(продолжение)
МИТРОПОЛИТ ТАЛЛИНСКИЙ И ВСЕЯ ЭСТОНИИ
3 июня 1971 года в Богоявленском патриаршем соборе Москвы состоялась интронизация нового Патриарха. Во время облачения в патриаршие одежды прозвучало многократное «Аксиос!» — «Достоин!». При вручении жезла речь произнёс старейший по хиротонии архиерей Русской Православной Церкви семидесятипятилетний митрополит Орловский и Брянский Палладий (Шерстенников). А при преподнесении Патриарху Пимену Владимирской иконы Божией Матери приветственное слово произнёс сорокадвухлетний митрополит Таллинский и Эстонский Алексий:
— Господь и Спаситель наш, иже Святую Свою Церковь неизреченною премудростию основавый, ныне всеблагим Промыслом Своим через избрание наше положил начало новому продолжению твоего архипастырского служения. Возведенный десницею Божией на Московский и всея Руси Патриарший престол, ты облечен ныне первосвятительской властью и силой как достойный преемник святителей Московских, которые укрепляли нашу Церковь многими трудами, подвигами и благочестием и много послужили объединению, просвещению и славе нашего Отечества. Не того ли ожидает теперь и от тебя Русская Православная Церковь, изволением Святого Духа и своим поставившая тебя на церковной свещнице, подобно светильнику? Не с твоим ли именем связаны все надежды на дальнейшее укрепление жизни церковной и на объединение всех православных русских людей, в рассеянии сущих, в ограде нашей Матери-Церкви? Да, все мы, твои сослужители и соработники, как и все члены Поместного Собора, актом единодушного избрания выразили свою уверенность в том, что на престоле Московских и всея Руси Патриархов тебе предстоит быть не только «хранителем апостольских преданий, столпом непоколебимым и Православия наставником», но и постоянным молитвенником за нашу великую Родину и её народ, быть её христианской совестью и правилом веры для наших пастырей и пасомых.
Торжественный приём с трапезой в честь интронизации нового Патриарха проходил в гостинице «Украина».
Через два дня митрополит Алексий вместе с другими членами Священного Синода пропел Патриарху Пимену «Аксиос!» («Достоин!») в стенах Московской духовной академии на церемонии присвоения Пимену учёной степени доктора богословия honoris causa.
Так начиналось правление его предшественника — четырнадцатого Патриарха Московского и всея Руси. В обстановке «мирного сосуществования» безбожного советского государства со Святой Русью, с Церковью Христовой.
Да и недавний ярый гонитель, обещавший показать по телевизору последнего попа, вскоре, 11 сентября того же года, умер на своей подмосковной даче. В последний год жизни он часто повторял: «Вот пришло время, стал я никому не нужен. Зря только хожу по земле, хоть в петлю лезь». Он и впрямь никому оказался не нужен, разве что поэту Евтушенко, навещавшему его незадолго до смерти. И похороны этого человека, за которым, как ни крути, стояла целая эпоха жизни страны под названием СССР, прошли на неофициальном, семейном уровне, хоть и на престижном Новодевичьем кладбище, которое к похоронам закрыли на «санитарный день». Кремлёвскую стену ему не предоставили, некрологов в газетах не печатали, только краткие объявления о кончине, причём просто «с прискорбием», а не «с глубоким прискорбием», как полагалось бы, и знатоки советского этикета чувствовали разницу.
А вот что действительно могло вызывать глубокое прискорбие в то лето и ту осень после избрания Патриархом Пимена, так это крайняя враждебность, которую выказала против этого избрания Русская Зарубежная Церковь. Печально, но вражда между двумя ветвями единой Матери-Церкви продолжалась. Ничего не изменилось с конца двадцатых годов, когда зарубежники постановили: «Заграничная часть Всероссийской Церкви должна прекратить сношения с Московской церковной властью ввиду невозможности нормальных сношений с нею и ввиду порабощения её безбожной советской властью, лишающей её свободы в своих волеизъявлениях и каноническом управлении Церковью», а Московская церковная власть ответила, что «возникшее в Сремских Карловцах Высшее Управление русскими заграничными православными епархиями и общинами объявлено упразднённым, а его действия и распоряжения — не имеющими канонической силы и отменёнными». Взаимное непризнание.
