(продолжение)
Уже далеко позади осталась залитая электрическим светом Тюмень, но по-прежнему ярко горели огни над пустой трассой, сплетаясь, они, кажется, срастались вдалеке в очертания каких-то диковинных строений, и не то чтобы заслоняли, но перебивали погруженную в ночь Сибирь. Мелькали дорожные указатели, проносились мимо такие же, как под Москвой или Санкт-Петербургом, автозаправки…
И нужно было закрыть глаза, чтобы вспомнить, что мы едем вдоль Туры — реки, по которой пришёл в Сибирь Ермак со своей дружиной; реки, по которой 96 лет назад увезли в Тобольск на теплоходе «Русь» последнего русского императора…
ГЛУХОТА РУССКОЙ ЖИЗНИ
К сожалению, формат доклада на конференции не позволял проследить все переклички и аллюзии тобольской жизни государя с произведениями Лескова, но порою в доме Корнилова возникало ощущение, что границы лесковского текста размывались, включая в себя и реальные события, совершающиеся возле губернаторского дома.
Кажется, и нет в русской литературе равной «Соборянам» книги, где с такой же пронзительной глубиной и силой было бы рассказано о глухоте русской жизни, пользуясь которой любой «передовой» мерзавец вроде либерала-нигилиста Термосесова может вдохновиться мыслью и положить замечательного русского человека «ступенью для зарекомендования своих «наблюдательных способностей»…
Разумеется, комиссар Временного правительства по тюремному содержанию царской семьи в Тобольске масон Василий Семёнович Панкратов — это не совсем Термосесов, он не лишён был определённых литературных и организаторских способностей, присутствовали в нём и доброта, и юмор, но всё это, как в Термосесове, ограничивалось и перекрывалось тем, что называется партийными принципами, и когда прослеживаешь всю эпопею запрещений и ограничений, которым подвергал Панкратов царскую семью, кажется, что переносишься на страницы лесковской хроники.
Не напрасно Николай II прозвал Василия Семёновича «маленьким».
«Маленький» — тут ещё и тотемическое название некоей бесовской силы русской революции, сидевшей и в литературном Термосесове, и в Панкратове…
И что оставалось государю?
Только молитва и могла преодолеть эту глухоту тобольской жизни…
КАБИНЕТ В ГУБЕРНАТОРСКОМ ДОМЕ
Очень ясно понимаешь это, попав в губернаторский дом, где и жил осенью и зимой 1917 года последний русский император. После его расстрела здесь размещался горком партии, а сейчас — администрация Тобольского района, но кабинет государя воссоздан в прежнем виде, и в нём развёрнута музейная экспозиция.
В этой комнате 20 октября 1917 года Николай II и записал в своём дневнике:
«Сегодня уже 23-я годовщина кончины дорогого папа,, и вот при каких обстоятельствах приходится её переживать!
Боже, как тяжело за бедную Россию! Вечером до обеда была отслужена заупокойная всенощная».
Если сравнить эту запись с дневниковой записью святого праведного Иоанна Кронштадтского, сделанной в Ливадии 20 октября 1894 года: «Он тихо скончался. Вся Семья Царская безмолвно с покорностью воле Всевышнего преклонила колени. Душа же Помазанника Божия тихо отошла ко Господу, и я снял руки свои с главы Его, на которой выступил холодный пот. Не плачь и не сетуй, Россия! Хотя ты не вымолила у Бога исцеления своему царю, но вымолила зато тихую, христианскую кончину, и добрый конец увенчал славную Его жизнь, а это дороже всего!» — то обнаружится очевидная связь.
Слова «Боже, как тяжело за бедную Россию!» перекликаются со словами святого и как бы продолжают их, вмещая в себя и будущий мученический путь государя.
«Молясь, мы непременно должны взять в свою власть сердце и обратить его к Господу, но никогда не допускать ни одного возгласа к Богу, не исходящего из глубины сердца», — учил Иоанн Кронштадтский, чтобы могло совершиться то, что дороже всего…
И это оттуда, из небесной выси, звучат слова святого:
— Не плачь и не сетуй, Россия…
Но осенью 1917 года не было рядом с Николаем II такого молитвенника. Теперь, чтобы зазвучала эта молитва о России, нужно было самому стать святым.
