В год от сотворения мiра 6883-й, от Рождества Спасителя нашего Господа Иисуса Христа 1384-й, поезд новопоставленного в Царьграде главы Русской Православной церкви митрополита Дионисия приближался к Киеву.
Удобно расположившись на скамейке митрополичьего возка, встречающий боярин из местных тараторил не переставая.
— Земля здесь богатая, владыко! Киевской пшеничкой и Крым, и Орда кормятся, в сам Царьград купцы поставляют. В садах и вишни, и груши, и слива крупная, на бахчах — дыни, тыквы, арбузы…
Поймав краем глаза насмешливую ухмылку помощника владыки, нижегородского писца-дьяка, делившего лавку с митрополитом Дионисием, киевский боярин продолжил, словно оправдываясь:
— Кладов здесь в земле зарыто, сколь звёзд на небе. А владельцев их кости давно в земле гниют… Каждый год басурмане набегают,– боярин глубоко вздохнул для приличия, потом продолжил: — Рядом-то с Киевом деревни и сёла многолюдные стоят, за городскими стенами спастись можно, а здесь по дубравам да землянкам люди прячутся… Но нашему князю Владимиру Ольгердовичу сам литовский князь Ягайло помощь против Орды обещал. Ягайло удачливый воин, не то что московский князь Димитрий Донской. Князь Димитрий одну битву с татарами выиграл, да потом город свой, Москву, от Орды отстоять не смог — спалили басурмане город, а ныне платит Орде дань тяжкую, как при Узбеке… — выпалив поносные слова, боярин покосился на нахмурившегося Дионисия, но всё же не перестал нахваливать литовцев. — Князь Ягайло не таков — в его войске немало из немецких земель и Польши рыцарей, да и у нашего князя Владимира тоже рыцари есть!
— Уж восьмой годочек Владимир Ольгердович со своими рыцарями в стольном граде Киеве княжит, — заметил дьяк, — что-то ордынских набегов за это время не поубавилось! Зато в самом Киеве второй костёл построили, уж сомневаются у нас — какой веры ваш князюшка…
— Князь Владимир Ольгердович Киевский — правой веры, сын тверской княжны Ульяны. Да и отец его, великий князь Литовский Ольгерд, на смертном ложе Православие принял. И не тебе, скудоумному, в разговор митрополита с боярином вмешиваться, — отрезал киевский боярин.
— Полно вам! — постарался унять разгорячившихся собеседников Дионисий. — Грешно православным между собой ссориться.
— Нет, я все же закончу, раз речь о том зашла! — ответил киевский боярин. — Новый костёл построен для немецких купцов и рыцарей, не могут они со своими смертельными врагами — поляками да литовцами — в одном месте молиться!
Ночевали в деревеньке: полуземлянки да мазанки, примостившиеся на склонах оврага. Ордынцы жгли деревню трижды. После первого раза жители оставили исконное место — рядом с торжищем и сгоревшей церковью, переселились в дубраву. Когда сожгли дома и в дубраве, решили перебираться в овраг в надежде, что не всякие скачущие полями всадники с первого взгляда заметят.
Церкви, конечно, ни в овраге, ни в ближайшей окрестности не было. Крестьяне, кто совестливее, раз в год ездили исповедоваться в Киевскую Лавру. Но вера в народе жила, крестьяне один за другим подходили к Дионисию и сопровождавшим его инокам за благословением, отказались брать серебро за постой, выставили на столы всё, чем богаты.
Спутников владыки Дионисия, дружинников, накормили вкуснейшими голубцами — завёрнутой в капусту свининой с луком и зеленью. Было, конечно, сало, простое и копчёное, колбаса с чесноком, груды варёных и печёных овощей. Каждый крестьянский двор разводил огороды и держал свиней — их набегавшие татары не ели.
Утолив голод, киевский боярин по любимой своей привычке продолжил рассуждать. Об особом якобы народе, который населял земли по Днепру. Мол, историки Древнего мiра, например, Прокопий Кесарийский, перечисляя народы, происшедшие от германцев-готов, упоминали название ункраны, ункры, укры. Потому киевляне, то есть укры — не менее народ, чем, скажем, татары, греки, итальянцы или поляки. А вот кто такие русские (единственный народ в мiре, названный именем прилагательным), — при этом боярин покосился на нижегородского дьяка, с которым спорил в возке, — для него, боярина, большая загадка.
Не выдержал старший владычных дружинников — воевода сам был родом с «укрской» Волыни.
— Якi готи, якi укры? Може, ви и не славяне? Будь ласка, по готичному порозмовляйте с кiм не будь. Менi цикаво, ви шо, з глузду з’iхали?
