Жизнеописание Алексея Михайловича Ридигира – Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II (Продолжение)
ПОСОЛЬСТВА БОГА НА ЗЕМЛЕ
Таллинский храм Александра Невского был возведён в память о чудесном спасении императора Александра III во время железнодорожной аварии, когда вагон, в котором находилась вся августейшая семья, был полностью разрушен, и царь держал крышу, покуда все смогли выбраться. Обычно в таких катастрофах люди погибают.
Это было настоящее чудо. Место для возведения храма было выбрано самое почётное — перед губернаторским дворцом, в котором ныне размещается эстонский парламент. Строился храм как на синодальные ассигнования, так и на пожертвования от верующего населения всей России. Главным подрядчиком стал купец первой гильдии Иван Дмитриевич Гордеев. Торжественное освящение собора происходило 30 апреля 1900 года. Совершал его епископ Рижский и Митавский Агафангел (Преображенский), причём в сослужении принимал участие святой праведный Иоанн Кронштадтский.
Так в самом сердце эстонской столицы вознёсся в небо нарядными куполами и сверкающими крестами красавец-храм с одиннадцатью колоколами, пятиглавый и трёхпрестольный собор, рассчитанный на полторы тысячи прихожан, построенный по образцу московских храмов XVII столетия, украшенный по фасадам мозаичными панно. Он стал настоящим архитектурным и духовным украшением Ревеля.
В годы националистической резвости ура-патриоты Эстонии возопили о том, что храм стоит на холме Тоомпеа, в котором, по преданию, покоится прах народного героя Калевипоэга, и в 1928 году даже было принято решение взорвать православную святыню. Предполагалось на том месте соорудить полуязыческий «Пантеон эстонской независимости». И лишь благодаря стараниям предстоятеля Эстонской Апостольской Православной Церкви митрополита Александра (Паулуса) это не произошло. Разные были и есть эстонцы — и такие, кто в борьбе за независимость готов на любое преступление и кощунство, и такие, как митрополит Александр и многие другие достойные представители своего прекрасного народа, имеющие в душе страх Божий. Понимающие, что храм — это не просто архитектурное сооружение, а посольство Бога на Земле.
Вот одно такое посольство, храм Александра Невского на Замковой площади, и стало тем местом, куда Ридигеры с волнением и любовью приходили по праздникам и будням, в воскресные и не воскресные дни. Здесь Алёша научился осознавать, что дом, в котором они живут, временный, а здесь, в храме, — прихожая того дома, в котором они будут жить вечно после своего ухода из земного странствия.
— Протоиерей стал моим духовным отцом. Он, как и мои родители, учил меня главному: видеть в людях прежде всего доброе начало.
В шестилетнем возрасте Алёша стал прислуживать отцу Иоанну. Первым его послушанием было разливать святую воду. Он стоял возле чана со святой водой и чувствовал себя часовым на очень важном посту.
Он уже знал наизусть всю службу. Не заучивал. Она сама ложилась и ложилась на сердце, пока не отложилась в нём полностью. В пять лет Алёша умел хорошо читать, а когда пришла пора идти в школу, бабушка Аглаида Юльевна подарила ему главную книгу.
— Разве можно забыть знакомство с первой религиозной книгой? До сих пор помню запах её страниц…
Этой книгой было Евангелие. В 1936 году такой драгоценный подарок сделала бабушка. Надписала: «Алёше. Книга для чтения и назидания». С этим Евангелием он не расстанется до последних дней своей жизни.
А в мире всё стремительно менялось. Население земного шара достигло двух миллиардов человек. И один человек из этих двух миллиардов на вполне демократических выборах в Германии стал канцлером, а вскоре — фюрером, вождём объявленного им самим Третьего рейха. Под его вытянутой вперёд и вверх дланью Германия стремительно превращалась в сильное и хищное военное государство, уже не скрывающее своих целей по захвату других государств. В Эстонии многие смотрели на господина Гитлера с восхищением, здесь у него находилось всё больше и больше приверженцев. Несколько притухший в конце двадцатых и начале тридцатых национализм вновь стал набирать градус, эстонские фашисты с ненавистью взирали на некоренных представителей, и снова зазвучало из искривлённых губ презрительное «vene tibla», вполне приравниваемое к «juut koonu» — «жидовская морда».
