Феномен русофобии: истоки и современность

В Российском институте стратегических исследований состоялось заседание круглого стола по теме «Феномен русофобии: истоки и современность». В обсуждении приняли участие научные сотрудники института, известные учёные других московских исследовательских центров.

Леонид Петрович Решетников, директор РИСИ:

Мы взяли сложную тему феномена русофобии, потому что иногда кажется, что русофобия — это не просто заказ или какая-то политическая акция, не просто решение каких-то насущных политических, экономических, гуманитарных задач. Кроме привычных наших характеристик, это что-то глубинное, может быть, и сакральное, и даже мистическое.

Александр Николаевич Боханов, доктор исторических наук, РИСИ:

В буквальном смысле русофобия есть русоненавистничество. Я бы выделил несколько уровней русофобии. Обывательский — предубеждения, принимаемые порой за логический характер, это то, что мы слышим от людей на Западной Украине, в Латвии, Польше, Грузии. Интеллектуальный уровень — сочинения, в которых в определённом ключе препарируют русскую историю. И политический, когда русофобия вызывает определённые политические акции, действия государств и политиков, которые питаются этими комплексами. Русофобия — это комплекс.

Сам по себе термин «русофобия» вошёл в употребление в середине XIX века. Его родоначальник Фёдор Иванович Тютчев в одном из писем своей дочери писал: «В явлении русофобии, которое я имею в виду, о принципах как таковых не может быть и речи. Здесь действуют только инстинкты, и именно в природе этих инстинктов и следовало бы разобраться». Он прав, хотя эти слова и прозвучали 120 лет назад. Но вот в этой природе и этих инстинктах мы до сих пор не разобрались. Тема русофобии вообще была изъята из употребления по ряду причин и потому ещё, что у нас историческая наука была дерусифицирована, в ней преобладали западнические элементы и западническое настроение. Потом настал марксистско-ленинский период, когда русофобия была просто мировоззрением, когда всё, что до 17-го года, предавалось анафеме. Многие помнят скандал с книгой Шафаревича «Русофобия», которая дала всплеск интереса к этому понятию. Отмечу, что после Шафаревича к этой проблематике никто не возвращался. Хотя я считаю, что все фобии должны изучаться, это очень серьёзный вопрос, который позволяет понять и место России в мире, и отношение к нам. Исходя из этого отношения, мы должны ответить на вопрос, который был актуален всегда: кто мы? для чего мы? и куда мы идём? Русофобия — это, конечно, форма ксенофобии, но есть одно принципиальное отличие: в России эта форма господствовала не извне, а именно внутри. Это уникальное явление.

Если говорить грубо, любая фобия — это паранойя. Это умственная ущербность, мировоззренческая неполноценность, если угодно. Вы можете открыть книги наших и западных авторов из Кембриджа, Гарварда. Уже на первых страницах вы прочитаете ментальную формулу, что Россия наперёд априори не та, не такая, какой она должна быть. Форма русской ксенофобии — внутрирусская ксенофобия — принимала порой скандальный характер. Я приведу в пример строчки Владимира Печерина: «Как сладостно отчизну ненавидеть, и жадно ждать её уничтоженья, и в разрушении отчизны видеть всемирного денницу возрожденья».

Это пик. Или, можно сказать, низшая точка нравственного упадка личности. Приводят Чаадаева, хотя всё с ним значительно сложнее. Приводят стихи, которые приписывают Лермонтову: «Прощай, немытая Россия». Когда я учился в школе, нам это давали как сочинение Лермонтова, потом всё изменилось, лермонтоведы выяснили, что написал их Минаев, а не он. Но и в современных учебниках стихи приписываются Лермонтову. Как неистребимы комплексы, прекрасно видно на таких примерах.

Подлоги и фальсификации — это суть западничество в широком смысле, а большевизм и коммунизм — это есть экстремальная форма западничества. Вот отсюда и проистекает вопрос, почему явление русофобии и его проявление не было предметом рассмотрения. А кто будет рассматривать? Западничество в своём антологическом, сущностном воплощении — это и есть русофобия в мягких или более жёстких формах.

