У меня не столько вопрос, сколько размышление: почему так плохо получается у нас с миссионерством — с просвещением нашего народа. Вроде бы всё всем понятно. Крещение принимают, можно сказать, большинство. И на этом, увы, для большинства всё кончается. Причащаются из общего числа крещёных очень немногие. Но ведь не зря преподобный Серафим Саровский говорил: «Кто причащается, спасён будет, а кто не причащается — не думаю». Какой вывод из этого следует? Надо постараться убедить причащаться и остальных? Но ведь причастие может быть в суд и осуждение. Таким образом, вместо созидания мы имеем разрушение. Получается какой-то замкнутый круг. Выход как будто очевиден — надо основательно готовить людей ко крещению. Не за количеством прежде всего гоняться, а за качеством. Разве не так?
З.Вергунова, г. Тобольск
Разумеется, так. Но это «основательно» заключается не только в том, чтобы прежде крещения всё хорошо объяснить. Потому что тайны веры больше всякого объяснения — «выше слова и паче ума». И те, кому они по милости Божией благодатно приоткрыты, призваны — никуда мы не выйдем из этого круга — жизнью своей постараться показать, что не напрасно они причащаются Святых Христовых Таин. В Таинстве Причащения по-новому раскрывается, обретает основание вся наша христианская жизнь. Господь сказал на Тайной вечери: Сие есть Тело Мое и Сия есть Кровь Моя Нового Завета. Мы, христиане, — люди Нового Завета между Богом и человеком.
Этот Завет — абсолютен, потому что после него невозможно даже помыслить о каком-либо новом этапе, ещё более углубляющем это соединение Бога и людей. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день (Ин. 6, 54), — говорит Господь. Апостол Павел выразит это другими словами: Уже не я живу, но живет во мне Христос (Гал. 2, 20). Христианская вера это Евхаристия.
Само это слово Евхаристия — благодарение — выявляет прежде всего глубину нашего участия в таинстве. Помним ли мы, каким было наше первое и каким было наше последнее причастие? Общепринятое мнение, что главное отличие христиан от других людей — это участие в таинствах. Настоящий христианин — тот, кто регулярно исповедуется и причащается. Кто будет спорить с таким определением?
Причастие — в центре нашей веры, подобно тому как Великий четверг — в центре Страстной седмицы и Светлой. Даром Евхаристии мы становимся участниками всех спасительных дел Христовых. Мы приобщаемся Его Кресту и Воскресению.
Самая скромная литургия в какой-нибудь глухой деревне, за которой молятся две немощные старушки, заключает в себе всё богатство даров Христовых. Через неё даётся реальное присутствие Христа в нашем мире и реальное присутствие всего мира через нас во Христе. Евхаристией мы вступаем в самые глубокие жизненные отношения со Святой Троицей и со всеми нашими братьями по вере, которые во всём мире совершают это же таинство. В литургии мы молимся о всех и за вся, выражая вселенское общение всех и всего в Боге.
И теперь самое время задуматься о том, о чём пишете вы. В нашей стране, с более чем тысячелетней историей христианства и небывалыми гонениями, с новыми попытками возрождения его, так что семьдесят процентов населения называют себя православными, как невелико число тех, кто причащается Святых Христовых Таин! Это не может не вызывать у нас чувства тревоги за будущее Православия. Хорошо говорить на всех перекрёстках о возвращении к вере вчерашних безбожников, но, увы, это стремление к духовной жизни проявляется более в росте сект, в распространении разного рода эзотерических учений, суеверий, нежели в переполненных людьми храмах.
Какие же выводы должны мы сделать из этого? Будем остерегаться обмануться в наших оценках. Если мы побеждаемся разочарованием и отчаянием, значит, мы ещё нуждаемся в том, чтобы идти по пути углубления нашей веры. Так естественно нам желать, чтобы не было у нас страха смерти, чтобы не было у нас боязни поражения и даже ощущения, что Бог оставил нас. Но именно всей этой нашей немощи Господь приобщился в дни Своих страшных Страданий, и именно этот Свой путь Он хочет запечатлеть для нас во святом причащении. Это часть нашего креста. Торжество Пасхи невозможно без Креста, которому мы можем приобщиться только нашим крестом.
