Зима в России больше, чем зима. И, чтобы не принимать участия в страшных «новогодних праздниках», поехал я в Палестину именно зимой. Первое, что впечатлило в тёмном и неубранном Тель-Авиве, так это холод. Вот те и погрелся.
Местный житель, первый, кого я встретил в Израиле, оказался «инженером из Ухты», пожилым переселенцем. Здесь работает дворником. Да и то: «Когда тебе под пятьдесят, никому ты здесь не нужен — самую грязную работу выполнять будешь за копейки», — сказал он и зашаркал себе дальше. Пошёл и я к морю восход смотреть. Холод, кстати, стал слабеть, а вместе с ним и липкой темнотой исчезало и противненькое настроение: по опыту знаю, что первое впечатление от страны далеко не всегда оказывается верным. Всмотреться надо — в страну, в людей.
А всматриваться было во что. Во-первых, Средиземное море в любом случае может вызвать почтение: как-никак колыбель средиземноморской цивилизации. Во-вторых, именно здесь, на этом самом месте, всего пару тысячелетий назад гостил в доме кожевника Симона его и мой тёзка — Симон Петр, он же апостол Христов.
Поразмыслить было над чем. Над тем, например, почему этот город называется Тель-Авив — Яффа. Ба, «Яффа»-то, оказывается, в нашем произношении «Иоппия»! То есть вот он, тот самый дом Симона кожевника, о котором в Деяниях Апостольских и повествуется. Интересный такой дом на берегу моря с надписью: «Дом Симона кожевника, семья Захарии». Стоишь здесь, раскрываешь Новый Завет, читаешь слова, обращённые ангелом к сотнику Италийского полка Корнилию: «Пошли людей в Иоппию и призови Симона, называемого Петром. Он гостит у некоего Симона кожевника, которого дом находится при море; он скажет тебе слова, которыми спасешься ты и весь дом твой» (Деян. 10, 5—6).
А впереди — Иерусалим! Гостиница в Старом городе в сотне метров от храма Гроба Господня. Познакомившись с неторопливыми, но по-восточному гостеприимными хозяевами-арабами, кинув вещи, я решил взять тайм-аут: спокойно выпить кофе и начать спокойно относиться к тому, где я нахожусь. И вообще, оказавшись в Израиле, наверное, стоит смириться со следующим обстоятельством: всё сразу не увидишь. Во-первых, не успеешь. Во-вторых, в погоне за всем сразу сильно рискуешь остаться безо всего решительно. Да и вообще разве это all included»?
Есть такой настоятельный совет, который мы ежедневно можем услышать в церкви после завершения чтения благодарственных молитв: «После Причастия каждый да пребывает в немногословии и чистоте, чтобы достойно сохранить в себе Христа принятого». Так что пускаться в многословие и сладкословие очень бы не хотелось.
И, кстати, именно поэтому Иерусалим и становится таким важным местом для каждого христианина: он призывает к серьёзному отношению к святыне. А кроме того, здесь начинаешь понимать то, что Бог с нами предельно деликатен и скромен. Здесь, на этой земле, произошли главные события человеческой истории, здесь прозвучало первое тихое, изумлённое и радостное «Христос воскресе!». И вместе с тем тут — обычный восточный город, базары, торговцы, суета. Храм Гроба Господня хоть и большой, но внешнего величия, как у Софии Константинопольской или храма Христа Спасителя, например, здесь нет. Скромно стоит в окружении разного рода зданий. Понимание того, где находишься, приходит далеко не сразу. Не хочется тут «щёлкать на память», не хочется суетиться, несмотря на многолюдство.
Поскольку город не только старый, но ещё и восточный, заблудиться в нём больших трудностей не представляет. На тебя со всех сторон набрасываются весёлые арабские торговцы, искренне готовые только тебе, друг из России, продать свой замечательный, своими руками сделанный платок-«арафатку» за 2000 рубликов. В результате шёл я со своими платочками в гостиницу жутко довольный. До тех пор, пока не увидел в Вифлееме точно такие же за десять шекелей, за сто рублей то есть. Со стыда и от злости купил ещё пару.
