Жизнеописание Алексея Михайловича Ридигира – Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II (Продолжение)
КОНЦЛАГЕРЬ ЭСТОНИЯ
Три прибалтийские республики вошли в сферу влияния СССР согласно дополнительному секретному протоколу пакта Молотова — Риббентропа. Зимняя война показала, что Красная армия достаточно боеспособна, чтобы войти в Прибалтику, и как никто не пришёл на помощь Финляндии, так никто не захочет ввязываться в конфликт с СССР, защищая Литву, Латвию и Эстонию. Один за другим произошли государственные перевороты, безальтернативные выборы и создание трёх новых просоветских республик. Буржуазная Эстония превратилась в Эстонскую Советскую Социалистическую Республику и 6 августа 1940 года вошла в состав СССР.
А в это время бывший главный бухгалтер фанерной фабрики Лютера Михаил Александрович Ридигер уже полностью посвятил себя служению Богу в храме святителя Николая в Таллине. Рукоположение состоялось 18 февраля 1940 года. Никольский — старейший православный таллинский приход. Первый деревянный храм, по преданию, был заложен ещё Ярославом Мудрым, когда город носил младенческое имя Колывань, что по-древнерусски означает Колыбель. Новый каменный храм, существующий и по сию пору, построен на месте прежних, освящён в 1827 году и стоит на улице Вене, что по-эстонски — Русская. В основании церкви похоронен сосланный Екатериной II в Ревель митрополит Ростовский и Ярославский Арсений (Мацеевич), который выступал против секуляризации церковных земель, за что и пострадал. В пору патриаршего служения Алексия II он будет канонизирован в лике святых как священномученик.
С весны 1940 года храм святителя Николая стал родным для семьи Ридигеров. Отныне в нём служил дьякон Михаил, а одиннадцатилетний Алёша прислуживал. Настоятелем являлся молодой тридцатилетний священник Александр Киселёв, он стал новым духовным наставником будущего Патриарха.
Александр Николаевич родился в 1909 году в Тверской губернии, мальчиком его вывезли в Эстонию во время революции, здесь он окончил духовную семинарию и был рукоположен митрополитом Александром (Паулусом). В Никольской церкви стал настоятелем в 1938 году.
Впрочем, общение Алёши с ним оказалось недолгим. После провозглашения Эстонской ССР отец Александр эмигрировал в Германию, спасаясь от арестов, коим подверглись все активные члены РСХД. В Берлине он служил в соборе святого Владимира, а когда началась война, много уделял внимания работе в лагерях для советских военнопленных, организовал помощь вещами и продуктами. В своих воспоминаниях он напишет: «Сколько заботы и любви вкладывали прихожане в помощь этим несчастным. Собирали старую одежду — стирали, перешивали. Особенно трудно было с едой, ибо её было очень мало у всех. Покупать на чёрном рынке из-за высокой цены было невозможно. Выручал чеснок — немцы его не любят. Сытому трудно понять, но в те времена ломоть хлеба, головка чеснока спасали подчас человеку жизнь».
На некоторое время судьба сведёт его с генералом Власовым, отец Александр станет вице-президентом общества «Народная помощь» при Комитете освобождения народов России, председателем которого как раз и являлся Власов. Но генерал, имя которого стало синонимом предательства, в итоге разочаровал отца Александра, ибо был верующим только напоказ, никогда не исповедовался и не причащался, личную жизнь вёл далеко не такую, как подобает православному человеку.
После войны уже в сане протоирея отец Александр переедет в Штаты, где станет секретарём епископа Иоанна (Шаховского), организатором РСХД в Нью-Йорке, настоятелем Свято-Троицкой Асторийской церкви в Нью-Йорке, а затем основателем и настоятелем храма на западной стороне Манхэттена.