Из окон императорского кабинета видно было обнесённый лёгкой оградкой сквер, где стояла раньше церковь, в которой молился государь.
Говорят, что это единственная церковь, которую снесли в Тобольске…
МОЛИТВА ГОСУДАРЯ
И вот стоишь у окна в кабинете государя, смотришь на сквер, занесённый глубоким снегом, и сами собою начинают звучать в памяти стихи:
Пошли нам, Господи, терпенья
В годину буйных, мрачных дней
Сносить народное гоненье
И пытки наших палачей.
Дай крепость нам, о Боже правый,
Злодейства ближнего прощать
И крест тяжёлый и кровавый
С Твоею кротостью встречать.
И в дни мятежного волненья,
Когда ограбят нас враги,
Терпеть позор и униженья,
Христос Спаситель, помоги!
Это стихотворение, посвящённое великим княжнам Ольге Николаевне и Татьяне Николаевне, Сергей Сергеевич Бехтеев написал в Ельце в октябре 1917 года и передал в Тобольск через графиню Анастасию Васильевну Гендрикову.
Владыка мира, Бог вселенной!
Благослови молитвой нас
И дай покой душе смиренной
В невыносимый смертный час…
И у преддверия могилы
Вдохни в уста Твоих рабов
Нечеловеческие силы
Молиться кротко за врагов!
Однако мистическая история «Молитвы» не ограничилась совпадением с теми переживаниями, которые владели государем в Тобольске.
Великая княжна Ольга Николаевна переписала стихотворение в свою тетрадку, подаренную — на книге сохранилась надпись: «В. К. Ольге. 1917. Мама. Тобольск» — императрицей Александрой Фёдоровной. По этой причине долгое время авторство «Молитвы» приписывалось царевне Ольге, и стихотворение даже публиковалась под её именем.
Но ведь так это и было!
Молитва царя-мученика, звучащая в Тобольском губернаторском доме из уст государя и всей царской семьи, каким-то сокровенным образом отзывалась в России, и тепло её коснулось Сергея Сергеевича Бехтеева, сумевшего записать эту великую тобольскую молитву на бумаге…
ПАРК НА БЕРЕГУ ИРТЫША
Одно из самых сильных впечатлений этих дней — посещение парка, устроенного Аркадием Григорьевичем Елфимовым на высоком берегу Иртыша, на самом краю тобольского «материка». Собственно говоря, парк — здесь много старых лип, берёз и сосен — был тут всегда, но при Елфимове он словно врос в века, и, гуляя по его аллеям, как бы перелистываешь страницы истории Тобольска и Сибири.
Здесь можно встретиться с автором «Конька-горбунка» Петром Павловичем Ершовым, работавшим директором тобольской гимназии, можно посидеть — весною здесь, говорят, поют соловьи! — в Алябьевской беседке. Александр Александрович в Тобольске и родился, в Тобольске, организуя здесь симфонический оркестр «казачьей музыки», и провёл он несколько лет после освобождения из крепости. Здесь сочинены многие прославившие его романсы.
А вот памятник Ермаку…
Рядом с ним — это поясняет нам сам Аркадий Григорьевич — другой Ермак, коренастый дубок, выросший назло ветрам на поднимающемся из земли деревянном струге. Позади стайка таких же крепких дубов — его дружина, а впереди — занесённое сейчас снегом вражеское войско хана Кучума, тысячи маков, покрывших курганы.
Такая вот парковая композиция, такое прочтение истории средствами ландшафтной архитектуры…
Судя по фотографиям, композиция действительно впечатляющая, но проходишь к обрыву, смотришь на открывающийся в глубине поймы горящий заревым снегом Чувашский мыс, возле которого бился Ермак с Кучумом, и уже не прочтение истории средствами ландшафтной архитектуры врывается в парк, а сама грозная и победная русская история!
430 лет назад, 21 октября 1582 года, здесь произошла самая главная и решительная битва за присоединение Сибири Ермаком.
ЧУВАШСКИЙ МЫС
Безконечно можно стоять рядом с памятником Василию Ивановичу Сурикову и смотреть на пойму Иртыша, вглядываясь в глубину самой русской истории.
Кстати сказать, знаменитая картина Сурикова, изображающая сражение у Чувашского мыса, грешит лишь одной неточностью… Пушки действительно участвовали в бою, но стояли они не на казацких стругах, а на вершине горы, у татар.
