Зависимость престижа государства в мире от состояния отечественной промышленности ещё Ивана Грозного побуждало приглашать в Москву мастеров-немцев, «знающих добывать руду серебряную и опытных в золотом, серебряном, медном, оловянном и всяком деле».
В 1632 году голландец Виниус основал первый железный завод близ Тулы. В казну предприимчивый иностранец сдавал оружие и пушки, а по мелочи торговал на сторону по договорённости с государством. Заморские коммерсанты строились уже по берегам Волги, Костромы, Шексны. Хорошо пошло кожевенное дело, а холста вывозили по 165 тысяч аршин в год. Иноземный капитал, вкладывая и вкалывая, активно участвовал в создании всероссийского базиса.
При Алексее Михайловиче иностранцы основали под Москвой бумажные фабрики, а как споро пошло при Петре! Главнее всего стали военные дела, а потому возвысились шерстяная и льняная мануфактуры, железные и кожевенные производства, так необходимые для нужд наших единственных союзников — армии и флота. Казна давала ссуды без процентов, поощряла выписку мастеров из-за границы, разрешала безпошлинный привоз оттуда же машин и инструментов. Интересы собственной промышленности блюлись свято: уже в 1718 году шить мундиры разрешалось только из русских сукон, а потом и канцеляриям было приказано употреблять для своих нужд бумагу отечественных фабрик. После Петра осталось около 200 заводов.
Пошлины на ввозимые товары росли и изменялись не без учёта политических пристрастий: общий таможенный тариф существовал для друзей, для остальных — повышенный.
Вкладываем в Россию
Ароматы райских кущ, насаждаемых европейскими «инвесторами», вскружили головы мечтательным россиянам, и призрак обогащения завис над русскими просторами. Невостребованные, но очень полезные ископаемые искали своего исхода, попадая зачастую в крепкие объятия европейского капитала. Не сказать, чтобы русская мысль не билась и над этим проклятым вопросом. Благодарные западные инвесторы из Кривого Рога даже установили на свои средства бюст местному помещику Александру Полю. Он первым открыл залежи руды, потыкался с ними к родному капиталу и государству, ухлопал на это всё состояние, а потом рванул во Францию и потряс тамошний деловой мир образцами пород. Сметливые французы взяли у местных крестьян в аренду на 99 лет все неудобные земли, где руды оказалось немерено. Предприимчивые европейцы, привлечённые истовым Полем на берега Днепра, основали здесь массу заводов, провели электричество; по Екатеринославу, ныне Днепропетровску, пошли трамваи, а главный проспект красотою спорил с лучшими авеню и штрассе мировых столиц. Иностранный капитал строил под себя, обосновываясь надолго и всерьёз, если бы не Великая Октябрьская…
Весьма заманчивой для инвесторов представлялась и Москва. Всего было вдоволь: и места, и рабочей силы. Англичане братья Бромлей основали здесь в 1857 году станкостроительный завод (после революции — «Красный пролетарий»); француз Гужон 125 лет назад заложил основы процветания бывшего «Серпа и молота»; британские промышленники Ригли и Хоппер (не путать с «Хопром») производили паросиловые машины и т.д.
Чуть не половина московских рабочих трудилась на текстильных предприятиях. Дело было исконным, существовала целая слобода на окраине Москвы — в Хамовниках, теперь одном из самых дорогих районов столицы. В начале XVIII века Пётр здесь построил первую полотняную фабрику, а затем место оккупировали иностранцы: Жиро («Красная Роза»), Гюбнер (комбинат им. Свердлова), Гивартовский (фабрика им. Тельмана). Предприятия строились на самом берегу Москвы-реки, благо отделочное производство требовало значительного количества воды. Слово «экология» ещё не стучало в сердце, потому пейзаж окрест глаз не радовал, но фабриками кормились тысячи русских семейств.
Немец Гивартовский ещё в 1886 году завёз в Первопрестольную первые кружевные машины, потеснив исконное ручное плетение.
К началу XX века на фабрике Гивартовского работало более тысячи человек, конкурентов не было, и вскоре он преобразовал своё детище в акционерное товарищество с капиталом в миллион рублей. Желающие сегодня могут пройтись по Большому Саввинскому переулку и увидеть бывший особняк хозяина, отличное здание с классической выправкой, стоящее вблизи бывших же промышленных строений. Фабрика Гивартовского, она же — им. Эрнста Тельмана, она же — «Гардтекс» (каждый псевдоним — дань времени), была родной для нескольких поколений рабочих.
Стратегия Советов и тактика нового времени
Советская власть развернула на капиталистическом базисе свою надстройку. То, что сегодня называют инфраструктурой, эффективно функционировало десятилетия назад. Вошедший в фабричный «круг» имел всё: жильё, ясли, детский сад, пионерский лагерь, а также ремесленное училище, общежитие, клуб. Добавим к этому безплатные путёвки на лечение куда хочешь и экскурсии в том же направлении. Можно было прожить при фабрике, не выходя за её пределы. Что и делали поколения фабричных. Вместе трудились, сдавали нормы ГТО, охраняли порядок рабочими дружинами, выпускали газету «Прожектор», обучали детей музыке и танцам в своём клубе, там же смотрели кино, читали книжки в рабочей библиотеке.
Судьба одного из старейших московских предприятий — печать времени: построено на подъёме энергичного российского капитализма умелым иностранцем, национализирована хваткой советской властью и уничтожена во времена тотального возвращения к сырьевому прошлому. Здание фабрики Гивартовского — Тельмана, растянувшееся почти на квартал и будоражащее воображение потенциальных застройщиков, затянуто в сетку и скоро станет чем-нибудь элитно-монолитным. Как всё, что выросло на месте московских предприятий уловками людей, умевшими получать доходы не только от продажи непополняемых запасов.
Бывшая текстильная Саввинская набережная стала ресторанной вольницей, и вряд ли кто из её сытых гостей разглядит в названии «Хамовники» долгую трудовую жизнь старой слободы.
Россия наша — гениальная компиляторша, территория вечного дежа-вю, где византийские стили, европейские промышленные формы переплавляются в национальные символы и святыни. Однако то, что не удавалось врагу, тихо и безкровно свершилось в последние десятилетия — без протестов и дебатов. В 1970 году в Москве было около тысячи промышленных предприятий, столько же оставила, но всей империи, Екатерина Великая. Что у нас сегодня? Первопрестольная полностью лишилась своей промышленности. Скольких тысяч московских трагедий стоил последний передел, но кому это интересно? Кто вышел на демонстрации или хотя бы прошёлся по бульварам? А ведь эти марши действительно могли стать миллионными.
Бывший завод братьев Бромлей, обеспечивавший в СССР четверть потребности в токарных станках, привлёк внимание «Роснефти» дивным расположением; бывшие заводы и фабрики становятся выставочно-ресторанными пространствами, не поспевая за вдохновениями всегда новых владельцев.
В общем, вместо станков и тканей развернулось, по замечательному определению Александра Панарина, «производство новых потребностей». Угораздило же наши предприятия родиться в центре Москвы с метражом необъятным! Какие-то крохи производств московское правительство пристраивает по Подмосковью и далее — кому как повезёт. А виртуальный иностранный капитал то возвестит нам благую весть, то передаст свою живительную ветвь другому страждущему. Банковские операции чудо как оперативны сегодня. Кто знает, в какое сукно одета сегодня наша армия, но вот какие самолёты, разваливаясь на лету, регулярно падают на наши головы, известно хорошо. Ну что, назад к варягам?
Елена Александровна
КОПЫШЕВА