Но с Алексеем Ридигером ему суждено будет встретиться уже только через сорок лет после того, как отец Александр бежал из Эстонии. А тогда, в 1940-м, для семьи Ридигеров снова наступили тревожные времена. Сразу же покатились аресты всех, кого большевики могли счесть неблагонадёжными. Особенно это касалось деятелей РСХД, к которым принадлежал и отец Михаил. Со дня на день ожидали, что за ними придут. И за ними пришли. Но вновь произошло чудо! Вот как о нём рассказывал сам Святейший:
— В это непростое время к нам приехали родственники отца. Мы жили в пригородном районе Таллина, в местечке Нымме, в небольшом деревянном двухэтажном доме, окружённом ветвистыми деревьями. В садовой тени ещё притаился сарайчик, с виду совсем неказистый, но там была комната, которую родители обустроили под вполне сносное жильё, и небольшой закуток, где я играл в церковь… Гостей мы разместили в доме, а сами переселились в сарай, туда же забрали и своих собак — я с ними в детстве не расставался. И вот как-то ночью только уснули, вдруг слышим — кто-то ходит по саду. В доме свет, оттуда доносятся громкие незнакомые голоса. У ворот, на улице, военный автомобиль с не выключенным мотором. Стало ясно: пришли по наши души. Что делать? Решили притаиться и полушёпотом стали молиться. А собаки тут же, с нами — глазами сверкают, но тоже молчат. Так ни разу и не тявкнули, хотя непоседы были известные… Лучи фонарей долго шарили по деревьям, несколько раз скользнули по нашему убежищу, но, видимо, никто не мог поверить, что в таком убогом сарае могла расположиться семья священника. Солдаты так и уехали ни с чем, а наша семья с тех пор и до немецкой оккупации в 1941 году в доме более не жила, только в сарайчике.
В этом рассказе самое невероятное — поведение собак, которых, как известно, весьма трудно, да что там трудно, невозможно заставить молчать и сидеть тихо. Они обязательно начнут рваться, лаять, а зажмёшь пасть — будут громко скулить. И то, что четвероногие ограничились одним сверканием глаз, — настоящее чудо!
Менее невероятно то, что люди, приезжавшие арестовывать Ридигеров, больше не заявлялись. Когда где-то шли повальные аресты, часто не хватало чекистов. Известно много случаев, когда, отсутствуя некоторое время в собственном жилье, люди избегали арестов. К примеру, человека должны арестовать. Он, зная об этом, берёт билет на теплоход и плавает по Волге до Астрахани и обратно. Или уезжает в Среднюю Азию и отсиживается там, пока не кончатся деньги. За ним приходят раз, другой, третий, решают отложить, мол, успеется, а потом забывают про него, и он, вернувшись из круиза, живёт себе дальше. В преступном мире такой приём известен как «лечь на дно». Случалось, он помогал и во времена сталинских репрессий. Слишком много было арестов, у мрачного ведомства рук не хватало всех скрутить и пересажать!
Но так всё же спасались единицы, а тысячи и тысячи попадали в гулаговское рабство. Вот почему ещё раз следует подчеркнуть: тогда, в 1940 году, произошло чудо, Господь отвёл семью Ридигеров от несчастья, как когда не дал сесть беременной Елене Иосифовне в злосчастный автобус. Михаила Александровича могли потом арестовать и в церкви. Однако почему-то не арестовали. Загадка, на которую может звучать всё тот же ответ: рук не хватало. Но, с другой стороны, даже нынешняя эстонская комиссия по преступлениям «советских оккупантов» отмечает не такое уж огромное число арестованных: в 1941 году — 1000 человек, в 1942 году — 6000. Вполне возможно, обязательному аресту подвергались только самые отъявленные враги СССР, открыто заявлявшие о своей враждебности.
Осенью 1940 года Алёша пошёл в пятый класс, уже в советскую школу, со всеми соответствующими добавлениями. В советской школе ему суждено будет проучиться в пятом, а затем в девятом и десятом классах, остальные классы — в несоветской!
Летом 1941 года органами НКВД проводилась депортация граждан Эстонии, которой подвергались лица, отказавшиеся принять советское гражданство, уголовный элемент, проститутки, бывшие жандармы, охранники, руководящий состав полиции, тюрем и рядовые полицейские и тюремщики, крупные помещики, торговцы, фабриканты и крупные чиновники буржуазных правительств вместе с членами их семей, бывшие белогвардейские офицеры и члены контрреволюционных антисоветских организаций. За Урал было депортировано более десяти тысяч человек, из них треть помещены в лагеря. В их число могли попасть и Ридигеры. Елена Иосифовна как дочь расстрелянного белогвардейского офицера, Михаил Александрович как член РСХД, которое было отнесено к антисоветским организациям. Но и теперь чаша сия миновала их.
