Обрывки взрослых разговоров, услышанных в детстве, запоминаются лучше, чем мы думаем. Дед был председателем ревкома. Звали его Онисим Киприанович. С Первой мировой пришёл большевиком. В 43-м похоронили его. На могиле, конечно, креста не было. Положили огромный валун.
Через некоторое время пришли на кладбище, а камня нет. Ушёл под землю. Ещё немного — и место захоронения трудно было бы найти. Могила другого деда — Емельяна — в Черкасской области, сохранилась. С крестом была… По кладбищам можно судить о судьбах людей. От многих «великих» и «знаменитых» даже могилы не осталось.
Владимир Никитич Демиденко, руководитель православной мастерской «Воздвижение», изготовляющей кресты, вспоминает донбасское детство. Точнее, уже свой подростковый возраст.
«Все парни ходили с увесистыми кастетами. Я тоже отлил себе. Из свинца. В форме креста. Было какое-то неосознанное ощущение, что в кресте — сила. (Может быть, потому, что тогда, в начале 60-х, бабушка водила меня причащать в церковь?) Но приложил отливку к руке — не подходит. Это был первый изготовленный мною крест…
А вот уже и 90-е. Как и многие, пытавшиеся заниматься мелким предпринимательством, разорился. Продал квартиру на родине, отдал долги и приехал в Москву без копейки. Нет, ещё съездил к брату в Среднюю Азию. Проезжал три границы развалившегося Союза. Хотели грабануть меня. Я до конца не мог понять, что происходит. Я уже научился молиться к тому времени и осознавал, что спасала сила молитвы… Кстати, перед отъездом из Донбасса знакомая дала 90-й псалом, написанный от руки. С трудом читал, аж корёжило. Но было ощущение — попал на какой-то новый путь.
Подмосковные электрички 90-х… То Белое братство, то свидетели Иеговы, то ещё какая-то секта. И все добрые такие. Как будто чувствуют, что человек в беде, одинок, нуждается в помощи. Все говорят: давай к нам! Вспомнилось, как бабушка рассказывала о Гражданской войне: сегодня — белые, завтра — красные, послезавтра — махновцы. А я что? Я раньше бы и внимания не обратил, а тут купил на станции Крюково дивеевскую брошюрку. О старце Серафиме Саровском. Что привлекло — к её мягкой обложке был прикреплён маленький сухарик. Я съел его, приехал в Москву, хватился — нет брошюрки. Как мог потерять? Поехал обратно и купил такую же.
Потом в руки попала книга писем Иоанна Крестьянкина. Там было написано: приезжайте к нам во Псковский монастырь! Я так и сделал. Сразу к наместнику: дайте мне старца! Тот отправил на исповедь, и тогда после моих излияний молодой иеромонах сказал: поезжай-ка ты на остров Залит.
К зелёному домику шёл вместе с группой паломников. Один из них — в монашеском облачении. Подошёл ко мне, разговорился запросто. Я был по-мирски насторожен. А тот приглашал приезжать в их общину. Адрес-то я записал, но без особого энтузиазма. В очереди к старцу мы вновь оказались рядом. И пока я формулировал свой вопрос отцу Николаю, бойкий иеромонах опередил: батюшка, благословите его к нам. Тот взглянул, перекрестил не спеша и сказал: поезжай к ним, тебе будет полезно… Так и оказалось. Год прожил я в этой общине. Видел разное. В том числе — как вокруг старичка-молитвенника собирается компания, озабоченная совсем не духовными вопросами. На самом деле попал в церковную среду — со всеми её особенностями. Но — устав. Утренняя молитва, послушание и прочее. В двенадцать часов ночи — на полунощницу… И рядом такие же, как я, — люди с переломанной судьбой.
В монастыре у меня было послушание — сторожить картофельное поле. При обходе читал 90-й псалом. А «Отче наш» как тяжело давалась! Зато когда бросились два волкодава — сразу вспомнил. Пока молился, они стояли как вкопанные. Через год надумал вернуться к своей профессии (я ведь по образованию строитель), но уже в другом качестве. Возводил церкви. Начали с деревянного храма на родине отца Кирилла (Павлова) в Рязанской области. Потом — пять лет в древнем Кадоме в Рязанской области. Участвовал в восстановлении Милостиво-Богородского монастыря. Там беда случилась: только купола поставили — молнией сбило крест. Старец благословил купола заново делать. Местные шабашники стали не столько работать, сколько медь по домам растаскивать. Пришлось взяться за дело самому. И надо же — внутри одного из куполов обнаружил книжонку одну. «Исповедь грешницы» называлась. Типичное чтиво в стиле 90-х. Нельзя с грязными помыслами за святое дело браться! Это я уже тогда понимал. Тут уж не помогут ни деньги, ни связи, какие были у настоятеля. Всё прахом пойдет!