Первые три приступа были отбиты, и единственным достижением их оказалось то, что казаки сбросили эти пушки в Иртыш.
Укрываясь за засеками, татары осыпали казаков стрелами, и каждый шаг вперёд стоил казачьих жизней. Казалось, уже совсем разбитые отошли русские войска, но 23 октября начался новый приступ, во время которого был ранен командующий татарскими войсками Магомет-Кули.Его увезли, и в кучумовских войсках началось шатание. Первыми оставили Кучума низовые хантские князьки, следом за ними побежали отряды мансийцев.
К вечеру 25 октября сражение утихло. Русские потеряли в этом бою сто семь человек, то есть примерно четверть состава, но Кучум был разбит.
«Царь же Кучум, видя свою погибель и царства своего и богатства лишение, рече ко всем с горьким плачем: о мурзы и уланове! Побежим, не помедлим».
В ночь на 26 октября он оставил столицу и откочевал в ишимские степи.
ЗНАМЯ ЕРМАКА
Легенда утверждает, что ещё в Карачинском городке казаки получили посылку от Максима Строганова. Кроме припаса, он прислал и знамя, изготовленное в строгановских иконописных мастерских. На одной стороне квадратной хоругви архангел Михаил поражал копьём дьявола и низвергал в волны дома и башни, на другой стороне был изображён святой Димитрий Солунский, побеждающий Кучума.
Под этим знаменем и вошли казаки в столицу Кучума.
Случилось это 26 октября, в день памяти святого Димитрия Солунского.
После гибели Ермака знамя было увезено атаманом Матвеем Мещеряком в Берёзов и долгое время хранилось там, пока в 1881 году по случаю переименования 1-го полка Сибирского казачьего войска в 1-й Сибирский Ермака Тимофеевича казачий полк его не перенесли в Омскую войсковую Никольскую церковь.
Знаменем пытались завладеть и новочеркасские казаки, отстаивающие донское происхождений Ермака, но оно хранилось в Омске, пока в начале гражданской войны, как утверждает легенда, по приказу Колчака его не вручили передовой сотне, которая должна была первой войти в Москву. По другой версии, знамя было похищено из Омского казачьего собора партизанами есаула Б. В. Анненкова и в конце 1918 года возвращено назад, однако дальнейшая судьба его тоже неизвестна.
Но вглядываешься в глубину иртышской поймы и понимаешь, что никуда не пропало знамя Ермака, что и сейчас ложится на горящий снег Чувашского мыса его победная сень.
Наверное, это же ощущение пытался закрепить в своих архитектурных свершениях Семён Ульянович Ремизов. Не случайно, воздвигая Рентерею, он назвал ворота на въезде из нижнего города в Тобольский кремль Дмитриевскими.
ДВА РУБЕЖА НАШЕЙ ИСТОРИИ
Чувашский мыс за эти дни я видел несколько раз.
Почти вплотную подъезжали мы к нему на машине…
Видел я Чувашский мыс из парка, устроенного Аркадием Григорьевичем Елфимовым…
Видел от стен Знаменского Абалакского монастыря…
И так получилось, что Чувашский мыс, как и Тобольский кремль, как и губернаторский дом, превратился для меня в символ этих декабрьских, залитых морозным солнцем дней.
Впрочем, разве только этих дней и разве только для меня?
Горящий заревым снегом Чувашский мыс — это великий, героический символ нашей страны.
Более того…
Взятие Сибири Ермаком завершает героическую эпоху правления Иоанна IV Васильевича Грозного, начавшуюся присоединением к Руси Казанского царства и закрепившую в национальном менталитете территориальные предпочтения перед племенными.
В этом смысле Чувашский мыс разделяет всю русскую историю. Получается, что здесь практически завершилось правление всей династии Рюриков и были подведены его итоги…
Всего восемь километров от Чувашского мыса до губернаторского дома, но в них вместилось три века правления Романовых, и это здесь, в губернаторском доме, оказались подведены итоги правления и этой династии.
ГОРОД, НЕ УБИВШИЙ ГОСУДАРЯ
Все эти дни, осматривая тобольские достопримечательности и восхищаясь тем, как городу так духовно полно удалось сохранить себя, я не мог отделаться ещё и от завистливого чувства удивления.