Через два месяца после начала Великой Отечественной войны Таллин оказался под властью Гитлера. Оборона продолжалась три недели, из них несколько дней шли бои в предместьях и в самом городе, но после переноса штаба обороны в Кронштадт удерживать город любой ценой перестали, и 28 августа войска вермахта полностью вошли в город.
В шестой класс Алексей Ридигер вновь пошёл уже в несоветскую школу. Начались три года оккупации Таллина фашистами.
Ещё в марте 1941 года экзархом Латвии и Эстонии стал митрополит Виленский и Литовский Сергий (Воскресенский). Под его руководством на оккупированных гитлеровцами территориях была создана Псковская Православная миссия, поставившая своей целью возрождение церковной жизни там, где на сто вёрст в округе не оставалось ни одного храма, все разорили большевики.
На Эстонию деятельность Псковской Православной миссии в годы войны не распространялась, поскольку здесь было много действующих православных храмов. Но эстонские священники во время оккупации вели себя так же, как и члены Псковской Православной миссии. Эстония превратилась в огромный концлагерь, и здесь тоже необходимо было оказывать помощь заключённым. Среди тех, кто особенно проникся сердцем к судьбе этих несчастных, был и отец Михаил Ридигер. Вот как об этом впоследствии вспоминал его сын:
— В то время я учился в обычной средней школе. Отличником не был, но и в отстающих не числился никогда. Любимый предмет — Закон Божий, за его изучение неизменно имел высший балл… Мой отец, Михаил Александрович, был рукоположен во диакона и служил в храме. Поэтому после гитлеровской оккупации, когда на территории Эстонии повсеместно появились опоясанные колючей проволокой концентрационные лагеря, мой отец посчитал своим христианским долгом регулярно их посещать. Немцы тому не препятствовали. Гитлеровцы не возбраняли деятельность православных священников, стремясь представить себя в глазах населения оккупированных территорий защитниками веры от коммунистического безбожия, хотя, конечно, таковыми вовсе не были. Но верно и то, что советская власть жёстко преследовала Русское Православие: разрушала и оскверняла храмы, тысячами и тысячами уничтожала священнослужителей и верующих мирян… Только в 1943 году Сталин решил ослабить эти гонения. Между тем в Эстонии епископ Нарвский Павел добился разрешения германского командования на духовное окормление заключённых и помощь им продуктами и одеждой. Даже когда в одном из концлагерей вспыхнула эпидемия тифа, владыка Павел не изменил себе и продолжил там архипастырское служение с риском для собственного здоровья. Он в полном смысле слова посвятил себя служению милосердия, побуждал к этому своих клириков и призывал паству чем возможно помогать своим страдающим братьям и сёстрам. Мой батюшка горячо поддержал владыку Павла и также старался всё возможное время служить милосердию.
В качестве псаломщика отец, как правило, брал с собой будущего митрополита Таллинского и всея Эстонии Корнилия (Якобса), а мальчиком-прислужником — меня. Иногда ездила с нами по лагерям, расположенным в порту Палдиски, а также в деревнях Клоога и Пылкюла, и моя дорогая матушка, Елена Иосифовна, но после увиденного и пережитого она потом несколько дней не могла прийти в себя. После этого у мамы появилось молитвенное правило: с тех пор перед иконой Божией Матери она каждый день стала читать акафист «Всех скорбящих радость». Потому что скорбей у неё было много: ведь моя безценная матушка пропускала через своё сердце буквально всё, что касалось меня и отца… Столько непереносимого горя, физических и душевных страданий, человеческих драм и трагедий, сосредоточенных на одном пятачке земли, я больше нигде в своей жизни не видел. Людей из России — военнопленных Красной Армии и рабочую силу из мирных городов и деревень — доставляли в Эстонию в гораздо худших условиях, нежели убойную скотину. Их почти не кормили, поили тухлой или ржавой водой. Большую часть страдальцев затем отправляли на каторжные работы в Германию, меньшую использовали тут же, в Эстонии, обрекая на рабское — и это в лучшем случае — существование. В пересыльных лагерях собирались тысячи людей. Для всех, кто оказался за колючей проволокой, такая жизненная ситуация была настоящей трагедией, которая усугублялась подчас безумными слухами. Например, несчастные из средней полосы России впервые увидели море и почему-то решили, что их непременно утопят в балтийских волнах… Поэтому обращение к вере, духовная поддержка священнослужителей, окормлявших лагеря, им были крайне необходимы. В основном сюда попадали взрослые люди, но встречались среди них и подростки, и вовсе дети.
