26 октября 1842 года, 170 лет назад родился выдающийся русский художник-баталист и литератор
В ночь на 25 января 1904 года японцы неожиданно атаковали русские боевые корабли, стоявшие на внешнем рейде Порт-Артура.
28 января в Тронном зале Зимнего дворца, после особо большого и парадного Высочайшего выхода, в торжественной обстановке был зачитан Манифест об объявлении войны Японии. Началась Русско-японская война.
Военный министр Куропаткин был назначен командующим действующей армией. Адмирала Макарова назначили командующим флотом. Пятнадцатого марта энергичный адмирал был уже в Порт-Артуре.
Первым к заведующему особым делопроизводством по отправлению русских и иностранных военных корреспондентов, желающих выехать на театр военных действий, Е.А.Никольскому явился известный художник Василий Васильевич Верещагин и передал письмо от А.Н.Куропаткина о выдаче ему разрешения немедленно выехать в Порт-Артур. Разрешение художнику было тотчас выдано.
— Это должен был быть ряд картин, подобных уже написанным мной об Отечественной войне 1812 года, — говорил художник. — Я задумал написать их таким образом, чтобы зритель получил по возможности наиболее верное реальное представление о происходящем с самого начала и до конца войны.
— Но ведь это будет колоссальная работа, — сказал Никольский.
— Да, конечно, но на местах я буду писать только эскизы, а затем по окончании войны в своей мастерской буду в продолжение долгого времени писать картину за картиной. Сколько именно — неизвестно. Да и знать не могу, — ответил художник.
«Человек предполагает, а Бог располагает, — вспоминая свою встречу с В.В.Верещагиным, писал впоследствии Е.А.Никольский. — Великому художнику не удалось написать даже и первого эскиза. Судьба решила иначе, и он погиб при первой попытке записать в свой альбом действительный морской бой. С ним погиб и единственный наш флотоводец, который мог успешно померяться силами с японским флотом, адмирал Макаров.
На капитанском мостике стояли адмирал Макаров, Верещагин, великий князь Кирилл Владимирович, командир "Петропавловска" и другие…
В штаб передавали — не знаю, насколько это соответствует истине, — что адмирал Макаров сам снял с крюка спасательный круг и дал его Кириллу Владимировичу».
В 1913 году Степану Осиповичу Макарову в Кронштадте был возведён памятник, изображавший адмирала в качестве былинного ратоборца Ильи Муромца. На памятнике начертано: «Помни войну!»
Право, не меньше заслуживал подобного памятника и друг адмирала Макарова художник Верещагин. В истории русской живописи он был единственным художником, награждённым Георгиевским крестом за храбрость и боевые заслуги.
Сын богатого череповецкого помещика, он был определён волею родителей помимо его собственной воли в Царскосельский малолетний корпус, а затем и в петербургский Морской кадетский корпус. С семи лет воспитывался вдали от семьи, в закрытом учебном заведении. Волевой, собранный и самолюбивый мальчишка в последние годы учёбы стал лучшим воспитанником школы, никому не уступавшим в классе первенства.
В последние два года пребывания в кадетском корпусе Верещагин всерьёз занялся рисованием. Начал посещать Рисовальную школу, располагавшуюся тогда на Бирже. Симпатичная наружность 16-летнего кадета располагала к нему всех, а его успешные занятия рисованием заставляли учителей обращать на него особенное внимание. Смотритель школы Гернер говорил: «Вспомните меня, этот Верещагин будет великим артистом!»
Получившего звание фельдфебеля гардемаринской роты, т.е. первого ученика во всём корпусе, Василия Верещагина утром заставали заснувшим над бумагой и карандашами. Рядом на столе горела свеча.
К весне 1860 года Верещагин окончил курс Морского корпуса первым и… тотчас вышел в отставку. Недовольный отец, чтобы не потакать отставке сына, отказался помогать ему деньгами. Но тот остался непреклонен. Осенью, пребывая в сильной нужде, Василий Верещагин поступил в Академию художеств. Забегая вперёд, скажем: через два года он, занимавшийся с исключительным прилежанием в классах Академии, покинет и её.
Ему претила академическая система обучения, основанная на условных принципах позднего классицизма. Верещагин хотел изучать и изображать реальную жизнь. В 1862 году он сжег свой одобренный Советом Академии картон на тему мифологии. Когда товарищи и любимый профессор Бейдеман, удивлённые происшедшим, спрашивали его, зачем он это сделал, «бумага-то ведь не виновата», Верещагин отвечал: «А это для того, чтоб уже наверное не возвращаться к этой чепухе!..»
Спустя несколько месяцев вслед за ним стены Академии покинут 14 академистов во главе с И.Н.Крамским.
Обучаясь в Академии, Верещагин серьёзно увлёкся историей. Много читал, с увлечением слушал лекции Костомарова в Думе. Кроме картона для Академии, много работал он и для себя, на свои темы, рисовал сцены из русской истории: «Тризна на могиле Святослава» и «Крещение Руси».
По натуре он был кропотливым исследователем. Изучение истории помогало правильнее понять происходящие события в окружающем его мире.