В конце тридцатых годов, когда в Эстонии под влиянием гитлеризма
вновь стали поднимать голову яростные националисты, воскресли призывы покончить с Православием, взорвать храм Александра Невского. Помешало им одно весьма удивительное обстоятельство — во главе эстонского государства стоял православный эстонец Константин Яковлевич Пятс. Несколько раз он избирался государственным старейшиной, как в двадцатых и тридцатых годах именовался пост главы государства, а в 1934 году, будучи премьер-министром Эстонии в полномочиях государственного старейшины, Пятс совершил военный переворот, призванный не допустить прихода к власти вапсов — националистов, основывающихся на идеях Муссолини. В Эстонии было введено тоталитарное правление, но не фашистское. Все политические партии запрещались, вводилась цензура. А сам Константин Яковлевич сначала был провозглашён государственным протектором Эстонии, а в 1938 году стал первым эстонским президентом.
Мало того что глава государства был православным, его родной брат Николай Яковлевич и вовсе являлся православным священником, членом Поместного Собора Русской Православной Церкви 1917—1918 годов. В 1936 году протоиерей отец Николай стал настоятелем храма Александра Невского. Вновь гроза миновала этот величественный собор в центре Ревеля. Уже мало кто осмеливался призывать к его уничтожению в условиях тоталитарного режима, возглавляемого родным братом настоятеля!
Алёша Ридигер был такой же мальчик, как все вокруг, весёлый, озорной, немножко избалованный вниманием любящих родителей и особенно бабушки Аглаиды. Но строгая мама не давала особо разбаловаться, умея ласково и одновременно без сюсюканья смирять детские капризы. Родители возили малыша в разные святые места, особенно часто в Пюхтицкий монастырь. Ходили и на обычные, светские, прогулки, часто гуляли в таллинском парке Кадриорг, на окраине которого располагался зоопарк. Зверьё Алёша обожал, и любовь к посещению зоопарков останется у него на всю жизнь. И в семье всегда бывала живность — сначала терьер Джонни, потом огромный ньюфаундленд Солдан и безпородный Тузик, умело и с достоинством позирующий на многих детских фотографиях: «Гляньте на меня, быть может, я какой-нибудь собачий принц!»
В конце тридцатых годов Алёша Ридигер стал всё чаще и чаще играть в одну игру, которая поначалу вызывала недоумение и сомнения у его родителей.
Патриарх Тихон в детстве играл в священника — мастерил некое подобие кадила и разгуливал с ним по двору, произнося молитвы, осеняя крестом других ребятишек, благословляя их. Патриарх Алексий II в детстве устроил даже свой собственный храм:
— Было у меня в детстве особое занятие, которое сам я, впрочем, считал тогда вполне серьёзным делом. Я служил. В крохотной пристройке возле дома оборудовал некое подобие храма. Во всяком случае, мне точно казалось, что это «дом Божий», и никакой несерьёзности по отношению к своей затее я не признавал. Даже икона там была у меня — почти настоящая. Свечи горели, ладаном пахло… Был и алтарь, который страсть как хотела увидеть «хотя бы одним глазком» моя двоюродная сестра Елена. Однако сделать этого я позволить никак не мог — особам женского пола в алтарь заходить не положено. Единственная возможность — это устроиться в храм уборщицей… Сестрёнка была готова на всё, и мне пришлось устроить её на работу. Так играли. Совершать службу — вот, пожалуй, самое любимое моё занятие в детские годы. Заниматься этим мог часами! Были у меня свои облачения, их помогла мне сделать мама из своих старых платьев. Службу я знал наизусть с семи лет, так что всё получалось неплохо. Вот только родителей моих это моё увлечение стало в какой-то момент смущать.
Ридигеры вместе с Алёшей постоянно ездили по монастырям, бывали в мужской Псково-Печерской и женской Пюхтицкой обителях. А в 1937 году Михаил Александрович впервые побывал на Валааме. Поездка настолько потрясла его, что на следующий год он твёрдо решил свозить туда всю семью. Заодно и спросить у старцев, хорошо ли, что Алёша играет в собственную церковь.
Согласно православному преданию, Валаам — крайняя северная точка, до которой апостольскими стопами дошёл святой Андрей Первозванный, неся свет Христов миру. Тут он поставил каменный крест и отправился в обратный путь. Спустя девять столетий монахи Сергий и Герман основали на Валааме братство, которое с 1407 года стало монастырём.
После революции 1917 года Валаам оказался на территории Финляндии. Православные, жившие в Стране Суоми и в Прибалтике, ежегодно совершали паломничества на северный Афон. Из Таллина переплывали в Хельсинки, оттуда на поезде ехали в Виппури, как тогда назывался Выборг, далее на автобусе до Сортавалы, а там садились на монастырский пароход и плыли по Ладожскому озеру.