Зарубежники, обвинявшие Московскую церковную власть в сотрудничестве с безбожной советской властью, при этом не считали безбожной власть Гитлера. Когда в 1943 году был избран Патриарх Сергий (Страгородский), именно по указке язычника-фюрера в Вене состоялось совещание епископов РПЦЗ, которое заявило о незаконности и недействительности этого избрания. Руководил этим историческим совещанием глава зарубежников митрополит Восточно-Американский и Нью-Йоркский Анастасий (Грибановский), который в тридцатые годы писал лично Гитлеру: «Лучшие люди всех народов, желающие мира и справедливости, видят в вас вождя в мировой борьбе за мир и правду», а во время войны благословлял генерала Власова с его «Русской освободительной армией». Скончавшись в 1965 году, митрополит Анастасий оставил завещание: «Что касается Московской Патриархии и её иерархов, то поскольку они находятся в тесном, деятельном и доброжелательном союзе с советской властью, открыто исповедующей своё полное безбожие и стремящейся насадить атеизм во всём русском народе, то с ними Зарубежная Церковь, храня свою чистоту, не должна иметь никакого канонического, молитвенного и даже простого бытового общения, предоставляя в то же время каждого из них окончательному суду Собора будущей свободной Русской Церкви».
Зарубежники не признали Патриархами ни Сергия (Страгородского), ни Алексия (Симанского). Не признали в 1971-м и Пимена (Извекова). Новым главой ПРПЗ после кончины владыки Анастасия являлся митрополит Восточно-Американский и Нью-Йоркский Филарет (Вознесенский). Он не проявил себя сторонником Гитлера и Власова, а во время войны находился в Харбине. Затем перебрался сначала в Австралию, потом в Америку. Главной задачей своей жизни он считал непримиримую борьбу против экуменизма и, соответственно, против Московской Патриархии, которую он обвинял в экуменической ереси. «Великая заслуга владыки Филарета на этом критическом этапе истории Церкви состоит именно в том, что он, без намека на фарисейское обожествление той или иной буквы церковного закона и без малейшей склонности к выцеживанию "доказательств ереси" из высказываний епископов-экуменистов, со всей ясностью обнаружил тот самый еретический, антиправославный дух, который стоит за современным экуменизмом во всех его проявлениях, и предупредил, какую опасность они несут сегодня и какую катастрофу готовят в будущем», — писал о нём выдающийся духовный писатель иеромонах Серафим (Роуз).
Сам Предстоятель Русской Зарубежной Церкви весьма резко отзывался об архиереях Московской Патриархии: «Неужели вы считаете облачившихся в рясы и клобуки служителей КГБ истинными духовными руководителями и возглавителями многострадальной Русской Церкви?»
Вскоре после Поместного Собора 1971 года митрополит Филарет (Вознесенский) собрал архиерейский Собор Русской Православной Церкви Заграницей, который вынес строгое постановление о «незаконных выборах»: «К таковым незаконным выборам относятся не только выборы нынешнего, именующего себя Патриархом Пимена, но и выборы двух его предшественников (Сергия Страгородского и Алексея Симанского). Сторонники их не могут в оправдание этих выборов говорить о внешних условиях гонения на Веру, как препятствующих осуществлению законного порядка выборов, потому что вопреки очевидности они постоянно твердят о якобы полной свободе религии в Советском Союзе.