Продолжил уже по-русски:
— На Москве тоже есть скоморохи, слово «русские» от «этрусков» выводят. Одна беда — этруски или тусски — это имя народа этрусков на латыни, сами этруски его не употребляли, называли себя — расны, расены, не больно-то это на «русские» похоже. Да и не переселялись этруски никуда из Италии. А готы, ункраны и прочие германцы — и нашим, и вашим предкам были племена враждебные.
— Ваш Нестор-летописец всё переврал в «Повести временных лет». Его сказками ныне московские князья простой народ смущают. Никогда киевляне с владимирцами и москалями одним народом не были! — не унимался боярин.
Тут уже заговорил владыка Дионисий:
— Преподобный Нестор, которого Православная Церковь по трудам его праведным собирается святым прославить, если уж на то пошло, не наш, а ваш! В Киевско-Печерской Лавре, в пещерах над Днепром, при киевских князьях Нестор историю земли русской написал, да так, что никто не смог лучше и до наших дней! Все арабские, восточные, европейские, русские летописцы на Нестора ссылаются, и не тебе, полуграмотному боярину, хулу на преподобного Нестора возводить и оспаривать мнение учёных монахов-историков. От века киевляне, новгородцы, ростовцы, владимирцы не делили восточных славян на своих и чужих, потому как были у них одни князья, одна вера, одна кровь. Только в наш век с польской подачи в Киеве дурь завелась, ну да будем надеяться, одолеем эту дурь с Божией помощью!
В тот вечер, оставшись один, владыка Дионисий и старший из дружинников долго толковали, куда держать путь дальше. Воевода настаивал поворачивать, пока не поздно, на Владимир или Москву. От литовского князя любой пакости ожидать можно. Прежний киевский князь уж заключал в острог и едва не уморил святого митрополита Алексия. Кабы не чудо, помощь киевско-печерских монахов да мужество московских воинов, организовавших побег…
Дионисий возражал — единство Русской Православной Церкви должно быть сохранено любой ценой. Без митрополичьего досмотра киевская епархия может уйти в раскол, отшатнуться к Литве.
Следующий день сам собой разрешил спор. В полдень из-за придорожных холмов вылетела толпа верхоконных и, охватывая возки митрополичьего обоза в полукольцо, нешуточно устремилась в атаку. Кого среди нападавших только не было — литовцы в звериных шкурах поверх доспехов, татары-наёмники в халатах, русские дружинники в кольчугах и овальных шлемах, даже несколько закованных в железо с головы до ног рыцарей, скакавших с длинными копьями на здоровенных европейских коренастых конях.
Немногочисленная владычная дружина по приказу безстрашного волынского воеводы сгрудилась возле возка Дионисия, выставив копья и прикрываясь щитами. Пару особо рьяно нападавших выбили из сёдел, несколько раз проскрежетала сталь по железу, и конная банда, несмотря на десятикратный численный перевес, была вынуждены отпрянуть. Татары и литвины достали луки, уже прикладывали стрелы…
В этот момент Дионисий, признавший с помощью боярина в рядах нападавших самого киевского князя и понимая, что силой сквозь ряды многочисленного противника всё одно не прорваться, приказал своим воинам сложить оружие.
Тут же наскочил литовец в волчьей шкуре, с амулетами язычника на груди. Сорвал с владыки многоценную митрополичью панагию на цепи, сунул в карман, сорвал нагрудный крест, взвесил на ладони, прикусил клыком — понял, что не золото, бросил в дорожную грязь. Присутствовавший при этом киевский боярин прошептал, что это сотник литовских всадников, любимец самого князя….
Через некоторое время к ограбленному владыке Дионисию с усмешкой подъехал киевский князь Владимир Ольгердович. Не слезая с коня, сидел подбоченясь, упиваясь своей властью над пленником.
— Не стыдно тебе, князь, митрополита Владимирского и всея Руси грабить? — прямо глядя в рыбьи глаза князя, спросил Дионисий.
— Ты мне не владыка, мой отец духовный — митрополит, ныне в Литве проживающий! — отвечал Владимир Ольгердович.
— Нет такого митрополита Литовского! — гневно возразил Дионисий. — Всякий, кто сие говорит, не православный — а раскольник и еретик! От века повелось, что духовного главу Русской Православной Церкви Патриарх Константинополя утверждает. Нравится сие кому или нет — это единственный канонический способ утверждения церковной иерархии, и верным чадам Церкви надлежит лишь молиться об его усовершенствовании, но не нарушать самочинно и самолично. Неужели ты думаешь, князь, что прежние правители Киевской Руси — Владимир, Ярослав Мудрый, Мстислав Удалой, Владимир Мономах — лишь из земного страха сохраняли право Константинопольского Патриарха утверждать митрополита на Руси? Им хватало мудрости не покушаться на основы Церкви. Поменяй они самочинно сей обычай — что бы стало с Православной верой? Каждый удельный князь и ордынский хан назначали бы своего главу Русской Православной Церкви, от того случился бы раскол. Церковь всея Руси должна быть единой, и возглавлять её должен один владыка. А меня, кроме Константинопольского Патриарха, сам Сергий Радонежский ещё много лет назад на сан митрополита благословил!