— Помню, что за штурвалом всегда стоял валаамский монах в чёрном облачении. Помню и как уверенно он вёл наше судно по порою не очень ласковым волнам. Дорога непростая, но никто из нас почему-то не уставал. Когда сходили на берег, то чувства, охватывавшие нас, лишали на какое-то время дара речи. Древняя обитель с её ещё не разрушенными тогда традициями монастырской жизни. Сама архитектура монастыря и скитов. Намоленность храмов. Неброская, потрясающей глубины природа северного края. Всё это произвело на меня, девяти- и десятилетнего мальчика, неизгладимое до сего дня впечатление. Запомнились встречи с духоносными старцами и насельниками обители, их открытость, доступность для каждого паломника, какая-то особая чуткость. Во многом посещения Валаамского монастыря и определили мой дальнейший жизненный путь.
Итак, летом 1938 года Михаил Александрович, Елена Иосифовна и Алёша впервые приплыли на Валаам.
— Да там всё удивительно, особенно для городских жителей, которые приехали на короткое время — глотнуть чистого воздуха, набраться ярких впечатлений… Как-то раз мы стали свидетелями похорон одного из насельников монастыря. Стояли в сторонке, смотрели на траурную процессию и вдруг замечаем, что нет скорби в лицах насельников. Наоборот, проводы в последний путь напоминали какое-то торжество, едва ли не праздник. «В чём дело? — спросили у старцев. — Почему не плачет никто, не печалится?» Старцы нам объяснили, что плачут они, когда совершается постриг: в тот момент каждый вспоминает данные им и не всегда исполняемые обеты. Вот уж где настоящие скорбь и печаль… А провожая своих братьев в путь всея земли, монахи могут только порадоваться за ушедшего — ведь он наконец достиг тихой пристани, завершил своё жизненное странствие.
Настоятелем Валаама был в те годы схиигумен Харитон (Дунаев). Обитатели выбирали себе по возможности кто более строгую жизнь, кто менее. Для того существовали скиты различной строгости. К примеру, особенно строгим считался Иоанно-Предтеченский скит. Туда семью Ридигеров лично отвёз на вёсельной лодке схиигумен Иоанн, известный не только своей образованностью, но и тем, что вёл обширнейшую переписку со своими многочисленными духовными чадами.
— Великий был духовник! Посреди густого ельника стояла бревенчатая изба, в которой схиигумен жил в полном одиночестве. Сам возделывал огород, пёк хлеб, а всё остальное время непрестанно молился. Однажды мы с родителями весь день провели, общаясь с этим замечательным старцем. Он рассказывал нам о благотворности сердечной молитвы. Вокруг стояло совершеннейшее безмолвие, казалось, весь мир затих, слушая валаамского мудреца, — с трепетом вспоминал Святейший много лет спустя.
— Молитва — самый трудный подвиг, и она до последнего издыхания сопряжена с трудом тяжкой борьбы. Всё же Господь, по Своему милосердию, временами даёт и утешение молитвеннику, чтобы он не ослабевал, — учил старец Иоанн.
Во время Первой мировой войны великий князь Николай Николаевич предложил создать на Валааме особый скит, в котором монахи бы денно и нощно молились об упокоении душ русских воинов, павших за веру, царя и Отечество. Так появился Смоленский скит, основанный духовником великого князя иеромонахом Георгием, он построил храм и келью. Предполагалось, что вскоре должны поселиться здесь ещё двенадцать монахов, но грянула революция, и Георгий остался один, принял схиму под именем Ефрем и в одиночестве ежедневно совершал Божественную литургию по полному монастырскому уставу, поминал воинов, павших на поле брани. Пребывая на Валааме, Ридигеры всё не решались спросить у старцев относительно того, может ли подросток позволять себе играть в богослужение. И вот монах Иувиан привёз их в Смоленский скит, они молились с иеросхимонахом Ефремом, а когда тот в своей келье прилёг отдохнуть, вдруг поманил к себе Алёшу и стал рассказывать ему, как в детстве играл в церковь, облачался в священника, а сестра при нём исполняла должность прислужницы. Услышав это, Михаил Александрович и Елена Иосифовна едва не расплакались — старец, не получив вопроса, сам ответил на него.