В гостинице — привычная суета. Всякой твари по паре: ирландцы, немцы, американцы, японцы — по большей части паломники. Все что-то говорят, улыбаются, обсуждают. Сидит рядом с их толпой дядька. Улыбается во весь рот, но не говорит вообще ничего. Наш человек, сразу ясно. Хотя нет, наши особой улыбчивостью не отличаются. А жаль. Поэтому и спрашиваю улыбающегося дядьку по-английски, мол, как жизнь? Ох, как мы проигрываем, не владея иностранными языками! «Давайте, — говорю, — знакомиться. Я — из России тоже». — «Ура, — закричал дядька, вскакивая с кресла и протягивая руку. — Хоть поговорить будет с кем, а то здесь кругом иностранцы, словом не перекинешься. Ты откуда?» — «Вологодский», — промолвил я, нарочито окая. Что тут с дядькой сделалось: аж запрыгал от радости! «Земляк! Дружище! Зёма! Брателло! А я из Череповца! На кладбище работаю! Могильщиком!»
Не могу сказать, что я испытываю нежные чувства ко всем череповецким выходцам, особенно если они и Череповец-то своей родиной не считают, но такая откровенность и любовь к родному пепелищу убедили: есть в Череповце настоящие мужики! Уже потом, отсмеявшись, мы с Сергеем познакомились по-настоящему. Да, действительно, Сергей работает могильщиком. («Так себе работа, зато немногословная и располагающая к серьёзному взгляду на вещи»). Несколько раз он уже был на Святой земле, буквально влюбился в Иерусалим и использует любую возможность, чтобы вернуться сюда. «К тому же выходные длинные в России — не пить же, честное слово! Лучше уж полезным делом заняться». Схожесть воззрений нас объединила, и по Иерусалиму мы ходили уже вдвоём. Звучит: вдвоём по Иерусалиму вместе с могильщиком!
Зная лучше любого экскурсовода расположение монастырей и храмов города, Сергей с радостью водил меня по ним, не пропуская ни одной службы. Время здесь течёт совершенно по-другому, так что литургия ночью в храме Гроба Господня воспринимается вполне естественно: Пасха здесь всегда. И эта пасхальная радость чувствовалась у «моего» могильщика: вот у кого бы поучиться терпению и снисхождению к немощам других! Сергей не хотел замечать возможных поводов к неудовольствию, а просто тихо и спокойно молился в храме.
Через день — Рождество Христово, и, находясь в Палестине, было бы только логичным встретить этот праздник в Вифлееме, от Иерусалима километров 10. Всё рядом, но всё и далеко: Вифлеем-то находится в Палестинской автономии, отделённой от Израиля стеной, напоминающей печально известную Берлинскую. И, например, если у тебя паспорт палестинский, то так просто из автономии ты не выберешься — разговаривал с арабами, которые, живя в Вифлееме, ни разу (!) не были в Иерусалиме — не пускают. И израильтян тоже не шибко в автономию пускают. Такие вот дела. Стену построили именно израильтяне — для противодействия террору. Частенько какая-нибудь мусульманская группа приходит в дом арабов-христиан и начинает обстреливать территорию Израиля. В ответ, понятное дело, тоже летят ракеты — мусульманская группа уходит, дом христиан уничтожается. И так всё время. Это всё к слову о «толерантности» и «добрососедстве». Заложниками войны были и остаются христиане.
Рано утром я сел в автобус и через полчаса был на месте. Стена действительно впечатляет: метров пять бетона, «колючка», бряцанье оружием с обеих сторон, наблюдательные вышки… Но нас, иностранцев, контроль не шибко касается: прошли, и всё — мы в Вифлееме.
Вход в храм Рождества Христова называется «Врата смирения»: в базилику можно попасть через очень низкие двери. Такой низкий вход в храм небесполезен: поклонишься — может, поймешь, куда и зачем пришёл.
Время течёт здесь совершенно по-другому, поэтому каких-то двенадцати часов, которые, оказывается, прошли, пока ты был в храме, не замечаешь. Здесь находится и пещера, в которой, по преданию, родился Христос. Само место Рождества отмечено большой серебряной звездой, рядом — ясли, куда положили Младенца. На площади перед храмом арабы устроили торжественные марши в честь приближающегося праздника: настоящие парады — с волынками, знамёнами, хоругвями. А потом прибежали эфиопы с барабанами, которые устроили такое торжество, что даже общительные и горячие арабы чувствовали себя смущённо: танцы, крики, барабаны. Чувствуется праздник!