Со временем я решил, как говорится, начать бизнес. Наладил производство дубовой доски. Сначала вроде пошло гладко, а потом — искушение. Привожу в Москву пятнадцать кубов, а заказчик от сделки отказывается. Что с материалом делать? Одну-две доски продам на пропитание — вот тебе и весь бизнес. Но в итоге получилось — Господь вёл к нужной цели. Один добрый человек посоветовал: давай из этого материала кресты на кладбище делать. Изготовили четыре штуки. На “Оке” привезли в Даниловский монастырь, точнее, в его гранитную мастерскую. С этого всё и началось.
Я стал присматриваться — какие кресты делали раньше и делают теперь? Вот строгие белые кресты старообрядческого кладбища на Рогожке. Вот кресторезная мастерская Соловецкого подворья — кресты с вырезанными на них текстами Священного Писания. А вот погост Александро-Невской лавры; простой дубовый крест-голбец на могиле Кустодиева стоит уже лет сто, а всё как новый…
Тем временем дочка Инна вышла замуж. Отец её мужа, Василий, оказался настоящим мастером — столяр и резчик. Это сейчас у нас действуют цеха в Кадоме и Тутаеве, а тогда начиналось всё непросто. Работать для кладбищ? Вчерашнего атеиста — человека обычно суеверного -– это отпугивает. Одна родственница увидела только что изготовленный крест в прихожей нашей московской квартиры — смутилась. Чётко отпечаталось в советском, лишённом Бога сознании: где крест, там — кладбище, а где кладбище, там не жизнь вечная, а жуткие мертвецы…
Постепенно крепло ощущение, что мы входим в область, где речь идёт не просто об умении работать с деревом. Вот был случай. Обычно заказ за две-три недели исполняется. А тут всё «не шло». Люди ошибались. Наконец сделали. Повезли. Три раза проезжали по Третьему кольцу мимо места, никак не могли найти нужный поворот. Даже в небольшую аварию попали. Наконец довезли. И что бы вы думали? Оказывается, для самоубийцы заказывали.
И ещё мы поняли: если привезёшь крест на «плохую» могилу, в собственной семье — скандал, нервозность, целый день чувствуешь себя выбитым из колеи. Вставляешь крест в землю, как ключ в замочную скважину; и в этот момент словно приоткрывается какая-то таинственная дверь, и ты ощущаешь влияние энергий, связанных с судьбой умершего человека.
А вот случай иного рода. Священнику ехали устанавливать. Так в чистом поле машина — откуда она взялась? — ударила в борт. Не хотел, видно, лукавый, чтобы мы сделали своё дело. Но всё равно — с Божией помощью установили».
В общем, тогда, десять лет назад, Владимир Никитич со товарищи открывали для себя много нового. В том числе terra incognita — неизвестную землю, которая называется русским кладбищем.
РУССКИЙ ПОГОСТ. НЕИЗВЕСТНАЯ ЗЕМЛЯ
Старинное название кладбища — погост — более точно. От слова «погостить». А кладбище — это просто место, куда положить можно…
Мы с Владимиром Никитичем пришли ко мне домой с ВВЦ, с православной выставки (оба участвуем в ней). Беседуем за чаем. Демиденко, оказывается, и в этом деле знаток. Захватил с собой замечательной китайской заварки. А я открываю для себя целый мир, о котором практически не задумывался.
Кладбище только кажется пустынным и лишённым жизни. Но ведь рядом с каждой могилой, наверно, и остаётся ангел-хранитель ушедшего человека. Один плачет, другой радуется о посмертной судьбе усопшего. От этого настроения, наверно, и возникает ощущение благодатной или нехорошей могилы.
Владимир Демиденко: Кладбище имеет много общего с храмом. Храм ведь — на мощах святых. А есть ли кладбище, чтобы на нём не был захоронен хоть один праведник? На могилах таких людей, я думаю, в годы гонений и литургию можно служить. К тому же первые храмы были в катакомбах, рядом с захоронениями. На старых намоленных кладбищах себя иначе чувствуешь. Опять же — как в церкви.
Юрий Воробьевский: Если бы на каждом православном кладбище не было святости, то не было бы здесь и тех святотатств, о которых так много пишут в последнее время газеты. Святотатство ведь буквально означает «похищение святости». На самом деле сатанистам или неоязычникам украсть святость не под силу, но осквернение благодатного места — будь то храм или кладбище — их стиль. Если они не делают этого, то «получают» от бесов по полной программе. И что характерно: зачастую эти «повернутые» люди стараются вырвать и перевернуть крест. Диавол ведь и сам — перевёртыш.
Владимир Демиденко: С кладбища зачастую начинаются и святость, когда на могиле подвижника происходят чудеса, и колдовство, замешенное на попытках осквернения святыни. Вы не обращали внимание: на современном кладбище, утыканном каменными глыбами, — ощущение пустоты?! Крест среди таких глыб — как проповедь. Не бойся малое стадо! Иной раз смотришь на одинокий крест — и понимаешь: один в поле — воин!