Подобные заявления делал и ныне избранный Патриарх Пимен. При всех трёх выборах Патриархов никто не решился и не имел возможности назвать какого-либо кандидата, кроме заранее указанного представителями гражданской власти…» «Нарушение законного преемства высшей церковной власти в Российской Церкви началось с 1927 года, когда тогдашний заместитель местоблюстителя Патриаршего престола митрополит Нижегородский Сергий… подписал соглашение с атеистической гражданской властью… Советская власть стала заключать в тюрьму всех несогласных с митрополитом Сергием иерархов, расчищая ему таким образом путь к возглавлению Русской Церкви… В 1943 году по указанию безбожника и злейшего гонителя Церкви Сталина он, во исполнение политических планов последнего, наскоро, в 4 дня, собрал Собор из освобождённых для этого Сталиным из тюрем по особому подбору епископов, в коем, считая самого митрополита Сергия, было только 19 епископов, которые и избрали его Патриархом. В 1945 году, после кончины Патриарха Сергия, митрополит Ленинградский Алексий собрал Собор, на который были приглашены и представители автокефальных Церквей. Собор, кроме незадолго до того рукоположенных епископов, состоял из представителей клира и мирян, подобранных без выборов, предусмотренных о выборах Патриарха, и, покорно выполняя указания атеистической гражданской власти, единогласно выбрал Патриархом митрополита Алексия Ленинградского. По смерти последнего таким же незаконным порядком был составлен в нынешнем году т. н. Всероссийский Собор для избрания Патриархом митрополита Пимена, не столько известного благочестием и богословскими познаниями, поскольку он не получил никакого богословского образования, сколько своим усердием в исполнении указаний атеистической власти, направленных к разрушению Церкви и проведению политических планов советского правительства». «Все выборы Патриархов в Москве, начиная с 1943 года, являются недействительными на основании 30-го правила Св. Апостолов и 3-го правила Седьмого Вселенского Собора, согласно которому, «аще который епископ мирских начальников употребив, через них получит епископскую в Церкви власть, да будет извержен и отлучен и все сообщающиеся с ним».
Итог постановления зарубежников звучал строго: «Принимая во внимание все вышеизложенные основания, Архиерейский Собор Русской Православной Церкви Заграницей как представляющий свободную часть Русской Церкви определяет: избрание Пимена (Извекова) Патриархом Московским и всея Руси на именующем себя Всероссийским Церковном Соборе в Москве 2 июня сего года в силу 30-го правила Св. Апостолов и 3-го правила Седьмого Вселенского Собора и других, приведённых в настоящем определении оснований, признаёт незаконным и недействительным, и все его акты и распоряжения — не имеющими никакой силы».
В австрийской католической газете «Linzer Kirchenblatt» от 6 июня 1971 года вышло сообщение об избрании Патриарха Пимена под остроумным названием «Раtriarch von roten Gnaden», где слово «roten» стояло вместо «gotten», то бишь вместо «Патриарх милостию Божией» — «Патриарх милостию красных». И зарубежникам нравилось потом это повторять в применении к Московскому Предстоятелю Церкви.
Так напрочь разошлись и разругались две Русские Церкви. Первая претерпела изгнание, вторая — гонения. Одна гордилась тем, что, лишившись Родины, не подпала под власть безбожников. Вторая, обретя мученический венец, считала себя вправе идти на компромиссы с безбожными властями ради сохранения в России Церкви Христовой как таковой. Трудно было даже помыслить в том 1971 году, что следующий после Пимена Патриарх Алексий сумеет благодаря неимоверным усилиям преодолеть этот болезненный раскол и эту взаимную сердитую неприязнь!
Да, зарубежники по праву могли сказать о себе, что не впали в ересь экуменизма. Архиереям Московского Патриархата оставалось признать, что они участвовали в деятельности экуменических организаций. Ради сохранения мира на планете Земля! Продолжалась «холодная война», грозившая перерасти в «горячую», но уже стали подписываться хоть какие-то соглашения между СССР и США, сдерживающие эту угрозу. К примеру, в 1971 году страны подписали договор о мерах по уменьшению опасности возникновения ядерной войны в результате несанкционированного запуска ракет с ядерными боеголовками. А в следующем году президент Америки Никсон впервые после Рузвельта приехал в СССР и подписал с Брежневым договор об ограничении систем противоракетной обороны. С облегчением заговорили о разрядке международной напряжённости. В наметившихся сдвигах была в том числе и заслуга архиереев «von roten Gnaden».
Вскоре после своего избрания, а именно 18 июня 1971 года, Патриарх Пимен наградил митрополита Алексия Таллинского правом ношения второй панагии. Так была отмечена его работа как участника Комиссии Священного Синода, председателя процедурно-организационной группы и председателя секретариата Поместного Собора.