Такое не редкость, часто приходится слышать о том, как старцы заранее знают о вопросах своих посетителей и, не дожидаясь, отвечают на них. К примеру, известный песнопевец иеромонах Роман (Матюшин), ещё будучи монахом, сомневался, можно ли петь под гитару. И братия Псково-Печерского монастыря, в котором он тогда подвизался, выказывала недовольство тем, что он поёт под гитару песни собственного сочинения. Дело понятное: тогда вся молодёжь бренчала под гитару, в любой подворотне имелся свой «певец», чаще всего исполняющий нечто «русское народное, блатное, хороводное». Тогда монах Роман отправился на остров Залит к своему духовнику — старцу Николаю Гурьянову — с вопросом, как быть. Приехал, сели чай пить, он только собрался задать вопрос, а отец Николай его предваряет:
— А что же ты гитарку свою с собой не прихватил? Я очень люблю, как ты поёшь под гитарку! Тебе Бог послал это пение. Надо петь.
Кстати, Святейший тоже любил песнопения иеромонаха Романа и, когда его спрашивали, какую музыку он предпочитает, нередко упоминал их.
Но вернёмся на Валаам 1938 года. Посещали Ридигеры и Коневский скит, в котором их непременно встречал схимонах Николай. Он всегда предчувствовал гостей и заранее ставил к их приезду самовар, чтобы они приехали, а чай уже на столе.
— А какие душеспасительные беседы при этом велись!.. Показывал нам свою деревянную церковь, своё жилище — русскую избушку на берегу зеркального озера. Очень много мы пили с ним чая. Раз за разом отшельник предлагал ещё чашечку и ещё, да так ласково, ненавязчиво, что отказать было никак не возможно. Говорил он мало, любил больше слушать. Но зато если вставит словечко, так не забыть уже никогда. «Молиться-то легко, а любить всего труднее», — эти его слова я навсегда запомнил.
Валаам представлял собою не только монашескую обитель, но и финский форпост, на нём размещались войска, строились фортификационные сооружения, ведь отношения Советской России с буржуазной Финляндией всё ухудшались и ухудшались, дело шло к войне. Финские солдаты кто с усмешкой, кто с неудовольствием поглядывали, как мимо них в чёрных облачениях, длинноволосые и бородатые ходят истинные хозяева острова и его окрестностей. Побаивались монастырского гостиника игумена Луку, человека внешне сурового, почти свирепого, к которому так запросто не подкатишь. Зато для паломников он открывался в ином свойстве:
— Высокий, худой, в белом подряснике с чёрным бархатным поясом… Монах очень торжественно выдавал ключи прибывшим на остров паломникам и туристам. Поселял нас в уютную келью, непременно наведывался, интересуясь, всем ли довольны. Когда у него было время, садился за стол и неторопливо рассказывал о жизни на Валааме.
Монахи быстро отличают истинно верующих от показушных. Ридигеры стали на Валааме любимцами. Иеромонах Памва до того полюбил их, что всякий раз, бывая потом в Таллине, непременно приходил в гости. А Алёшу больше всего полюбил простой монах Иувиан, в миру Иван Петрович Краснопёров, коего на подвиг монашества благословил сам Иоанн Кронштадтский. Рассказывая о нём, Иувиан вложил в сердце Алёши Ридигера особое чувство почитания это человека Божьего. Иоанн Кронштадтский, должно быть, стал первым неканонизированным святым, о ком мальчик часто думал, образ которого носил в сердце всю свою жизнь. И какое дивное совпадение, что на следующий же день после того, как митрополит Алексий (Ридигер) станет Патриархом, будет канонизирован именно Иоанн Кронштадтский! И таких «совпадений», имеющих глубочайший смысл, будет в его жизни очень и очень много. О чудесных совпадениях говорили многие отцы. «Когда я перестаю молиться, совпадения прекращаются», — утверждал, к примеру, епископ Василий (Родзянко).
Один мой знакомый в лихие девяностые незаслуженно оказался в тюрьме. Жена долго добивалась его оправдания и освобождения. Наконец решила испробовать последнее средство — пошла в церковь, помолилась, поставила свечи, заказала молебен. В тот же день её мужа освободили. Когда она ему рассказала об этом чуде, он рассмеялся и махнул рукой:
— А! Это простое совпадение! — не понимая, что это очень не простое, а очень важное и таинственное — промыслительное совпадение!
Монах Иувиан говорил Алёше не только о великих подвижниках Православия. «Человек исключительной начитанности и эрудиции, он был главным собирателем и хранителем истории валаамских подвижников. Архивариус монастыря по основному своему послушанию, отец Иувиан заведовал на острове также водомерными и метеонаблюдениями, которые проводил на протяжении многих лет с большой тщательностью, хорошо понимая, что они вызывают неизменный интерес научного мира», — вспоминал о нём Святейший.