Потому «нет нам дороги унывать». Ибо если мы на самом деле христиане, мы также и дети Адамовы, грешники. Будучи безгрешным, Христос на Кресте пострадал из-за наших грехов. Мы — не безгрешные. Скорбные обстоятельства, через которые проходит наша Церковь, должны приводить нас к строгому испытанию нашей совести.
Разумеется, это не упраздняет того, что мы говорим о раскрытии «тайны беззакония», о стремительном росте в сегодняшнем мире зла, которое становится всё более наглым и открытым и уже почти не встречает сопротивления. Но мы должны также увидеть, что то, что происходит, является результатом и нашего греха. Речь не идёт только о наших безчисленных грехах, маленьких или больших, которые мы раскрываем время от времени в Таинстве Покаяния. Хотелось бы выделить один весьма распространённый грех, в котором почти никто не сознаёт себя особенно виноватым. Мы говорим о грехе фарисеев, которые первыми наущали толпу убить Христа. Этот грех заключается в убеждении, что, если мы соблюдаем все церковные установления, мы спасены. И наоборот, в убеждении, что те, кто их не соблюдает, погибли. Этот грех заключается в абсолютизации всего внешнего. Этот грех начисто упраздняет учение Христа, Который ищет прежде всего обращения к Богу нашего сердца.
Как бороться с этим грехом? Необходимо спросить себя, является ли то, что мы свято и законно храним, исполнением обрядов или исполнением Евангелия. Ни через что внешнее мы не достигнем спасения. Увлечься можно, как потрясающе сказал святитель Игнатий (Брянчанинов), чем угодно, даже служением Божественной литургии, которое тоже может стать для нас внешним и при этом потерять самое главное.
Что означает для нас совершение Евхаристии, Крови изливаемой, если мы ни за что не хотим пролить собственную кровь за наших ближних? Литургия имеет цену только тогда, когда она выражает наше реальное желание предать наше тело, самих себя для служения Христу и людям. Если будет среди нас много таких, кто готов поставить всё на своё место, вне сомнения, наша вера, которой мы живём, вновь привлечёт к себе других. Мы на самом деле будем причастны Телу и Крови Христовой, Его Кресту, о котором Он сказал: И когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе (Ин. 12, 32).
Как Вы объясните попытку оправдания Иуды у протоиерея Сергия Булгакова? Я уже не говорю о явно невежественных опусах на эту тему, вроде известного сочинения Леонида Андреева. А в современной Западной Церкви — не только у протестантов, но и у католиков — такая оценка участия Иуды в смерти Христа стала уже почти общепринятой.
Игорь Касьянов,
г. Ярославль
Иуда! Предатель. «Лучше было бы этому человеку не родиться», — это слово Господа. Но почему же Ты, Господи, Начальник жизни, дал Твоему творению увидеть белый свет и позволил, чтобы тьма навсегда поглотила его? Самая тёмная из ночей — ночь Иуды. Неужели Крестные Страдания Сына Божия требовали, чтобы один из учеников продал своего Господа Его врагам как наёмный убийца? «Так написано, и так надлежало пострадать Христу», — говорит Господь. Может быть, действительно кто-то рождается под звездой злого рока? Почему этот человек был избран, чтобы осуществить то, что решено заранее? В чём же его свобода?
Иуда! Вор. Он ведал расходами Церкви. Господи, почему Ты избрал апостолом жулика?
Иуда! Христопродавец. Тот, кто предал Бога за несколько ничтожных монет. Искариот, приложивший к лицу Праведника свои уста, искривлённые всеми гримасами падшего человечества. Этот поцелуй Иуды — оскал смерти в погибающей человеческой душе.