Παναγία по-гречески означает «Всесвятая». Это один из эпитетов Богородицы и одновременно наименование украшения, которое архиерей носит наперсно на цепочке и которое является символом его архиерейского достоинства. Доселе, став архиереем, Алексий носил на груди панагию с изображением иконы «Взыскание погибших», появившейся на Руси в 1666 году, том самом, когда одновременно был низложен Патриарх Никон и расстрижен протопоп Аввакум. Празднование этого образа приходится на 18 февраля и происходит незадолго до дня рождения Алексея Михайловича Ридигера. Право ношения второй панагии считается особой наградой за труды и отличия. Обычно на второй панагии изображается Христос Вседержитель. Впоследствии в таком сочетании ради торжественных случаев Святейший и носил на груди две панагии. Вне торжественной обстановки на нём можно было видеть только ту, первую, которую он носил до 1971 года. Став Патриархом, он будет носить панагии и в иных сочетаниях: «Вседержитель» и «Покров Богородицы», «Вседержитель» и «Знамение Богородицы», «Печерская Богоматерь с преподобными Антонием и Феодосием» и «Взыскание погибших»… И так далее.
Вспоминая годы патриаршества Пимена, Святейший признавал, что исполнять послушание управляющего делами стало сложнее, чем при Алексии I. Пимен слыл человеком монастырского склада, благоговейным совершителем богослужений и молитвенником. Административная деятельность сильно тяготила его, а потому естественным образом перекладывалась на плечи ближайших помощников. В то же время усиливалось влияние Совета по делам религий. И вместе с тем нельзя не признать, что в брежневские времена нужен был именно такой Патриарх: «Ведь если бы на его месте оказался кто-нибудь другой, сколько бы дров он мог наломать. А Святейший Патриарх Пимен с присущими ему осторожностью, консервативностью и даже опасением перед какими-либо новациями многое сумел сохранить в нашей Церкви», — говорил Святейший о своём предшественнике.
Управляющий делами Патриархии, председатель Учебного комитета, а с 10 марта 1970 года и Пенсионного комитета при Священном Синоде, член правления Советского фонда мира, постоянный член синодальных комиссий, сотрудник аппарата и руководства Конференции Европейских Церквей, с 1972 года — член Совместного комитета КЕЦ и Совета Епископских Конференций Европы… В его сорок с небольшим такой объём работы казался Алексию вполне по плечу. При этом он не оставлял и своего самого любимого дела — богослужения. Всегда подчёркивал: «Главное для меня всё-таки не исполнение административных обязанностей, пусть даже на самом высоком уровне, а пастырское окормление своих "словесных овец", своего народа. Основа этого служения — совершение Божественной службы у Престола Господня — занимает самое важное место в моей жизни, даёт силы нести все остальные послушания».
Будучи митрополитом Таллинским и всея Эстонии, он ежегодно совершал в среднем 120 богослужений в год. И год от года росло и росло число верующих. На праздновании Входа Господня в Иерусалим за литургией в Александро-Невском соборе Таллина 11 апреля 1971 года митрополит Алексий причастил 470 человек, о чём свидетельствует его личная запись. Причастие продолжалось более часа! Такое и сейчас не всегда увидишь. В 1974 году рукою митрополита Алексия записано, что в тот же праздник причастился 651 человек. Это уже был рекорд! В последующие годы столько народу не причащалось.
Совершение богослужений для архиерея сравнимо с практикой хирургических операций для врача, наделённого вдобавок и административными полномочиями. Если медик отдаёт себя только делам и перестаёт практиковать, он даже в своей внешности и характере утрачивает некий особый налёт, по которому сразу видно врача, целителя. То же самое и со священнослужителями, перестающими священнослужить. В них постепенно утрачивается благодать, отличающая их от мирян, это сказывается и во внешности, и в поведении, в котором зачастую появляются мирская вздорность, суетность. Все истинные столпы Православия, такие как святитель Филарет, Патриарх Тихон и многие другие, утопая в административной работе, не прекращали совершать богослужения.