— Я достаточно тебя слушал, монах! — скривившись, как от зубной боли, заявил Владимир Ольгердович. Повернувшись к своим, приказал, красуясь собой: — Всех в железа! Приставить стражу, везти в Киев. Держать в порубе, с утеснением!
Правда, кандалов с собой ни у литовцев, ни у татар не оказалось. Владыку Дионисия и его спутников связали верёвками, посадили на их же возки и повезли по разбитой дороге. На второй день пути на холмах над Днепром показался Киев — мать городов русских.
Много раз завоёванный штурмом, спалённый татарами и своими, киевский кремль был отстроен литовскими князьями в стиле европейского замка, только из дерева. Лишь кресты на Софийском соборе и нескольких уцелевших древних церквах указывали, что в городе ещё живут православные.
Во внутреннем дворе крепости находилась глубокая и сырая яма, покрытая брёвнами, тюрьма-поруб, туда и бросили владыку Дионисия. По ночам в подземелье от холода сводило ноги, зуб на зуб не попадал, после дождей не было возможности переодеться в сухое, у пожилого владыки начался ревматизм, опухли и болели все суставы. Кормили пленников кое-как, иногда забывали вовсе, свидеться с ними никого не допускали.
Иногда владыку Дионисия поднимали на поверхность, то на допрос, то для «задушевной беседы». Князь Владимир Ольгердович сам носа не казал, подсылал приближённых людишек, кто подлее. Они лицемерно просили у Дионисия благословения, убеждали признать власть митрополита, в Литве проживающего. Сулили за то назначить настоятелем любого монастыря по выбору.
Дионисий гневно отвергал предложения раскольников, твёрдо настаивал на единстве Русской Православной Церкви. Особо донимал владыку давешний киевский боярин, как стало ясно, сопровождавший его в качестве соглядатая в пути от Чёрного моря.
Чего хотел — боярин говорил не вдруг и не сразу. Вёл долгие витиеватые беседы, философствовал. В конце концов Дионисий прогнал от себя предателя.
— Твоё боярство, православный ты наш, позволь спросить, не от вашего ли князя-литвина неизвестно какой веры получено? Не о чем главе Русской Православной Церкви с тобой разговаривать! Да и что ты можешь рассказать умного да правдивого, может, ещё что про митрополита Литовского, в шею с Руси выгнанного, про укров, про Сашко с Македоновки, Александре Македонском то есть? Или о Гомере, как вы утверждаете — корабеле с приднепровских берегов Чёрного моря?
Меж тем становилось ясно, что долго Владимиру Ольгердовичу на киевском престоле не удержаться. Это было видно по тому, что князь, не то что в прежние времена, нигде не появлялся без крепкой дружины, целиком состоявшей из литовцев, поляков и немцев. По тому, как при его появлении замолкали разговоры. Как воротили лица и избегали его взгляда монахи и священники. По тому, как киевские дружинники один за другим отпрашивались на покос, на посев, проведать семьи — и не возвращались к князю вовсе, а кое-кто прямо отъезжал к Димитрию Донскому. Как вода меж пальцев руки, утекала власть. Владимир Ольгердович ещё мог принимать и отсылать послов, плести интриги, заключать договора, на одном из которых — с немецкими рыцарями — он подписался: Вольдемар, вассал Витовта (князя Литовского).
В архивах сохранились три договора с Польшей, в которых князь Вольдемар Ольгердович Киевский признал вассальную зависимость и от этой католической страны. От гнева Димитрия Донского за неволю владыки Дионисия со спутниками проявленное верноподданничество спасало; от наихудших бед — набегов Орды и недовольства собственного населения — не помогало вовсе.
До того, как лишиться власти и бежать куда глаза глядят, Вольдемар Киевский успел сделать чёрное дело — 15 октября 1385 года в заточении скончался святитель Дионисий и был погребён в пещерах Киевской Лавры. По древним рукописям, Дионисий называется чудотворцем, канонизирован Православной Церковью. Дни памяти святителя Дионисия празднуются 26 июня (ради тезоименитства) и 15 (по новому стилю 28 октября) — в день преставления. В общей службе Киево-Печерским преподобным молятся и святителю Дионисию.
Александр Михайлович СКОРУПСКИЙ