Монах Иувиан рассказывал Алёше о своих наблюдениях за природой Валаама, где иной раз в день выпадает месячная норма снега или дождя. Озеро часто штормит, сосны и другие деревья, растущие вдоль берега, принимая на себя удары стихии, обретают причудливые очертания. Монах показывал Алёше живописные валаамские внутренние озёра, из которых самое большое и красивое озеро Сисяярви. На его берегу растёт знаменитая старая сосна, которую изображал на своих полотнах Шишкин. А ещё растут на острове необычные ели, одетые в густую крону до самых пят, будто и они приняли на себя монашеские облачения. Несмотря на частые шторма и ветры, Валаам обладает своим особым микроклиматом, в котором можно выращивать теплолюбивые растения и плоды, чем с особым увлечением занимаются монахи. Летом на острове гораздо больше солнечных дней, нежели на материке, но средняя температура июля семнадцать градусов. Зимы обычно снежные, но сильные морозы редкость.
А сколько тут птиц и зверей! Лоси, зайцы, лисицы, норки, белки. На маленьких островах валаамского архипелага лежат ладожские нерпы. В траве иной раз можно увидеть блеснувшую змею. Весной и летом щебечут птицы, коих тут больше ста видов. Замечательна и рыбалка, приносящая на монастырский стол свои дары — лосося и хариуса, карася и однофамилицу отца Иувиана краснопёрку, лещевидную густеру и серебряного сига, золотистого линя и ладожскую палию, которая и водится-то лишь в Ладоге да Онеге.
До чего же хороша жизнь на Валааме! Вернувшись в Таллин, Алёша только и мечтал о следующем лете, когда можно будет снова сюда приехать. Всю осень, зиму и весну он переписывался с отцом Иувианом, они обменивались скромными, но дорогими друг для друга подарками. Допустим, Алёша ему — записную книжечку, а монах мальчику — литографический вид горы Афон и стихи.
«Дорогой о Господе, милый Алёшенька! — писал Иувиан в своих письмах. — Сердечно благодарю тебя, дорогой мой, за приветствие с праздником Рождества Христова и с Новым годом, а также за твои добрые пожелания. Да спасёт тебя Господь Бог за все эти дары духовные… Если бы Господь сподобил всех вас приехать к нам на Пасху, это увеличило бы нашу пасхальную радость… Прости, дорогой Алёшенька! Будь здоров! Да хранит тебя Господь. В своей чистой детской молитве вспомни и о мне, недостойном. Искренне любящий тебя о Господе м. Иувиан».
Алёша в детстве часто простужался и болел ангиной. Добрый монах поддерживал его: «…В продолжение понесённых тобою неоднократных болезненных недомоганий мы каждый раз искренне сочувствовали тебе, Алёшенька, а также и молились за тебя Богу, чтобы Господь уврачевал тебя и даровал бы тебе Свой драгоценный дар — здоровье телесное и спасение душевное. О сём и сам ты молись Господу Богу, помня Его слова, изреченные в Евангелии Христовом: Имейте веру Божию, ибо истинно говорю вам, если кто скажет горе сей: поднимись и ввергнись в море, и не усомнится в сердце своем, но поверит, что сбудется по словам его, — будет ему, что ни скажет. Потому говорю вам: все, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите, — и будет вам. Такая молитва веры спасёт болящего и воздвигнет его от болезни. В ожидании личного с тобою свидания и собеседования у нас на Валааме, с искренней к тебе любовию остаюсь — м. Иувиан».
Алексею много придётся болеть, и не только ангиной, но и сердечными заболеваниями и всякий раз усердной молитвой сдвигать и сдвигать гору своей жизни дальше и дальше до самой кончины в преклонном возрасте.
Письмо Иувиана о силе молитвы отправлено в конце июня 1939 года. На Пасху Ридигерам побывать на Валааме не удалось, они отправились туда во второй половине лета, и снова всё было как в дивном сне — встречи с монахами, ставшими родными, прогулки по чудесному острову, стояние на богослужениях под дивный и неповторимый валаамский распев. Казалось, отныне они ежегодно будут приезжать сюда, на северный Афон, чтобы насладиться жизнью, подобной райскому бытию. Но, увы, вторая поездка оказалась последней, когда они втроём так счастливо сюда прилетели, как на крыльях. В следующий раз Алексей приедет сюда без отца и матушки спустя почти полвека! А тогда, в 1939-м, Валаам встречал войну. Уже в сентябре дислоцированные на острове финские войска были приведены в боевую готовность. С 12 октября монастырь замолчал — власти запретили колокольный звон. 30 ноября семьи военных эвакуировали в глубь Финляндии. 12 октября в монастыре был прекращён колокольный звон. 30 ноября началась так называемая Зимняя война между СССР и Финляндией.