Протоиерей Владимир Вигилянский, ставший в 2005 году руководителем пресс-службы Московской Патриархии, сохранил множество автографов Святейшего Патриарха Алексия II. Среди них ежегодные отчёты о том, сколько и каких богослужений совершено им. Будучи владыкой Таллинским, он расчерчивал страницу на три столбика: Александро-Невский собор, Пюхтицкий Успенский монастырь, прочие приходы епархии. И бисерным почерком вписывал, какого числа совершались литургии, всенощные, вечерни, чины освящения воды, пассии. Отмечал количество прихожан, явившихся на богослужение, а когда совершалась литургия, отмечал количество причастившихся. Начиная с семидесятых годов столбиков стало четыре — добавилась отдельная графа о храмах вне Таллинской епархии, в основном московских, среди которых чаще всего встречаются упоминания о Елоховском соборе и храме на Соколе. В Богоявленском Елоховском соборе он служил у гроба святителя Алексия, в честь коего был назван при пострижении в монашество. Храм Всех Святых на Соколе имел в семидесятых годах самый многочисленный в Москве приход, поскольку других церквей на северо-западе столицы почти не осталось. А потому духовенство, не проживающее в Москве, но приезжающее в столицу по каким-либо делам на несколько дней, направлялось туда в помощь. Рассказывают, что в дни раздачи святой воды очередь за нею протягивалась от Всесвятского храма на километр и более.
Когда заканчивался год, владыка Алексий подводил черту и с немецкой педантичностью высчитывал, сколько всего было совершено им богослужений. Вот, к примеру, такая итоговая запись от 1972 года: «в епархии — 83, вне — 34, всего — 117 служб».
А запись от 1973 года резко отличается от предыдущих и последующих. В ней перечислены 22 службы в Александро-Невском соборе Таллина, 17 — в Пюхтице, 5 — в других храмах епархии и 15 — в московских храмах. Всего 59 богослужений. Что же случилось в том 1973 году?
Несмотря на молодость и полноту сил, сказывался сердечный недуг, вызванный ещё в детстве осложнениями после частых простуд, накапливалась усталость. 3 февраля 1973 года сердце митрополита Алексия не выдержало, дало сбой. Он почувствовал резкую боль в груди, как будто внезапно открылась ангина, его прошибло потом. Немедленно доставили в больницу, где был поставлен диагноз, довольно редкий в те времена для сорокатрёхлетнего человека, — инфаркт миокарда. Обошлось без операции, но в больнице пришлось долго восстанавливаться. Выздоравливая, слушал по радио о развернувшейся кампании обмена партийных билетов и шутил:
— Хорошо, что мне не надо бежать.
Внешне храбрился, но в душе огорчался, что врачи запретили до лета совершать богослужения. И всё же бисерный почерк свидетельствует: 29 апреля, Пюхтицкий Успенский монастырь, литургия (Пасха). Следующие записи уже относятся к началу июня, когда он вновь стал постоянно совершать службы, но и то гораздо реже, чем ему хотелось бы. Лишь с осени стал возвращаться к прежнему ритму жизни, и в 1974 году им было совершено уже 91 богослужение, а в 1977-м количество снова перевалит за сотню.
1974 год в нашей стране начался травлей Солженицына. Аккурат к Рождеству 7 января вышло постановление ЦК КПСС «О разоблачении антисоветской кампании буржуазной пропаганды в связи с выходом книги "Архипелаг ГУЛАГ"». Всюду организовывались митинги, осуждающие главного диссидента, — на заводах и фабриках, в больницах и поликлиниках, в институтах и школах, только что не в детсадах и яслях. Требовалось, чтобы своё слово сказала и Церковь. Тем более что не так давно, весной 1972 года, Александр Исаевич в своём знаменитом «Великопостном письме» обращался лично к Патриарху Пимену: «Почему, придя в церковь крестить сына, я должен предъявить паспорт? Для каких канонических надобностей нуждается Московская Патриархия в регистрации крестящихся душ? Ещё удивляться надо силе духа родителей, из глубины веков унаследованному неясному душевному сопротивлению, с которым они проходят доносительскую эту регистрацию, потом подвергаясь преследованию по работе или публичному высмеиванию от невежд… Перешиблено право продолжать веру отцов, право родителей воспитывать детей в собственном миропонимании, — а вы, церковные иерархи, смирились с этим и способствуете этому, находя достоверный признак свободы вероисповедания в том… Сумеем ли мы восстановить в себе хоть некоторые христианские черты или дотеряем их все до конца и отдадимся расчётам самосохранения и выгоды?
