На 1/14 сентября приходится решение о сдаче Москвы Наполеону в 1812 году. На следующий день неприятельская армия вошла в столицу Третьего Рима.
Это привело к грандиозному пожару города, о котором немецкий философ В.Шубарт написал следующие строки:
«Я не стану касаться спорного вопроса, сами ли русские это сделали, грабители-мародёры или пьяные французы, намеренно или по ошибке. Дело не в этом. А в том, что если в городе, состоящем из деревянных строений, из 300 000 его жителей остаётся несколько тысяч, — он должен погибнуть. Уже сам уход москвичей означал, что они жертвуют своим имуществом. И тем не менее: с каким само собой разумеющимся спокойствием, без всякой позы свершался этот величайший в истории жертвенный акт! Ни одна столица міра, которую доселе покорял Наполеон, не оказывала ему такого приёма. Берлинцы стояли шпалерами, когда тот вступал в город, и кланялись. Русские и на себя, и на врага нагоняли ужасы апокалипсиса. При этом ни одна столица не имеет такого значения для народа, как Москва для русских. Она значит для него больше, чем Париж для француза. Это священный город для русских. И тем не менее!
Наполеон сразу почувствовал, что является свидетелем необычайного явления, какое когда-либо представало взору европейца, — это был взрыв на редкость своеобразного міроощущения, устремлённого не на обладание и власть, а на конец конечного, на сверхчувственную свободу. Крепостной мужик 1812 года знал об этой свободе больше, чем парижский citoyen [гражданин] 1790-го, у которого слово liberte, [свобода] было постоянным на устах. Надо прочесть рассказы очевидцев, например, воспоминания графа Сегюра, чтобы представить весь ужас, обескураживший Наполеона, когда он сентябрьскими ночами 1812 года впервые заглянул в бездну московской души. "Что за люди! И это они натворили сами! Какое неслыханное решение, сущие скифы!" Никогда потом не покидал его этот ужас; даже на острове Св. Елены у него осталась эта дрожь в сердце, и из этого внутреннего потрясения родились тогда пророческие слова: «Россия — это сила, которая гигантскими шагами и с величайшей уверенностью шагает к міровому господству…» Это был его рок — потерпеть крушение на Востоке. Не стал ли он и в этом отношении символом Европы?
Победа 1812 года была достигнута не только полководческим гением: Кутузов не мог меряться силами с Бонапартом; она досталась не только храбростью русского солдата: его противники были не менее храбры, лучше вооружены, превосходили в тактической ловкости. Победа была завоёвана русскими исключительно благодаря их совершенной внутренней свободе… которую европеец не может и даже не хочет иметь».
(В.Шубарт. «Европа и душа Востока»)