Здесь очень важны другие вещи. Возьмём, к примеру, Ленина и Милюкова. Две разные личности, представляющие разные общественные сферы. Да, они разные по целям, по своему уровню, даже по этическим нормам, но поразительно они одинаковы (они сообщники) по отношению к исторической России. И в этом смысле такие люди, как Милюков, сделали для крушения самодержавия больше, чем большевики-ленинцы. Это наш современный либерал. И потому наш либерализм окрашен розовой краской, а то и красной. Он весь радикал-либерализм. Либерализма в России не было, были либеральные настроения социальной среды. Социально значимой массы не было, и до сих пор её нет. И вот здесь русофобия играет факторную роль в истории февральской революции 1917 года. Это было политическое явление, историческое проявление апофеоза русофобии. Революция происходила под знаком торжества русофобских лозунгов. И не надо приписывать большевикам, что они начали разрушение, они его продолжили. Разрушение России началось после февральской революции 1917 года. Отрекались от всего, от всех знаков, признаков, символов, элементов, даже в молитвослове выдирали тексты ектений, где поминались императорские фамилии. Всё выламывали, начиная от гербов двуглавых и кончая словами «Российская империя». Отречение от России началось в феврале 1917 года, об этом надо прямо говорить.

Где истоки русофобии? Откуда она взялась? Кто первый? Это очень давняя история. Это раскол между Римом и Константинополем на почве религиозного неприятия. Ксенофобия началась не в 1054 году, когда произошёл окончательный раскол между Западной и Восточной Церковью, а раньше. В основе своей неприятие Православной Церкви впитало в себя западное неприятие вообще Востока христианского. Нас относили к раскольникам, отщепенцам, и поэтому мы так и преподносились. Потом, когда рухнула католическая универсальная вера в Западной Европе, Центральной и Северной, на смену пришёл протестантизм и различные его формы. Отвергнув теорию и практику Католической Церкви, они взяли многие её комплексы, в том числе неприятие Православия. Здесь могу сказать, что в результате многолетних изысканий я пришёл к выводу, что первый русофобский опус был написан в середине XVI века.

Это было время великих географических открытий, когда Западная Европа открывала не знакомую ей Россию. Первые дипломаты появились в XV — начале XVI века.

Первый трактат о России вышел из-под пера Сигизмунда Герберштейна, он был одним из блестящих австрийских дипломатов, знал и славянские наречия. Через 20 лет после своего последнего визита в Россию он издаёт книгу «Записки о Московии», которая выдержала 10 изданий в разных городах. У нас в России эту книгу первый раз издали в 1862 году. «Трудно понять, то ли народ по своей грубости нуждается в государе-тиране, то ли от тирании государя народ становится таким грубым, безчувственным и жестоким». «Народ в Москве, говорят, гораздо хитрее и лукавее всех прочих и особенно вероломен при исполнении обязательств». Причём автор не приводит ни одного примера из личных воспоминаний, но вывод непререкаем: дикое племя, и русские — это варвары, и Русь — это тюрьма. Герберштейн озвучил этот тезис, потом уже многие начали говорить, Маркс со своей тюрьмой народов, потом большевики и многие-многие-многие. И потом появились, в наши дни, сенатор Джон Маккейн и акт Магнитского. Через 500 лет звучат те же самые мифы.

Почему тема интересна, почему мы решили, что это важно? С моей точки зрения, общественно-политическая ситуация, в которой мы находимся, — переломная. Сейчас Россия пребывает в транзитном периоде. Мы знаем, откуда выехали, но куда движемся — этого не знает никто. Это уже случалось в русской истории: процесс зарождения национального государственного самосознания. Я думаю, что это последняя попытка. Ресурс исторический у нас уже исчерпан. Если попытка эта не удастся, то дальше ничего не будет. Поэтому наша стратегическая задача — серьёзно говорить об истоках, смыслах этой русофобии, которая определяет смысл сознания. Достоевский писал, что западники всё в России оплевали, ни одного не проплёванного места не оставили. Это очень точно. Западническое сознание наперёд знает, какой была Россия: страна рабов, угнетения, отсталости, дикости и невежества. Правда, непонятно, как эта аномалия столько лет существовала. В истории нет другого примера, когда варварская, дикая держава существует тысячу лет наперекор извечным форс-мажорным обстоятельствам. Климат, пространства, почвы, со всех сторон воинственные соседи, тем не менее она существовала. Эта тайна и загадка истории, до сих пор не объяснённая. Это великая загадка истории. Здесь я согласен с Федотовым, что у нас вообще историческая наука дерусицифицирована, у нас нет национальной исторической школы, нет национальных направлений. Здесь пример надо брать с Пушкина, великого русофила, Достоевского, Тютчева. Это вершины русофилии, у них были сыновние чувства к России. Современным авторам не хватает этого чувства.