Изучение русской истории последних веков убеждает, что вся она потекла бы несравненно человечнее и взаимосогласнее, если бы Церковь не отреклась от своей самостоятельности и народ слушал бы голос её, сравнимо бы с тем, как, например, в Польше… Мы теряем последние чёрточки и признаки христианского народа — и неужели это может не быть главной заботой русского Патриарха? По любому злу в дальней Азии или Африке Русская Церковь имеет своё взволнованное мнение, лишь по внутренним бедам — никогда никакого. Почему так традиционно безмятежны послания, нисходящие к нам с церковных вершин? Почему так благодушны все церковные документы, будто они издаются среди христианнейшего народа? От одного безмятежного послания к другому, в один ненастный год не отпадёт ли нужда писать их вовсе: их будет не к кому обратить, не останется паствы, кроме патриаршей канцелярии…
Всё церковное управление, поставление пастырей и епископов (и даже — безчинствующих, чтоб удобнее высмеять и разрушить Церковь) всё так же секретно ведётся из Совета по делам. Церковь, диктаторски руководимая атеистами, — зрелище, не виданное за два тысячелетия!..
Какими доводами можно убедить себя, что планомерное разрушение духа и тела Церкви под руководством атеистов — есть наилучшее сохранение её? Сохранение — для кого? Ведь уже не для Христа. Сохранение — чем? Ложью? Но после лжи — какими руками совершать евхаристию?..
Святейший Владыко!.. Не дайте нам предположить, не заставьте думать, что для архипастырей Русской Церкви земная власть выше небесной, земная ответственность — страшнее ответственности перед Богом.
Ни перед людьми, ни тем более на молитве не слукавим, что внешние путы сильнее нашего духа. Не легче было и при зарождении христианства, однако оно выстояло и расцвело. И указало путь — жертву. Лишённый всяких материальных сил — в жертве всегда одерживает победу. И такое же мученичество, достойное первых веков, приняли многие наши священники и единоверцы на нашей живой памяти. Но тогда — бросали львам, сегодня же можно потерять только благополучие.
В эти дни, коленно опускаясь перед Крестом, вынесенным на середину храма, спросите Господа: какова же иная цель Вашего служения в народе, почти утерявшем и дух христианства, и христианский облик?»
Нечего возразить, слова все правильные, прожигающие сердце любого христианина. Но сей новоявленный Аввакум призывал Церковь идти в атаку тогда, когда бойцы ещё только-только отдышались в окопах, перевязывают раны, не успели собраться с силами, перезарядить оружие, осознать, где враг и с какой стороны следует нападать на него. Такое наступление могло обернуться лишь крахом. Вот почему, в сердцах своих целиком соглашаясь с гневными и пропитанными искренней болью филиппиками Солженицына, вожди Церкви не могли встать и бросить в лицо властям: «Мы с ним, а не с вами! Бьёте его, бейте и нас!» В стране, где ещё так недавно обещали показать последнего попа.
И обвинять Церковь в том, что в семидесятые она не вышла на битву против советской власти, всё равно как поносить Александра Невского за то, что он, сберегая Русь для будущих битв, не поднял её на решительную схватку с Ордой и не погубил тем самым народ до единого человека.