Мы старались им хоть как-то помочь: для забитых, голодных, оборванных людей собирали продукты, одежду, лекарства… Обычно в бараке выделялась комната или просто отгораживался закуток. Туда помещали привозной престол и совершали богослужения. Многие узники просили их окрестить, чтобы вверить свою судьбу Господу Богу. Мы никому не отказывали. Именно в пересыльных лагерях я впервые начал читать Шестопсалмие. Особенно жалко было, конечно, детей: перепуганных, измождённых, голодных. Многие из них были моими сверстниками, но попадались и меньшего возраста… Спокойно взирать на их страдания было нельзя. Кое-кому из расчувствовавшихся местных жителей удавалось уговорить коменданта, и тогда обречённых на мучительную гибель ребятишек брали в милосердные семьи, усыновляли либо удочеряли. Спасали.
В 1943 году Ридигеры спасли из концлагерного ада пятнадцатилетнего Василия Ермакова, его младшую сестру Варю, священника Василия Верёвкина с семьёй и позже — Валерия Поведского. Василий Ермаков станет православным священником, в своих воспоминаниях он напишет: «Бог так судил, что моя жизнь с молодых лет оказалась связанной с жизнью Святейшего Патриарха Алексия II. Я прекрасно знал его семью: батюшку Михаила Александровича, матушку Елену Иосифовну и, разумеется, самого Алёшу. Думаю, не пережил бы я страшных военных лет, если бы Господь не послал мне встречу с удивительной семьёй будущего Патриарха. Михаил Александрович вызволил меня из фашистской неволи: еще немного — и я бы непременно погиб…»
В 1942 году в Казанском храме Таллина Михаил Александрович Ридигер был возведён в сан священника и отныне сам мог совершать богослужения. И он совершал их не только в храмах, но и в концлагерных бараках. Псаломщиком при нём был восемнадцатилетний гимназист Вячеслав Васильевич Якобс, сын полковника царской армии, арестованного в 1940 году во время присоединения Эстонии к СССР, увезённого в Москву и там расстрелянного. А мальчиком-служкой — тринадцатилетний Алёша. Так в концлагере Эстонии началась их дружба на всю жизнь. Вячеслав станет потом митрополитом Таллинским и всея Эстонии Корнилием, Алёша — Патриархом всея Руси.
14 октября 1943 года, в самый праздник Покрова Богородицы, отцу Михаилу удалось добиться освобождения из лагеря Палдиски (Балтийский) брата и сестры Ермаковых и священника Василия Верёвкина.
Вася Ермаков был верующим мальчиком, он с семьёй рос в городе Болхове Орловской области, оказался в оккупации. В своих воспоминаниях он утверждает: «С 1942 года в редкие свободные часы я посещал храм и, быть может, впервые ощутил благодать Божию, хотя многого не понимал из Евангелия». В июле 1943-го фронт проходил в нескольких километрах от Болхова. Немцы стали устраивать облавы, хватали работоспособных людей в возрасте от десяти до пятидесяти лет и угоняли их на Запад.
16 июля Вася Ермаков с сестрой Лидой попал в такую облаву, и в числе многих других его погнали пешком до самой Эстонии. В сентябре оказались в концлагере Палдисский, довольно крупном — в нём содержалось около ста тысяч человек. Смертность от голода и болезней страшная. Тогда и стали приезжать в лагерь священник Михаил Ридигер с сыном Алёшей, а также девятнадцатилетний псаломщик Вячеслав Якобс. Они привозили приставной престол, совершали богослужение, причащали и подкармливали верующих концлагеря. Вскоре таллинское духовенство обратилось к немецким властям с просьбой отпустить священника Василия Верёвкина с женой Варварой и сыновьями Василием и Владимиром. Просьбу удовлетворили, а добрый отец Василий сказал, что Вася и Лида Ермаковы, а также и Виталий Солодов также являются членами его семьи. Никто не проверил, и вместе с Верёвкиными выпустили из лагеря троих псевдо-Верёвкиных. В Таллине их поселили в квартире Марии Фёдоровны Малаховой, духовной дочери отца Михаила Ридигера, которая с братом, сестрой и племянницей были в 1941 году репрессированы советской властью.