Леонид Петрович Решетников:

В бытность работы в службе внешней разведки мне довелось привезти боссов английской разведки Спейдинга и Скарлета в Троице-Сергиеву Лавру по их просьбе. Осмотрев Лавру, выслушав экскурсовода, они попросили погулять ещё минут 20. Народу было много, хоть и будний день, они гуляли, заглядывая в лица людей, бородатых, особенно одетых в подрясники. Я говорю: «Сэр Спейдинг, у нас обед, Большой театр, пойдёмте». А он отвечает: «Я готов сейчас уйти, но вы мне ответьте на один вопрос. Вот мы заметили, что вы и ваш сотрудник, когда выходите из церкви, то задерживаетесь, целуете иконы и креститесь. Вот я хочу вас спросить, вы интеллигентный человек, генерал, мы вам указали путь к свету, почему вы опять тянетесь в темноту? Что вам в этих бородатых людях? Зачем они вам нужны? Мы же вам всё дали уже, идите этим путём к свету». Это был 1999 год.
Я думаю, всё-таки они чувствуют, что мы какая-то другая альтернатива, и поэтому такая ненависть.

Татьяна Александровна Филиппова, кандидат исторических наук, журнал «Родина»:

Мне представляется самым важным в термине «русофобия» вернуться из чисто практических соображений к его содержанию. Фобия — это ведь не только ненависть, это ещё и страх. Оба состояния очень сильные, подпитывающие друг друга, но разные. В каждом конкретном случае надо учитывать, имеем ли мы дело с проявлением русофобии как состояния, взявшегося из неких источников иррационального общественного сознания западного или восточного общества, или мы имеем дело с русофобией как с жёсткой пиар-схемой, навязыванием некоей суммы зол как способом отвлечения западного мира от собственных проблем, перенесения состояния негатива на внешний объект. Или мы имеем дело с подготовкой некоего предвоенного сознания, которое предполагает жёсткое создание образа врага на фоне русофобии, или мы имеем дело с актуализацией стереотипов и мифологем, которые изначально пребывали в культурных депо исторической памяти того или иного народа, соседа России. Ненависть, как правило, питает сконструированную фобию, страх питает низовую фобию. Ещё мне представляется, что нельзя говорить о русофобии вообще, можно говорить о каждом конкретном носителе русофобии. Важно представить себе, кто именно русофоб.

Мне кажется, что американская русофобия — самая молодая из исторических русофобий, она носит характер геополитической конкуренции. Английская, британская — исторически укоренённая, немножко запылившаяся от времени русофобия, в ней геоэкономический аспект. Это старая борьба за имперский коридор. Со стороны Германии русофобия периодически носит военно-политический характер. Она актуализируется накануне подготовки военно-политических конфликтов и чрезвычайно обостряется в их процессе.

Очень интересна русофобия с Востока, которая носит более цивилизованный характер, часто подпитанный конфессиональными представлениями и боязнью видеть в России очередного колонизатора. Поэтому, на мой взгляд, она конкретна. У неё есть определённый носитель.

Михаил Борисович Смолин, кандидат исторических наук, РИСИ:

Я бы хотел разделить русофобию по степени опасности — на русофобию внешнюю, зарубежную по происхождению, и на русофобию внутреннюю, русскоязычную, проживающую внутри нашей страны.

Мне кажется, что русофобия внешняя отчасти вполне естественна и с какой-то точки зрения вполне объяснима. Во-первых, изначально все народы разделены на свои территориальные или племенные границы. Редко когда они сильно пересекаются, и в этой закрытости своей возникают некие представления о мире, которые, безусловно, отделяются и разнятся от нашего. Если бы они не разнились с нашим представлением о мире, то этих границ у нас с соседями не было бы. Мы могли бы спокойно жить в совместном мире и определились бы в каком-то общем представлении о мире с этими соседями. Но раз уж мы всё-таки находимся в разграниченном состоянии, значит, у нас различное представление об окружающем мире. И исходя из этого, впечатление о своих соседях может быть весьма отрицательное в силу того, что соседи часто воюют. Их бытовые особенности и этнические особенности могут быть настолько раздражительны на протяжении многих столетий, что в принципе отрицательное отношение друг к другу вполне объяснимо.