Непостижимо было, как же Тобольску удалось сохранить себя.
Понятно, что здесь не было войны.
Но разве войны только разрушают наши города? Не менее разрушительны карандаши архитекторов, перестраивавших русские города под сметы и под потребности великих строек, не меньше упорства к разрушению проявляли — вспомните про Екатеринбург! — и партийные бонзы, пытавшиеся стереть любые следы последнего государя.
И всё-таки, хотя наверняка и требовали очистить и Тобольск от памяти об императоре Николае II, хотя и были развёрнуты здесь немалые стройки, но город уцелел, и уцелел не только своими охраняемыми памятниками, а самой своей исторической целостностью, самим своим духом.
Помню, ещё в семидесятые годы я услышал песню Юрия Борисова, которую исполнял наш замечательный ленинградский певец Валерий Агафонов…
Всё теперь против нас, будто мы и креста не носили,
Словно аспиды мы басурманской крови,
Даже места нам нет в ошалевшей от горя России,
И Господь нас не слышит — зови, не зови…
Вот уж год мы не спим, под мундирами прячем обиду,
Ждём холопскую пулю пониже петлиц.
Вот уж год, как Тобольск отзвонил по царю панихиду,
И предали анафеме души убийц…
Автор песни Юрий Борисов, человек сокрушительно-несчастливой судьбы, родился много лет спустя после гражданской войны, но в песнях ему удавалось разглядеть выход из того состояние безвыходности, обречённости и безнадёжности, в которое, подобно России, был опрокинут и он сам, и песни его доносились в семидесятые годы как будто оттуда, из гражданской войны, когда и решалась судьба страны.
Поразительно, но в этой старой песне Юрия Борисова и можно различить ответ на мои недоумения…
Разгадка счастливой, доставшейся городу судьбы в нём самом и скрыта.
Тобольск — Не прикасайтесь к помазанным Моим, и пророкам Моим не делайте зла! — не убивал государя и, может, поэтому и сохранил себя вопреки всем кампаниям и поветриям.
Наверное, это справедливо не только в отношении к городу, но и к народу.
Только и нужно не убивать помазанников Божиих для счастья и спокойствия…
Но в конце правления Романовых об этом позабыли аристократия и высшее чиновничество, этого не хотела понимать наша интеллигенция.
И это, конечно, тоже итог правления династия Романовых.
СОРАТНИКИ
Ещё в первый день Ремизовских чтений мы побывали вечером на приёме у мэра Тобольска Владимира Владимировича Мазура. Мы — это председатель благотворительного фонда «Возрождение Тобольска» Аркадий Григорьевич Елфимов; профессор Валерий Хомяков; главный редактор альманаха «Тобольск и вся Сибирь» поэт Юрий Перминов; руководитель Томской областной организации Союза писателей России Геннадий Скарлыгин…
Владимир Владимирович Мазур в Тобольске всего полтора месяца.
Выпускник Томского университета и Российской Академии Государственной службы при Президенте РФ, в 2004 — 2007 годах он работал заместителем мэра Томска, в 2008-м был избран генеральным директором ОАО «Запсибгазпром», а с июля 2011 года назначен заместителем губернатора Тюменской области.
18 октября 2012 года его утвердили главой администрации Тобольска…
Ну, а начинал свою трудовую биографию Владимир Владимирович, как он говорит сам, «в сибирском труде», в колхозе. Первая специальность — дояр на молочной ферме.
— У меня и трудовая книжка — трудовая книжка колхозника, — рассказывает Владимир Владимирович.
Вообще-то сами эти слова «дояр» и «колхоз» остались в такой далёкой советской жизни, что тут, хоть за ухо себя дергай, хоть щипай, всё равно невозможно было поверить, что они звучат в кабинете градоначальника Тобольска (население — 99 698 человек, в пределах муниципального образования — 103 585) применительно к самому хозяину.
Рассказывая о своей новой работе, Владимир Владимирович напомнил, что за свою историю Тобольск называли и «Отцом городов сибирских», и «Богоспасаемым градом Тоболеском», и «Тобольском градом царствующим Сибири», «Стольным градом Тоболеском», и не только называли, долгие века Тобольск и был подлинной столицей Сибири.