«Когда мы прибыли в Таллин, я сразу отправился в церковь, — вспоминал Василий Ермаков. — Измождённый, голодный, я чуть не падал от порывов ветра, но пока не принёс молитву благодарения Божией Матери за своё счастливое освобождение, о еде даже думать не мог. С тех мгновений для меня началась новая жизнь… До конца войны вместе с Алёшей Ридигером я служил у епископа Нарвского Павла. Получил доступ к духовной литературе и окунулся в неё. Тогда я впервые узнал, что был на Руси угодник Божий Серафим Саровский. Мы много и подробно говорили о нём с Алёшей. Особенно нам запомнились слова из проповеди священника: "Наступит золотое время для России, когда летом будут петь пасхальные песнопения…" Я стал вести дневник, он у меня сохранился, разные выписки, духовные наставления и особенно о России. И мы молились, веря, что "золотое время" наступит».
Спасать людей и молиться о «золотом времени» — вот что было войной для священников на оккупированных землях, таких, как отец Михаил Ридигер. Сотни спасённых жизней — вот их подвиг. Победа России — вот награда за их молитвы!
Отец Валерий Поведовский исповедовался в концлагере Пылькюля у отца Михаила, и тот ходатайствовал за него. Добиться его освобождения долго не удавалось — отец Валерий открыто выражал своё негодование по поводу плохого обращения с пленными в концлагере, ругал немцев за их расправы над евреями. Лишь в конце 1942 года немецкое начальство выпустило его, причём отцу Михаилу было заявлено, что если отец Валерий впредь будет высказываться против действий гитлеровцев, то арестуют и его вместе с ним. Таким образом, отец Михаил становился заложником, но он не моргнув глазом пошёл на это. Вместе с отцом Валерием были выпущены его дети и супруга. Все они нашли приют при церкви святителя Николая, где отец Валерий стал ещё одним священником.
Освобождённых нужно было одевать, поскольку в лагерях их одежда превращалась в лохмотья, и первое время кормить, покуда они не смогут как-то зарабатывать себе на пропитание. И это притом что сами эстонские православные священники жили бедно. Отношение немецких властей к Православию лишь в первый год оставалось более или менее снисходительным. Войдя в Таллин, гитлеровцы первым делом разрешили колокольный звон, запрещённый большевиками, возобновили работу духовных учебных заведений. Но уже в 1941 году они закрыли таллинский собор Александра Невского, и все годы оккупации сохранялась угроза уничтожения этого храма. В своей газете «Ээсти сына» националисты злорадно писали: в стенах храма появились трещины. Будто бы это свидетельствовало об опасности пребывания в соборе людей и о страшной угрозе в случае его разрушения для окружающей застройки Вышгорода. Это обстоятельство должно было подвести власти к единственному выводу: собор надо сносить, а колокола вывезти в Германию и переплавить на пушки. Но Господь миловал, сделать это не удалось.
После победы под Сталинградом и на Курской дуге всё чаще стали тайком поговаривать о том, что скоро фашистов из Прибалтики погонят прочь. А весной 1944 года война вновь вернулась в страну ливов. В ночь с 9 на 10 мая советская авиация совершила мощный авианалёт на Таллин — двести восемьдесят бомбардировщиков всю ночь ревели в небе, сбросили около двух тысяч фугасных и около полутора тысяч зажигательных бомб. Погибло множество мирных жителей, как эстонцев, так и русских. Это наша общая трагедия. Притом что фактически бомбардировка не имела смысла — основные военные действия разворачивались на немецкой линии обороны «Танненберг» в двадцати километрах западнее Нарвы, а в самом Таллине немцев было не так уж и много. Бомбы взрывались не только в центре города, но и в пригородах.
И вновь «совпадение» — Ридигеры могли тоже погибнуть, но именно в ту ночь они находились не в Таллине, словно Господь вывел их оттуда, как ветхозаветного Лота. Одна из бомб взорвалась во дворе их дома, осколком убило соседку. А могло убить их, окажись они у себя.
«По-моему, война — это самое противоестественное, что есть на свете. Я был мальчишкой в те годы и, может быть, далеко не всю трагичность нашего положения тогда понимал… Но в одном убедился твёрдо: даже в самых, казалось бы, критических ситуациях Всемилостивейший Господь неизменно оказывал нашей семье Своё покровительство».
Александр Юрьевич СЕГЕНЬ
(Продолжение следует.)