Иуда! В нём — бес. Почему Ты, Господи, столько времени посвятивший изгнанию бесов, позволил диаволу обладать им — ибо как сказано в Евангелии от Иоанна, сатана вошел в него. Почему на этот раз Ты его не изгнал? Твоя Кровь, за многих изливаемая, не омоет ли отчаяние повесившегося? Разве объятия Твоих рук, простёртых на Кресте, не достаточно широки, чтобы принять в них Иуду? И Ты уже не можешь поцеловать его поцелуем, восстанавливающим его? Или слишком поздно? Слишком поздно — даже для Бога в Его вечности? Единственная возможность спасти пребывающего в безпросветном отчаянии — продолжать надеяться на него. Бог всяческого милосердия не мог ли дать ему эту надежду?
Иуда! Повесившийся на суку. Дважды отвергнувший дар жизни — земной и вечной. Вопреки Богу избравший смерть, первую и вторую. И мы снова слышим чей-то голос: «Как поверить в спасение всех, если хотя бы один отвергнут? Как принять слово Христа, сказанное Закхею: Я пришел взыскать и спасти погибшее? Что такое одна погибшая овца?»
Одна погибшая овца — это каждый без исключения человек. Крест Христов, Пасха Господня — свет, в котором нет никакой тьмы. Ни один человек не может быть исключён из этого света, не должно быть, за счёт кого бы то ни было, дано место диаволу. Уступите ему хотя бы одного человека, и вы утратите дух Христов. Есть только одно предопределение — к спасению. Все предопределены спастись. Это значит, что каждому человеку, как бы ни были велики его грехи, Господь предлагает Свою любовь и ждёт от него ответной любви — покаяния. Иуда раскаялся, но у него не было покаяния, не было любви ко Христу и не было веры в любовь Христову. От Господа ничто не сокрыто, Он читает как в открытой книге всё, что будет с нами, прежде нашего рождения, и потому мы говорим, что судьба человеческая уже написана и в то же время ещё пишется.
Тайна любви — в том, что она может быть только в совершенной свободе. Так велик этот поистине богоподобный дар каждому человеку. Мы свободны избрать навеки Бога и уподобиться Ему по дару Христа. И мы свободны избрать диавола. Святые отцы говорят, что у каждого из нас есть возможность стать Иудой. То, что произошло с одним человеком, может произойти и с другим. Потому, когда Христос говорит на Тайной вечери: Один из вас предаст Меня, все апостолы отвечают: Не я ли, Господи? В каждом человеке так или иначе есть эта раздвоённость. Кто освободит нас от неё? Церковь даёт нам ответ: Сын Божий. Но надо осмелиться следовать за Ним. Это может дорого стоить, ибо ради этого Он умер на Кресте. Нам открывается страшное значение земной жизни. Оно не в тех, кажется, порой непереносимых страданиях, которые посещают нас из-за наших грехов. А в том, что в течение этого времени нам даётся возможность определить свою участь на безконечную вечность.
Что главное в служении священника? Почему святой праведный Иоанн Кронштадтский называет его человеком молитвы? Как преодолеть искушение, когда кажется, что нет ответа на молитву?
Василий Б., студент
Московской духовной академии
Священник должен быть прежде всего человеком молитвы. Мир, в его необузданной деятельности, всё чаще теряет смысл и ориентиры. Если священнику недостаёт силы молитвы, «из которой текут воды жизни, могущие сделать плодородной сухую землю» (св. прав. Иоанн Кронштадтский), все его действия, все его способности, какими бы они ни были, становятся разрушительными. Благодаря молитве, и особенно Евхаристии, слово Божие осуществляется во всей жизни пастыря и его пасомых. Не допустим мысли, что время, посвящённое молитве, — потерянное время. Наоборот, именно здесь рождаются самые чудесные плоды нашего служения. Не следует смущаться, когда кажется, что Христос молчит. Он молчит, но, по Его собственному свидетельству, как и Отец Его, Он доныне делает.