Но, с моей точки зрения, совершенно необъяснимо наличие в стране внутренней русофобии. Здесь мы сталкиваемся с такой уникальной вещью, когда мы можем прочитать в русскоязычных журналах, газетах некие тексты, которые в принципе с точки зрения обыденности совершенно невозможны. Не хотелось бы долго на этом останавливаться, но в качестве примера я бы хотел привести, как мне кажется, классический текст Валерия Понюшкина, написавшего книгу о Михаиле Ходорковском. Мне кажется, его текст про бешеную собаку — самый классический русофобский текст внутри страны. Он написал следующее: «России пора вразнос, всем на свете стало бы легче, если бы русская нация прекратилась. Самим русским стало бы легче, если бы завтра не надо было больше складывать собою национальное государство. Я всерьёз думаю, что логика, которой руководствуется сейчас мой народ, сродни логике бешеной собаки. Бешеная собака смертельно больна, ей осталось жить 3, максимум 7 дней, но она об этом не догадывается, она бежит сама не зная куда характерной рваной побежкой, исходит ядовитой слюной и набрасывается на всякого встречного.

При этом собака очень мучается, и мучения её окончатся, когда её пристрелят». Все Марксы, Герберштейны, конечно, тоже опасны в качестве мобилизационного интеллектуального ресурса, но гораздо более страшная ситуация, когда внутри нашей страны есть легально выходящие издания, действующие авторы, которые даже получают награды за русофобские тексты. Вот эта несообразность оценок пишущей братии, творчества в принципе не может уложиться в голове нормального человека. Поэтому, с моей точки зрения, русофобия внешняя имеет какое-то логическое, практическое объяснение, но вот существование такого рода текстов и такого рода авторов в русскоязычной среде — это аномалия.

Константин Александрович Залесский, главный редактор издательства АСТ:

Самая большая опасность русофобии заключается в том, что постепенно она становится свидетельством принадлежности к некоему приличному обществу, показателем какой-то определённой цивилизованности. Человек, который занимает русофобскую позицию, он человек мира, принадлежит к западной цивилизации. И он оказывается в компании австрийского дипломата Герберштейна, американского сенатора Маккейна. Забывается прежде всего, что все русофобы зарубежные действуют в одном ключе, и, что бы ни писали, общий смысл один — «славяне рождены рабами и сами чувствуют необходимость иметь над собой хозяина». А.Гитлер.

Соответственно, есть совершенно конкретно изложенная русофобская программа, которая входит в рамки идеологии национал-социализма, и эта идеология осуждена всем цивилизованным миром после Второй мировой войны. Получается, что, с одной стороны, мировое сообщество осуждает высказывания и политику национал-социалистов, а с другой — действует в том же самом ключе. В основе национал-социализма лежит расовая теория, и поэтому его руководители не стеснялись в выражениях в своём отношении к различным нациям и народам. В данном случае они, естественно, не могли обойти стороной и своё отношение к России, к русским. Здесь их позиции были совершенно чётко русофобскими. Прежде всего это то, что население России сплошь безграмотно и моральный уровень народов России страшно низок. Это постулат, который не требует доказательств, поэтому Германии следует соответственно относиться к России. Гитлер заявил, что Россия чего-то добилась, потому что ею правили немцы. Именно поэтому Бисмарк в своё время утверждал, что нужно заключать союз: но не с Россией, а с немцами, которые держат эту забитую, нищую, безграмотную тюрьму народов. И как только немцы оттуда пропадают, эта тюрьма народов превращается в гигантское восточное государство, ничейное, обречённое на гибель. И в этом случае Россия может рассчитывать только на судьбу страны, которая будет колонизована великой немецкой нацией. Он говорил то, что сейчас не очень афишируют американцы, но они это подразумевают. В России слишком много полезных ископаемых, она слишком большая, и у неё слишком безграмотное население, чтобы этим управлять. В принципе суть та же, но об этом никто не говорит, а мне кажется, что об этом говорить надо.