Служба идёт на нескольких языках: греческом, арабском, русском. Когда стали читать Символ веры (у греков и арабов он читается), дали возможность руководить чтением Символа русскому диакону. Ага, «чтением». Вот тут, кажется, все тысячи людей, пришедших на службу, поняли, «кто в доме хозяин»: грянули старым добрым распевом так, что стены в этом гигантском храме зашатались, как будто бы вместе запели. Я намеренно употребил это «кто в доме хозяин» в кавычках, потому что Хозяин-то, понятное дело, один — Бог. К большому сожалению, не все это хотят понимать…
Из Вифлеема обратно в Иерусалим мы возвращались через КПП, где встретили молодую семью из Питера: приехали на Рождество с маленьким ребёнком. Не без юмора ребята: «Похоже, Израиль — единственное место, где евреям плохо живётся».
Снова Иерусалим, Старый город, Елеонская гора. Поднимаешься на неё, проходишь через Гефсиманский сад, смотришь на город — «изнемогает всяк глагол». Впрочем, есть и «глаголы неизнемогающие»: например, в одном из монастырей здесь написана молитва «Отче наш» на самых разных языках народов мира. И исландский, и маори, и фарерский, и прочая, и прочая…
Сергей посоветовал: «Поезжай в Назарет, в Тиверию». И вот я у Галилейского озера. Того самого, где апостолы рыбу ловили, где один из них к Христу по воде пошёл, где он же, много позже, препоясавшись, навстречу воскресшему Христу поплыл, кинувшись, не помня себя от радости, в это Галилейское море из лодки. И где трижды отвечал на вопрос: «Симоне Ионин, любиши ли Мя?»
Тивериадское озеро впечатляет. Особенно ночью, когда туристы разошлись по гостиницам. Тишина. Луна. Волны. Скромный монастырь на берегу. Не так властно время над миром, оказывается.
Когда читаешь Евангелие, то названия разных мест могут восприниматься отстранённо: Тивериада, море Галилейское, Назарет, Фавор, Кана, Капернаум… Раскрываешь карту: это вот отсюда досюда Христос с учениками прошёл, здесь Он преобразился, а здесь Его хотели с горы сбросить? А здесь вот Нагорная проповедь звучала, а вот тут Он пять тысяч людей накормил? Так тут же рядом всё! И совсем уже по-другому читаешь Библию: об отстранённости, по крайней мере географической, речи идти уже не может. Хотя бы ради того, чтобы Евангелие читать, понимая, где что находится, стоит поехать.
И тысячу раз порадовался, что не связался с «туром по библейским местам». Идёшь по дороге: справа — Галилейское озеро, слева — холмы и горы Галилеи. С садами, между прочим. Полезное дело: тут действует старый добрый закон, согласно которому можно в саду поедать всё, что упало с дерева на землю. Рвать фрукты нельзя, подбирать можно. Говорят, целые семьи с детьми выезжают в такие вот фруктовые сады, ходят по ним, красотой любуются. Фрукты поедают. Надо будет учесть на будущее: проголодался — и в сад. Только без пакета, потому что собирать тоже запрещено. А плоды здесь — не нашим консервам чета. Лимоны размером с футбольный мяч примерно, оливки чуть меньше теннисного. То же и с овощами. Помидоры, огурцы, картофель. Попробовав их, не наш водянистый кошмар «made in EU» или «произведено в Китае» в наших, увы, супермаркетах, уже не воспринимаешь больше.
Ещё есть замечательное блюдо в Тиверии: «Петрова рыба». Ловят её в Галилейском море, конечно. Готовят её замечательно. Сидишь на берегу, ешь свою рыбину и думаешь, что, во-первых, апостолы-то именно таких и ловили, а во-вторых, и Христос, когда, воскреснув, их в Галилее встретил, именно таких-то им и приготовил. Не приедается рыбка галилейская!
Можно ещё долго рассказывать: и про Назарет, Кану, Фавор и Ермон, про радостные и не очень встречи, про смешные и весёлые, но добрые ситуации (один «Макдоналдс» с надписью «кошерная пища» чего стоит!), но теперь я прекрасно понимаю моего нового знакомого, могильщика из Череповца: единожды увидев Святую землю, человек стремится побывать здесь вновь.
Пётр Михайлович ДАВЫДОВ