и не лампадка вовсе! Звёздочка! А внизу… У меня сердце почему-то забилось часто-часто, не успеваю дышать. Подходим ближе, а это же вертеп! Пещерка маленькая, а там внутри ясельки, в которых Младенец Христос лежит…
Я опешила от радости. Вот она тайна так тайна! Бог же родился! Наш Иисус Христос!
Галина Георгиевна
МИНЕЕВА