Пётр Валентинович Мультатули, кандидат исторических наук, РИСИ:

Явление русофобии я бы разделил на историческую, политическую и духовную составляющие. По существу, речь идёт об определённом идеологическом оружии на сегодняшний день, с помощью которого враги нашей страны, недоброжелатели России пытаются исказить самосознание нашего народа и тем самым добиться его саморазрушения. Причём речь идёт не только о русских, но и вообще о всех народах русского мира. В связи с этим русофобия является крайне опасным явлением, и именно русофобия разрушила в 1917 году великую Российскую империю, и именно русофобия в 1991 году не позволила элите понять и признать ценности русского мира. Поэтому наша страна не пошла в 90-е годы по пути обретения этих ценностей.

Мне кажется неправильным, что сегодня такое опасное явление, как русофобия, не находит своей должной оценки ни в обществе, ни во власти, ни в элите. Мы совершенно справедливо боремся с таким понятием, как исламофобия, но про русофобию у нас практически нет никаких разговоров, у нас зачастую этого слова боятся, и разговор на эту тему сразу пытаются закрыть. Между тем русофобия, на мой взгляд и взгляд православных людей, это одна из форм одержимости. И этой одержимостью объясняется отношение западного или прозападного человека к русским ценностям, которые были всегда. Этим объясняется попытка взрыва Кремля Наполеоном, взрыв собора Александра Невского в Варшаве или уничтожение ценностей России нацистскими захватчиками.

Я бы выделил в русофобии три очень опасных явления: в первую очередь, это ненависть к власти, но не к самой власти, а как стержня, которым держится Российское государство. Ибо русофобия всегда направлена против государства, потому что с распадом государства будет распадаться вся страна.

Конечно, это ненависть к Православию как духовной составляющей России, но это и ненависть ко всем дореволюционным религиям. Это попытка изменить все традиционные религии. Далеко ходить не надо, посмотрим, как это происходит на примере Татарстана. Когда в народе, который был всегда лоялен, всегда был братским народом России, происходит изменение самосознания. Если татарская женщина всегда отличалась от русской тем, что носила платок, повязывая не вперёд, а сзади, то сейчас внедряются ваххабитские костюмы, изменяются формы строения мечети, изменяется само понимание и осознание татарского народа как части великой России. И поэтому мне кажется чрезвычайно важным положить русофобии конец не только на духовном, научном, практическом уровне, необходимо бороться с русофобией на государственном уровне. Ибо, как сказал Алексей Николаевич Боханов, если мы не сможем остановить русофобию, русофобия разрушит нашу страну.

Владимир Дмитриевич Кузнечевский, доктор исторических наук, РИСИ:

В американской энциклопедии слово «русофобия» определяется как «чувство неприязни и вражды к людям русской национальности». Там должно было быть продолжение, продолжения нет. Логически оно такое — чувство неприязни и вражды к людям русской национальности в Европе. То есть генезис самого этого феномена русофобии к нам пришёл из Европы, там это ощущается. А вот такой вопрос: в Китае есть русофобия? Я вырос в Восточной Сибири в городе Бодайбо внутри огромной китайской колонии. К нам они прибыли по предложению советского правительства, когда разбегались русские шахтёры. У меня ощущение, что в Китае русофобии нет. Сколько войн международных вела Россия? Я начну с Крымской войны. Против России выступили практически все развитые нации Европы. Потом 1917 год, гражданская война, потом Великая Отечественная — и опять вся Европа, почти все нации Европы имели своих представителей на советском фронте. Не дай Бог случись ещё одна такая международная война против России, мы будем иметь ту же картину. Значит, с точки зрения генезиса, русофобия — явление для России внешнее.

Как оно появилось? Лучше всего об этом написал Карл Маркс в своей статье «Разоблачение дипломатической истории XVIII века». Где он сказал, что после того, как царём стал Иван IV, на границах Европы появилось совершенно непонятное государство. Очень высокомерное, очень самостоятельное, и сразу выяснилось, что Европа нас воспринимает по принципу «свой-чужой». И от этого нам никогда не отойти. Лучше Данилевского об этом никто не сказал в его книге «Россия и Европа». Вначале это было на уровне подсознания, другая культура, чужая культура, непонятная культура и люди непонятные.