Но у города не только серьёзное прошлое, но и серьёзное будущее. К уже имеющимся в Тобольске предприятиям скоро добавится гигант «Тобольск-Полимер», строительство которого ведёт нефтегазохимическая компания СИБУР. Понятно, что по всем глобальным проектам решения принимает только губернатор, но каждодневная жизнедеятельность Тобольска лежит на администрации города. Сама историческая обстановка, сам дух города обусловливают и ответственность, и действия во славу земли Тобольской, земли Русской.
Учитывая, что Аркадий Григорьевич Елфимов, участвовавший в этой встрече, тоже работал мэром Тобольска, только в 80-е годы, наверное, интересно было бы описать эту беседу как встречу двух мэров города, прежнего и назначенного совсем недавно, но для этого — увы! — одного разговора о проходящих Ремезовских чтениях было недостаточно.
— Надо уже сейчас начинать работу по созданию учебника родиноведения… — рассказывая о чтениях, сказал Аркадий Григорьевич. — Вот говорится об «эпохе великих исторических открытий», Владимир Путин приезжает в Испанию, и король этой страны дарит нашему президенту атлас с картами об их «открытиях», а что за ними стоит? Геноцид, вырезаны целые цивилизации, уничтожены уникальные библиотеки… А у нас все сто с лишним народов, живших в Сибири до Ермака, остались целыми и невредимыми, они не ассимилировались, сохранили свой язык, их научили возделывать землю, мало того, в советское время им дали ещё и письменность… Крайне важно сейчас говорить о подвигах первых русских первопроходцев (причём именно Тобольск был и центром, и началом всех их открытий и походов), никто же почти не знает о них, в школах о них не рассказывают. А ведь это и прекрасные образы, которые будут вдохновлять молодых людей, с которых действительно можно делать себя… И что характерно… Есть и предприниматели, готовые участвовать в этом проекте.
— Полностью с вами согласен, — согласился с ним Владимир Владимирович Мазур. — Полагаю, что нас поддержит и губернатор. Будем привлекать к работе в нашем научном центре лучших историков, преподавателей, писателей не только Сибири, но и России в целом, опираясь, прежде всего, на опыт работы фонда «Возрождение Тобольска», объединившего за годы своего существования более тысячи авторов — представителей истинной культурной элиты России… Можете и меня считать своим соратником.
Воистину, сам дух Тобольска подталкивает на добрые дела.
ПРОЩАЛЬНЫЙ СНИМОК
Уже делали прощальный снимок на память о встрече, когда заговорили о детях. У Аркадия Григорьевича Елфимова пятеро детей. У Владимира Владимировича Мазура — восемь. Было два своих ребёнка, а потом случилось несчастье, погиб брат, и Владимир Владимирович взял на воспитание троих его детей, а недавно, несколько месяцев назад, супруга родила ему ещё тройню.
— Сейчас у меня родных пять детей и трое — от брата, — сказал Владимир Владимирович. — Но они все родные. Я очень люблю детей. Это награда. Это милость Божия и благодать…
И тут и припомнилось мне стихотворение стоящего рядом Юрия Перминова:
На снимке прадед — бравый есаул,
а рядом дед. Он держится за стул,
мальчонка-дед! — Торжественный до страха,
но гордость пересиливает страх –
ну до чего роскошная рубаха
и грудь отца в медалях и крестах!
О чём расскажет этот снимок старый?..
О чём угодно, только не о том,
как прадед заживо сгниёт под Сыктывкаром,
как в сорок первом дед построит дом,
да не успеет в этот дом вселиться –
погибнет на десятый день войны.
Простые — удивительные! — лица.
В глазах — тепло. Ни боли. Ни вины.
Весёлый прадед — бравый есаул,
мальчонка-дед. Он держится за стул…
Такой вот снимок у меня хранится…
Хотя он стар, как лист осенний жёлт,
я чётко вижу: сын отцом гордится.
…Год, кажется, семнадцатый пошёл.
Страшное стихотворение о роке русской семейной судьбы…
Но разговор о детях, который не прерывался и во время нашей «фотосессии», как-то естественно пристраивался к строкам Юрия Перминова, смывая их горечь.
Год, кажется, две тысячи тринадцатый пошёл…
Николай Михайлович КОНЯЕВ
6 — 9 декабря 2012 года, г. Тобольск