В последние два десятилетия вся вина за эту довольно ожесточённую войну была возложена на Советскую Россию. Это несправедливо. В условиях надвигающейся куда более страшной войны СССР просил Финляндию уступить ему остров Ханко для устройства на нём военно-морской базы, а также часть территории, дабы граница не подходила к самым окраинам Ленинграда. «Мы ничего не можем поделать с географией, так же как и вы… Поскольку Ленинград передвинуть нельзя, придётся отодвинуть от него подальше границу», — заявил Сталин. Взамен Финляндии предлагались территории на Карельском полуострове, вдвое большие, нежели получаемые Советским Союзом. Но финны ответили, что эти территории и без того должны принадлежать им. Отношения между странами резко ухудшились, что и привело к вооружённому конфликту. Не хотите согласиться по-хорошему, будем действовать по-плохому, — так решило советское государство. В итоге, проведя военные действия на финской территории, Красная армия, понеся потери вдвое большие, нежели финская, прорвала линию Маннергейма, добилась желаемой победы, получила Карельский перешеек, отодвинула границу от Ленинграда на 150 километров, а Финляндия взамен не получила ничего.
Среди приобретений Советского Союза оказался и Валаамский архипелаг. Несколько раз он подвергался бомбардировкам, но обошлось без человеческих жертв. Чудом не пострадали и постройки. Одна бомба упала прямо перед входом в Спасо-Преображенский собор и — не взорвалась! А могла бы разрушить весь фасад. 5 февраля 1940 года схиигумен Харитон возглавил эвакуацию монастырской братии.
— Останься они на Валааме, их участью стало бы окончание дней в концентрационном лагере, — утверждал впоследствии Святейший. — И вот февральской ночью 1940 года собрались все монахи обители, не менее двухсот человек. Получили благословение игумена Харитона, взяли в руки то, что смогли унести: раку преподобных Сергия и Германа Валаамских, ризы, иконы, книги, — и, обливаясь слезами, оставили родную обитель. Идти пришлось прямо по льду Ладожского озера. Поднялась метель, двигаться нужно было на северо-запад, а это было как раз против ветра. Не всем довелось выдержать суровое испытание… В Финляндии, в местечке с названием Папиниеми, что переводится как «поповский мыс», уцелевшим монахам удалось образовать Ново-Валаамскую обитель.
А на самом Валааме обосновалась единая школа боцманов советского ВМФ, в августе 1940 года прибыли первые курсанты и добавилась школа юнг. Новые обитатели северного Афона не испытывали благоговения перед валаамскими святынями, постройки монастыря перекраивались на новый лад. Жизнь обители канула в прошлое. Но не будем поливать грязью тех молодых людей, что прибыли сюда учиться военно-морскому делу: в годы Великой Отечественной войны они совершали иные чудеса — чудеса героизма, принимая участие в боевых операциях по обороне Волхова и берегов Ладоги, охране Дороги жизни, без которой жертвы осаждённого города на Неве оказались бы куда более страшными!
В Ново-Валаамском монастыре все, кого так любил Алёша и его родители, будут доживать свой век. В 1983 году умрёт последний русский монах, братия станет вся финская. В наше время она насчитывает десять человек, которые возносят православные молитвы о «госпоже нашей Финляндии».
В Таллине семья Ридигеров с волнением следила за событиями Зимней войны, переживала о потере Валаама, куда теперь невозможно будет поехать следующим летом.
1 сентября 1939 года разразилась Вторая мировая война. В течение месяца гитлеровские армии разгромили Польшу, и вскоре из Прибалтики по призыву Гитлера началось возвращение в Германию людей, имеющих немецкие корни. Особенно много уезжало весной 1940-го. Могли уехать и Ридигеры. Но они нисколько не чувствовали себя немцами, имея русское мироощущение, исповедуя русскую Православную веру. Конечно, Эстония была не Россия, но русского в ней было куда больше, нежели в Германии.
Александр Юрьевич СЕГЕНЬ
(Продолжение следует.)