Церковь молится: «Хлеб наш насущный дай нам на сей день». А как насчёт завтрашнего дня? Ведь сегодня может быть, как говорится, навалом, а завтра не исключено, что придётся локти кусать?
А.В.Гущина, г. Алапаевск
Христос учит Свою Церковь, как надо молиться Отцу Небесному. «Даждь нам днесь, дай нам сегодня хлеб наш», — должны мы говорить. На сей день, на сегодня — и довольно. Он не говорит: «Дай нам и на завтра, дай нам гарантию, что мы будем не лишены этого хлеба и в дни старости, обещай нам, что у нас не будет недостатка до последнего часа».
Но есть ли необходимость в таком уверении и обещании? Если каждое утро с доверием Господу мы будем просить пищу на наступающий день, разве не достигнем мы таким образом в мире и спокойствии конца нашей жизни? Булочник не печёт хлеб на целый месяц, тем более на целый год. Он знает, что приготовит новый хлеб завтра утром. Новорождённый не требует в первый день у материнской груди всё молоко, которое он выпьет, пока не прорежутся у него зубы. Засыпая, он знает, что сосцы, которые он осушил, будут наполнены при его пробуждении. Знает Отец ваш, — говорит Христос, — в чем вы имеете нужду (Мф. 6, 8). Прежде всего нам необходимо испрашивать дар младенческой веры у Господа.
Я прочитала где-то, что пост и молитва и милостыня — два крыла, возводящие нас ко Господу. Значит, если нет чего-то одного, оторваться от земли не получится. Почему эти добродетели так неразрывно соединены? Я понимаю, пост не имеет смысла без молитвы. Получается, что и без милостыни?
Галина Протасова, г. Калуга
Милостыня, как и пост, имеет измерение самообладания и вольного лишения, но это не единственное и не главное её основание. Её первая ценность — способность поделиться с другими тем, что имеешь. Сотворить милостыню, при условии, что это не просто символический жест, значит восстановить справедливость, принадлежащую всем людям пред Богом. Бог повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных (Мф. 5, 45).
Однако следует признать, что, хотя солнце светит на всех, его действие неодинаково. Одни младенцы рождаются с миллионами в колыбели, другие не имеют даже материнской груди, питающей их. Их общественное и материальное положение неравно. Это факт, хорошо известный из истории и подтверждаемый сегодня как никогда. Это неравенство становится несправедливостью, когда вследствие его одни лишены минимума, необходимого для нормальной жизни, а другие не могут придумать, на что ещё потратить своё богатство. Поэтому наш долг — попытаться восстановить хотя бы в какой-то части нарушенное грехом равновесие. Чтобы восполнить нашим излишком то, что недостает другим. В дни Рождественского поста Церковь указывает нам на Вифлеемские ясли, на пример нашего Господа Иисуса Христа, Который «будучи богат, обнищал ради вас, дабы вы обогатились Его нищетою» (2 Кор. 8, 9). Так понимаемая, наша даже самая скромная милостыня может обретать ценность вечности. Так же, как, скажем, обет нестяжания, принимаемый при монашеском постриге. Так же, как нелицемерная молитва, соединяющая нас с Богом.
Отдавая своё добро, я стремлюсь установить между нищим и мной равенство, соответствующее тому равенству, которое мы изначально имеем пред Богом как Его создания. И этот дар будет действенным в другом мире — «идеже несть болезнь и печаль, ни воздыхание», и где нет ни денег, ни социальных привилегий. В этом мире греха деньги создают барьеры и пропасти. Мы же, напротив, призваны преобразовать их в мост между людьми, в мост, который будет существовать и за пределами этой жизни. Это то, о чём возвещает Евангелие от Луки о Лазаре и богаче. Богач в упор не видел Лазаря, лежащего у его дверей, и позволил утвердиться бездне, которую создали деньги, между нищим и им. Его удивление в другом мире — в том, что эта бездна продолжается после смерти, и нельзя перейти от места страдания, где он находится, к лону Авраамову. Невозможно преодолеть её, не приобщившись постом и молитвой и милостыней Спасителю нашему.
В последнее время мы являемся свидетелями двух небывалых явлений. С одной стороны, всёвозрастающие нападки на Церковь с публичными богохульствами — что стоит одно наглое плясание в храме Христа Спасителя! А с другой — наши попытки найти общий язык с откровенно антихристианской культурой. Достаточно упомянуть выставку в храме мученицы Татианы, представленную устроителями перформанса «Осторожно, религия!», встречу студентов и преподавателей МДА со знаменитым рок-бардом Гребенщиковым, приглашение к сотрудничеству с Церковью Гельмана, вдохновителя и организатора многочисленных кощунственных акций. Нас как будто хотят убедить, что без приобщения к «современному искусству» невозможно успешное миссионерство. Что с помощью «современного искусства», столь доступного восприятию молодёжи, можно донести до неё и высокие истины. Церковь должна перестать быть косно-консервативной, ей надо непременно обновиться во многих своих подходах к миру — и мир услышит её.
В.В.Рябов, г. Москва
Кощунство в храме Христа Спасителя, привлекшее внимание общественности, на самом деле всё более становится обыденностью. Кажется, понятно, что это за провокация, как она оплачена и организована и из какого центра. Мы знаем, что сегодня в СМИ всё наглее и откровеннее появляются насмешки и клеветы на Церковь. Всё чаще совершаются убийства священников и монахов. И, разумеется, мы не такое увидим, если не будут вовремя приняты меры.
