— Никому не нужен русский человек, ни начальникам своим, ни правителям, которые давно бы уже нашу страну в аренду сдали, если бы не стало русских… — запальчиво говорила наша спутница, а я молчал, потому что возразить на это было нечего.
— Так-то оно так, — наконец сказал я. — Только порою кажется, что и самому себе русский человек тоже уже не нужен…
— Так ведь зато Богу нужен, — тихо, но убеждённо проговорил отец Андрей, останавливая машину. — Я иногда читаю Жития святых и думаю, что всё это про нас, про нашу Родину написано…
— Как это? — удивился я.
Я действительно не мог понять, о чём говорит мой спутник, зачем он остановил здесь, на краю оврага, машину…
Конечно, красиво было.
Круто уходил вниз обрывистый склон, заросли кустов в лощине, кажется, собирали в себя вечерние сумерки. А с другой стороны шоссе тянулись безконечные луга, нежно освещённые заходящим солнцем…
— Это у нас всё и было, что про святых пишут, — повторил отец Андрей, мягко усаживаясь на брёвнышке у края обрыва.
Мы присели рядом с ним.
— Не согласны? Ну да ладно, я тогда вам про красноармейца Лукова расскажу…
— Расскажите — согласился я. — Про красноармейца, батюшка, интересно будет послушать, хотя какое отношение они имеют к святым? Вы ещё про будёновку вспомните…
— Кстати, именно про будёновку! — сказал отец Андрей. — В общем, рассказывал мне отец, что это сразу после Гражданской войны случилось. Война уже кончилась, а по русским деревням долго ещё чекисты рыскали, людей ненужных всё выискивали.Вот приехал такой отряд и к нам в село.
Отрядом командовал товарищ Фогельсон, а в отряде у него и венгры были, и латыши, и китайцы, и даже русский один в будёновке со звездой.
Его красноармейцем Луковым звали, отец запомнил это потому, что все его в том отряде шпыняли всячески, только и слышно было:
— Красноармеец Луков! Принеси ведро воды!
— Красноармеец Луков! Беги быстрее к товарищу Петерсу. Пусть он явится немедленно!
— Красноармеец Луков…
Отец тогда ещё мальчишкой был, не понимал ничего, крутился возле чекистов…
А чекисты эти не просто так к нам приехали.
В воскресенье, когда народ на обедню пошёл, товарищ Фогельсон приказал окружить храм, а когда служба закончилась, погнали прихожан к оврагу за селом.
Когда выстроили всех вдоль обрыва, вышел к ним в черной кожанке с наганом в руке товарищ Фогельсон.
— Кто из вас в вашего Христа не верит, может до дому идти! — сказал он.
Только и не шевельнулся никто…
— Ещё раз спрашиваю! — повторил Фогельсон. — Ви всё поняли? Если ви не дураки, можете идти домой!
Отец было дёрнулся из строя, поскольку дураком себя не считал, а дома на рыбалку намечено было идти, но дед удержал его.
— Ну-ну! — сказал Фогельсон. — Тогда я с вами персонально беседовать буду…
Он подошёл к стоящему на краю шеренги батюшке и, ткнув его наганом в живот, потребовал:
— Говори бистрее, что никакого Христа не было! Это попы выдумали его, чтобы народ дурить!
— Не… — перекрестившись, сказал священник. — Я этого тебе, господин чекист, никак не могу сказать, потому как верую во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божьего…
Договорить он не успел — короткое пламя вырвалось из нагана Фогельсона и столкнуло батюшку с обрыва. Бездыханный покатился он на дно. Страшно закричала красавица-попадья.
— Продолжим нашу культурно-просветительную беседу, — невозмутимо сказал товарищ Фогельсон. — А ти, красавица, что скажешь?
— Верую во единого Бога Отца Вседержителя! — сдавив в себе крик, отвечала она, и товарищ Фогельсон, сморщившись, спустил курок.
Когда были расстреляны все патроны и несколько человек уже лежали на дне оврага, Фогельсон медленно перезарядил барабан и подошел к отцу.
— А ти, мальчик, — спросил он — чего дрожишь? Замёрз, наверно, и хочешь домой? Скажи тогда, что не будешь ходить в эту дурацкую церковь, и иди играть! Ну!
Отец молчал. Фогельсон уже начал поднимать свой наган, когда вдруг между ним и отцом встал красноармеец Луков.
— Отпусти мальчика, товарищ Фогельсон! — сказал он твёрдо. — Я за него встану!
Он вытолкнул отца из строя и встал рядом с моим дедом.
На несколько мгновений Фогельсон как бы окаменел, но вот что-то дёрнулось в лице, и к нему вернулась возможность двигаться.
— Вот ты и выдал себя, товарищ Луков! — сказал он, криво усмехаясь, и вдруг закричал истошно и тонко: — Снимай нашу будёновку, гад!
Красноармеец Луков стащил с головы будёновку со звездой и перекрестился. А Фогельсон, выхватив у него будёновку из рук, выстрелил.
Но так получилось — то ли это дед поддерживал Лукова, то ли ещё что — красноармеец продолжал стоять и после того, как расстрелян был весь барабан! Упал, только когда Фогельсон столкнул его в овраг.
Тяжело дыша, повернулся к товарищу Петерсу:
— Кончайте всех!
— А этого? — кивая на отца, спросил товарищ Петерс.
— Этого? — переспросил Фогельсон. — Нет, товарищ Петерс! Этот мальчик помог нам разоблачить опасного врага! Мы наградим его!
И он нахлобучил на голову отца луковскую будёновку со звездой.
Отец только услышал, как прогремел страшный залп…
Когда стащил закрывшую ему глаза будёновку, никого уже не было, и только чекисты не спеша, как люди, сделавшие своё дело, уходили к дороге.
Отец Андрей замолчал.
— Это здесь было? — тихо спросила наша спутница.
— Нет… — сказал отец Андрей. — Отец в детдоме рос, а когда вырос и поехал в село, уже и села не нашёл, не то что оврага… Хотя и в этом овраге тоже, наверно, кого-то расстреливали…
— Наверное… — согласился я, наблюдая, как заполыхал на дне его запутавшийся луч заходящего солнца.
— По всей Руси это было… Всякое...
Стало тихо.
Только звенели в траве кузнечики, да солнце стремительно заливало закатною кровяной краснотой заросший овраг.
Николай Михайлович КОНЯЕВ