Кто из великих людей Европы относился к России с пониманием? Да никто. Начиная с Ж.Ж.Руссо, Маркса, Энгельса и других. Так, видимо, и будет. Потом, когда Европа перешла к осмыслению этого процесса, появились теории о варварстве, об отсталости и т.д. А потом начался третий этап: русофобия как мировоззрение начала внедряться внутрь русской среды. И я согласен с Бохановым и с Залесским, что самая опасная русофобия как мировоззрение наша внутренняя.

Александр Азизович Музафаров, директор Центра информационных и социологических программ Фонда исторической перспективы:

Внешний феномен ненависти к России государств — не уникальное явление: в разные времена подобные фобии охватывались по отношению к разным странам. Хотя русофобия более глубокое чувство, чем антигерманизм, который был в Европе начала XX века. Гораздо интереснее русофобия как феномен русского сознания. Поразительно, но русофобия получается своего рода русским феноменом, потому что редко можно найти другой народ, у которого в массовом интеллектуальном сознании, в культуре есть целое самоедское направление на самоистребление. В этом плане очень интересно появление славянофилов и западников. Эти течения появились в XIX веке, и парадокс заключается в том, что почвенники-славянофилы, которые основывались на изучении славянских национальных традиций, которые впервые пытались посмотреть на Россию с национальной точки зрения, пусть не с русской, а со славянской, они, как ни странно, были более понятны и близки к европейским течениям, чем западники. Потому что для европейца понятно, когда человек любит своё отечество, опирается на его традиции, он это может понять. Человек, который отрицает своё отечество, выглядит не очень умным, просто идиотом. Тютчев, который был славянофилом и который очень долго прожил в Европе, прекрасно понимал, как европейцы относятся к России, очень чётко сказал нашим западникам:
Напрасный труд — нет, их не вразумишь, –
Чем либеральней, тем они пошлее,
Цивилизация — для них фетиш,
Но недоступна им её идея.
Как перед ней ни гнитесь, господа,
Вам не снискать признанья от Европы:
В её глазах вы будете всегда
Не слуги просвещенья, а холопы.

Русское западничество мы называем западничеством, но это не значит, что это люди, принятые в западных кругах. Там к ним соответственное отношение.

Откуда берётся феномен национальной русофобии? Мне кажется, одна из важных проблем — невежество и массовое сознание элиты в отношении собственной истории. Невежество порождает сомнение, ухватывание за чужие идеи, за чужие рецепты, за чужие взгляды на Россию. Феномен русофобии обострялся в русском обществе, в русском сознании всегда после разрыва исторических знаний. Посмотрите, первое проявление русофобии — это XVI век, послание Курбского Ивану Грозному. Западники любят считать Курбского первым эмигрантом и диссидентом. Много бояр бежало в Литву, спасаясь от Ивана Грозного, но Курбский был первым, кто пытался подвести это под идейную базу. XVI век — это эпоха, когда в России прекращается летописание, происходит определённая утрата знаний, истории, которая была раньше. Впервые происходит разрыв в русской истории.

Второй всплеск русофобии мы видим в XVIII–XIX вв. После петровских реформ историю России пришлось открывать заново. Карамзин, Радищев изучают историю России с таким интересом, как будто это история античной Трои. В конце XVIII века мы заново находим памятники русской письменности. Естественно, на фоне такого разрыва идёт рост русофобских настроений.

То же самое мы наблюдаем и в XX веке. Большевики пошли дальше: они не стали дожидаться этого разрыва, они стали его усиленно создавать в благоприятной среде для генерации русофобских настроений. Потому что большевизм предусматривал создание всемирной коммуны, республики советов, где русским или вообще не было места, или немного в череде прочих. И естественно, у нас после революции прекращается преподавание национальной истории, восстанавливается она в 1934 году, но только русской как части земного движения. Идёт зачистка русского сознания, которая привела к тому, что на рубеже XX–XXI вв. мы имеем колоссальное историческое невежество не только населения, но и интеллектуальной элиты. И это задаёт идеальную среду для русофобских настроений и для их распространения в нашем обществе. Когда Чаадаев напечатал свои «Записки сумасшедшего», за философичные письма его реально сочли сумасшедшим. Тогда в русском обществе, после победы над Наполеоном, считалось, что так говорить про Россию может только человек, который немного повредился в уме. Была пущена реакция общества на это — резкая. Сейчас русофобия является не просто нормальной, это включение в клуб, в котором считается престижным быть немного русофобом. Вот ключевая проблема, на которой нужно сосредоточиться.

(Продолжение следует.)