12 февраля Солженицына арестовали и уже на другой день самолётом отправили за пределы страны, во Франкфурт-на-Майне. От Патриархии потребовали заявления, обозначающего позицию Церкви по этому поводу. И это заявление обязан был написать не кто иной, как управляющий делами. «Мера, применённая к А.Солженицыну Президиумом Верховного Совета СССР о лишении его гражданства СССР, является вполне правильной и даже гуманной и отвечает воле всего нашего народа, о чём свидетельствует реакция советских людей на решение Президиума Верховного Совета. Церковные люди полностью одобряют это решение и считают, что к А.Солженицыну и ему подобным применимы слова ап. Иоанна Богослова: Они вышли от нас, но не были наши (1 Ин. 2, 19)… Его имя и написанное им используются, особенно нашими политическими и церковными недругами, для разжигания ненависти и вражды против нашей Родины и Церкви, чтобы помешать разрядке международной напряжённости и развитию добрососедских отношений между государствами Востока и Запада… А.Солженицын не вправе выступать с оценкой деятельности Русской Православной Церкви, ибо прежде всего следует отметить поразительную неосведомлённость в религиозных вопросах человека, который решился обличать и поучать церковную иерархию». Это выдержки из текста резюме, написанного 17 февраля 1974 года рукой митрополита Алексия. А вот его покаянные слова по сему поводу, произнесённые много лет спустя: «Мы взяли на свою совесть меньший грех, дабы избежать греха большего. Личное совершенство иногда приходится принести в жертву ради блага других. Патриарх или митрополит, подставляющие под заведомый разгром свою паству, согрешили бы перед Богом, людьми, Россией много больше, чем компромиссом защитив Церковь. Да, это больно. Но не может многомиллионная Церковь в тоталитарном государстве уйти в катакомбы. Мы грешили. Но виновны за это не перед народом. Ведь ради него, ради возможности не уходить окончательно из реальной жизни миллионов людей иерархи Церкви брали на душу грех — грех молчания. За этот грех перед Богом мы каялись всегда… Конечно, легко с позиций книжного морализма обвинять теперь Русскую Православную Церковь в том, что она заплатила "кесарю" слишком большую дань. Однако как можно при этом не понимать, что раз дань платили именно мы, то мы и переживали нравственную боль и муку несравнимо большую, чем наши далёкие судьи».
К этим словам стоит ещё добавить, что в те февральские дни не решались жизнь и смерть Александра Исаевича, и, ставя свою подпись под таким резюме, архипастырь не присоединялся к вынесению смертного приговора. Подпись не могла повредить высланному из страны диссиденту.
Вместе с митрополитом Алексием против Солженицына в печати выступили митрополит Крутицкий и Коломенский Серафим (Никитин) и Тульский и Белевский Ювеналий (Поярков).
За два года до Солженицына из СССР был выслан Бродский. Так советская власть отправила этих двоих в нобелевское плавание. А вот Шукшину такой билет не достался. Осенью того же 1974 года во время съёмок бондарчуковского фильма «Они сражались за Родину» он внезапно скончался в каюте теплохода «Дунай» при странных обстоятельствах, которые станут известными лишь через четверть века. Выдающийся писатель, актёр, кинорежиссёр, Василий Макарович Шукшин всё больше и больше тревожил власти своим нарастающим противлением антирусской системе. Выслать и его через пару лет после Солженицына?.. Видно, решили, что будет перебор с изгнанниками. Да пора было и припугнуть кое-кого — Виктора Астафьева и Валентина Распутина, к примеру, чьи повести «Царь-рыба» и «Живи и помни» появились тогда же.
А через три недели после Шукшина ушла из жизни министр культуры СССР Екатерина Фурцева, человек, сделавший немало хорошего для людей, но желавший видеть русскую жизнь вне Христа, а стало быть, не понимавший самой сути и смысла этой жизни. Справедливости ради следует добавить, что в 1961 году Екатерина Алексеевна тщетно старалась спасти от сноса храм Успения на Сенной в Петербурге, который всё-таки взорвали, а когда встал вопрос о закрытии Псково-Печерского монастыря, эта атеистка нашла в себе душевные силы пообщаться с архимандритом Алипием (Вороновым), после чего лично уговорила Хрущёва не закрывать древнюю русскую обитель. Тем самым спасла монастырь от разорения, а возможно, и от полного уничтожения.
Должно быть, вместе с Фурцевой окончательно ушла в прошлое и хрущёвская эпоха.
Александр Юрьевич СЕГЕНЬ
(Продолжение следует.)