Исподволь он искал свою тему в живописи. Она открылась ему в Туркестане, когда он отправился в 1867 году в действующую армию в целях работы на натуре и познании «истинной войны». Природа, люди, незнакомая жизнь поразили Верещагина своей новизной. Ни единой минуты не переставал он восхищаться природой, расспрашивать, смотреть и рисовать, рисовать. Всё переменилось в одночасье, когда пронеслась весть, что бухарский эмир в Самарканде и собирается воевать с Россией. «Война! И так близко от меня, в сердце Средней Азии! — вспоминал позже художник. — Мне захотелось увидеть из близи свалку битв, и я тотчас же покинул деревню Буки, где собирался пробыть гораздо дольше… Слухи о войне уже распространялись по стране, и я скоро заметил это на отношениях ко мне жителей Буки. Только что, выходя из дому, я уже видел свирепые взгляды. Проснулась внезапно вся недоверчивость мусульманина к христианину, побеждённого к победителю…»
Василий Верещагин поспешил в Самарканд. Там при обороне самаркандской цитадели и увидел он войну «из близи».
«Массы неприятеля обложили крепость и через день пошли на штурм, — вспоминал Верещагин. — Я поспевал всюду, на всех вылазках был впереди, несколько раз схватывался врукопашную, и только вовремя подоспевшие солдаты выручали из верной смерти, так как накидывалось на меня иногда по нескольку человек… Одною пулею мне перебило ружьё около самой груди, другою сбило шапку с головы…»
Во время сражения Верещагин отвязал вражеское знамя, несмотря на то, что в эти минуты по его рукам стреляли, и принёс его полковнику, а тот отдал это знамя солдатам на портянки. Неприятельский штурм был отчаянный. Дрались не переставая восемь дней и восемь ночей. Смерть была неизбежна. Сдаться — значило предоставить врагу возможность отрубить тебе голову. Но таинственный голос шептал Верещагину: «Ты не будешь убит, и всё, что теперь видишь, ты это однажды нарисуешь на картинах».
Вскоре после сражения товарищи поздравляли Верещагина с «первым крестом» и удивлялись, почему он упорно отказывался от награды. Но таков был характер у Верещагина. Он считал: человек может жить и без наград.
Серия картин, созданная Верещагиным на материале трёхлетнего пребывания в Туркестане, увенчалась картиной «Апофеоз войны». На полотне художник изобразил пирамиду человеческих черепов в сожжённой степи на фоне руин разрушенного города. На раме картины написаны памятные слова: «Посвящается всем великим завоевателям: прошедшим, настоящим и будущим».
Верещагин выполнил поставленную перед собой важную задачу — «охарактеризование того варварства, которым до сих пор пропитан весь строй жизни и порядков Средней Азии».
Выставки туркестанских картин В.Верещагина, прошедшие в Лондоне, Петербурге, Париже, позволили говорить о появлении в мире крупного, своеобразного художника, творчеством своим знаменовавшего коренной перелом и новый этап в развитии мировой батальной живописи.
В отличие от официальных художников-баталистов, представлявших в парадных, идеализированных картинах войну как сплошной апофеоз славы, торжества и величия духа, Верещагин изобразил войну такой, какова она есть, правдиво передав и её оборотную сторону…
Ему казалось, что правдивым показом войны, войны как тяжёлой народной драмы, он даст стимул к поискам средств избавления человечества от войн. «Передо мною как перед художником война, и её я бью с размаха и без пощады; сильны ли, действительны ли мои удары — это другой вопрос, вопрос моего таланта, но я бью с размаха и без пощады…» — писал В.В.Верещагин П.М.Третьякову 21 апреля (3 мая) 1879 года.
Едва началась Русско-турецкая война 1877 — 1878 годов, как Верещагин оказался уже добровольцем на фронте. Он принимал участие в минной атаке на Дунае, был ранен, лежал, приговорённый к смерти, в госпитале. Выздоровев, вернулся в действующую армию; посещал Шипку, под пулями и гранатами писал этюды. Находясь в штабе генерала М.Д.Скобелева, он ни на шаг не отставал от этого легендарного храбреца, никогда не склонявшего головы перед пулями.
Его поражали мужество, героизм, жертвенность русских солдат, пришедших на помощь братьям-славянам в их борьбе за освобождение от 500-летнего османского ига. Нередко, работая над картинами, глаза художника увлажнялись слезами, и он с трудом сдерживал рыдания. Цепкая память возвращала в прошлое и заставляла заново переживать увиденное прежде.
Человек многосторонних дарований, Верещагин был не только живописцем, но и писателем, этнографом, общественным деятелем и публицистом, автором книги «На войне в Европе и Азии», неутомимым путешественником. Он побывал на Кавказе, на Русском Севере и в Средней Азии (благодаря чему в отличие от художников-однофамильцев получил даже прозвище Туркестанский), на Балканах, в Индии, Палестине, Японии, в Соединённых Штатах Америки, на Кубе и на Филиппинах. Масштаб творческого наследия Верещагина поражает своей грандиозностью. Большой, нередко сенсационный успех сопровождал его выставки не только на родине, но и за рубежом. Верещагин создал впечатляющий цикл произведений об Отечественной войне 1812 года. Кроме того, его кисти принадлежит множество портретов, пейзажей, бытовых сцен из жизни России и других стран.
«Верещагин не просто только художник, а нечто большее, — записал Крамской после первого знакомства с его живописью. — Эта идея, пронизывающая всю выставку, эта неослабная энергия, этот высокий уровень исполнения… заставляет биться сердце гордостью, что Верещагин русский».
Наталия Петровна и Лев Михайлович АНИСОВЫ,
дер. Богунино, Тверская обл.