Но одно дело — реакция государства (какой бы она ни была), другое — реакция Церкви. В истории нам известно великое множество примеров решительного ограждения святыни от поругания. Начиная от Самого Господа нашего Иисуса Христа, Который бичом изгоняет из храма его осквернителей и непрестанно учит нас началу премудрости — страху Божию. К этому ограждению Церковь всегда относится с предельной серьёзностью, потому что помнит предупреждение о времени, когда «человек греха» в храме Божием сядет, как Бог, выдавая себя за Бога (2 Фес. 2, 3).
Но что значит нынешняя защита кощунников и солидарность с ними тех, кто «ради красного словца не пожалеет и родного отца»? Что это за явление, как будто набирающее в Церкви силу, одновременно с умножением нападок на нее совне? Два года назад мне пришлось написать статью «Выставка в храме при МГУ», совсем недавно — статью «БГ в МДА», и то, что описано в этих статьях, оказывается абсолютно созвучным с отношением некоторых христиан (и даже некоторых священнослужителей, которых наш патриарх назвал «предателями в рясах») к очередной мерзости.
Господь говорит Своим ученикам: «Вы соль земли». Это значит, что христиане для мира — то же, что соль для пищи: она сохраняет её от гниения и придаёт ей вкус. Но соль может утратить свою солёность и стать безполезной, то есть ненужной. Может ли быть у чего-то более печальное предназначение? Такое можно сказать, наверное, только о самом грехе. Быть призванным давать свет и стать тьмой? Быть призванным вести заблудившихся по дороге и валяться на земле? Быть призванным укреплять немощных и быть воплощённой немощью? К этой цели — к обессоливанию соли — направлены на последнем этапе истории все усилия врага рода человеческого. Эта болезнь духа именуется теплохладностью. Она отравляет ум и волю, разрушает апостольский дух христианства и подрывает его внутреннюю жизнь, претендуя при этом на миссионерство. Её первый симптом обнаруживается в ослаблении воли, которая привыкает к повторяющемуся злу и перестаёт на него реагировать. Ум помрачается и забывает о присутствии Христа в нашей жизни.
Христос перестаёт быть центром, служение в Церкви лишается своего содержания — в нём нет души, в нём нет любви. Теплохладность убивает главные качества любящей Бога души — радость о истине и ревностное горение о святыне, благодаря чему она устремляется к Богу. Душа как бы исполняется усталости и не хочет сражаться за жизнь по заповедям Божиим, делается неспособной воинствовать за Господа. Христос становится смутной идеей, Он где-то далеко, с размытыми очертаниями, и душа проникается по отношению к Нему всё большим безразличием. Постепенно она погружается в сон комфортабельного конформизма. Вместо духовного делания, требующего непрестанного усилия, — разговоры о вере, лишённой вследствие утраты страха Божия ясных, как заповеди, границ.
Если бы христиане были менее теплохладными, мир бы не был таким, каким мы видим его сегодня. Увы, о большей части принадлежащих только по крещению к Церкви христиан можно сказать, что соль потеряла силу. Пусть каждый из нас и прежде всего те, кто думает просвещать других, спросит себя, есть ли у него действительно соль, которую Господь требует от Своих учеников. Является ли для него молитва тем, что одухотворяет всю его внутреннюю жизнь и питает любовь? Быстро ли реагирует он на свои немощи и неверность благодати Божией делами покаяния, которые закрывают брешь, пробитую врагом? Нет сомнения, что в отсутствии реакции на оскорбление святыни — исключительный признак мёртвости души.
Сегодня мы — христиане, потому что первые христиане поистине были «солью земли». Они ревностно сражались за дело Христово в личной жизни и в жизни всего общества. И потому за короткое время смогли зажечь мир принесённым в него Господом огнём. Почему столь многие христиане сегодня, кажется, не способны противостоять волнам нравственного распада, подрывающим семью, школу, общественные учреждения? Вера не изменилась, Христос присутствует среди нас, как и прежде, Его власть и сила не умалились. Только теплохладностью тысяч, миллионов христиан можно объяснить такое «новое» христианство, которое соглашается с тем, что внутри него распространяются всякого рода ереси, нелепости и духовная распущенность. Теплохладность не имеет силы, и идёт на самый позорный компромисс с «общепринятым». Мир с радостной готовностью будет принимать такое христианство. Спящая вера слишком многих, только внешне принадлежащих Церкви, которые должны быть разбуженными, бодрствующими, внимающими, — вот что объясняет самые ужасные явления в личной и общественной сфере нашего погибающего Отечества. Неудивительно, что обращённые к вере такого уровня миссионерством начинают думать, что нормальный христианин — теплохладный, средний, готовый на всякое соглашательство. Среди первых христиан нормальным был смиренный героизм каждого дня, и если надо — мученичество, отдача своей жизни ради защиты веры. Когда любовь охладевает, когда вера погружается в сон, соль теряет свою силу и уже не годится ни для чего, «как разве выбросить её вон на попрание людям».
Теплохладность — не просто причина миссионерской неэффективности, капитуляции перед самыми малыми испытаниями. Как ни парадоксально, подобно предложению святыни псам и бросанию жемчуга перед свиньями она может привести не только к попранию святыни, но и к растерзанию этих по имени только христиан (Мф. 7, 6). Но будет ли их служение в этом случае исповедничеством и мученичеством? Если же кто и подвизается, не увенчивается, если незаконно будет подвизаться (2 Тим. 2, 5).