Камень только создаёт иллюзию чего-то незыблемого. Реальная русская жизнь показывает, что, кроме нескольких знаменитых и мемориальных, кладбища с гранитом исчезли. Попытки увековечить память о человеке в камне тщетны. Но они продолжаются. Целая китайская провинция занимается добычей гранита и мрамора для наших захоронений. Вспоминая валун на могиле деда, я говорю: делайте могилу лёгкой, тогда она лучше сохранится. Огромный камень убрать уже невозможно, рядом возникают новые могилы. Крану не подъехать. А ведь по закону через двенадцать с половиной лет в могилу можно подзахоранивать.
Сейчас как поступают? Покупают дешёвый деревянный крест, а через год, когда могила оседает, его выбрасывают и ставят памятник. Называющие себя православными люди водружают на могилу камни — плиты, валуны, стелы и прочее — в иудейском стиле… Это как-то странно. Несоответствие какое-то.
Юрий Воробьевский: Недавно я прочёл такое сообщение Русского информационно-культурного центра в государстве Израиль: «Иосиф Кобзон купил себе место на кладбище в Иерусалиме. Погост на Масленичной горе, где певец желает приобрести последнее пристанище, считается самым древним в мире. Первые захоронения там были сделаны ещё во втором веке до нашей эры. Право быть там погребённым имеет только очень богатый и очень уважаемый иудей. Обычно место на этом кладбище арендуют. Чем больше денег заплатил человек, тем больше он может пролежать в легендарной земле. Сумма аренды на минимальный срок составляет 18 тысяч долларов. Чтобы купить маленький участок, нужно заплатить десятки миллионов долларов. Масленичная гора в Гефсимании считается священной и у христиан, и у мусульман, и у иудеев. Участок, на котором приобрёл себе место Кобзон, находится в верхней части Масленичной горы. Хоронят там очень скромно. Чётко по габаритам тела выкапывается яма меньше метра глубиной и заливается бетоном. Сверху устанавливается каменная плита с датами жизни и смерти. Именно с Масленичной горы, как верят иудеи, Мессия сойдёт в храм через Золотые ворота. По иудейскому преданию, всякий, кто здесь похоронен, обязательно попадёт в рай».
Я был на этом кладбище. Жуткое впечатление оставляют эти раскалённые плиты! На них вместо цветов родственники приносят камни. Не знаю, так ли это, но французский учёный Элизе Реклю писал, будто этот обычай установлен для того, чтобы умерший иудей сразу мог бросить на том свете камень в «сына плотника».
Да, есть люди, для которых важно, чтобы на могиле креста не было. Под эту идею и теоретическая база подведена. Вот характерная цитата из книги Соломона Ефимовича Кипниса «Записки некрополиста». Читаем: «Куб — архитектурный образ вечности, а стела с обломанным концом — символ оборвавшейся жизни. Такой памятник… стоит на могиле Шукшина Василия Макаровича».
Владимир Демиденко: Бывает, на могилу простой необработанный валун привозят. Из экономии. Привезти камень, значит, — не дорого, а срубить на крест Богом данное дерево — дорого. Такой странный выбор порой объясняют бедностью. Но ведь её как таковой нет в природе. Сколько надо — Господь даёт.
Могильный камень. Он как будто вечно давит на грудь человека. И, похоже, это не просто литературный образ. Во всяком случае, однажды на православную выставку к стенду нашей мастерской подошли две сестры и сделали заказ. Рассказали, что им обеим приснился отец и говорил, как ему тяжело. Просил поставить крест. Поехали устанавливать. А там намогильная плита — куб бетона…
Юрий Воробьевский: А вообще читаешь некоторые эпитафии на камнях — и изумляешься. Они — словно издевательства над усопшими. Вот на Новодевичьем кладбище памятник известному советскому учёному М.Ф.Иванову. На граните выбито: «Природа не есть нечто постоянное. Изменяя условия жизни, мы можем изменить и природу». Эпитафия взята из работы Иванова по рациональному кормлению свиней… Что характерно: такие умствования или сентиментальные пустые фразы, которые мы видим на стелах, на кресте вырезать просто невозможно. На фоне вечной жизни, которая открывается перед усопшим, только и можно сказать: «Господи, помилуй!» И всё. По сути, ведь крест на могиле — это символ ключа от вечности.
Владимир Демиденко: Да. «Христос Воскресе!» — вот и вся мудрость. Так мы вырезали на кресте протоиерея Глеба Калиты на Ваганьковском. А каким язычеством отдают вошедшие в моду шикарные захоронения «звёзд», миллионеров и бандитов (впрочем, часто это пересекается)! Ничего не ново под солнцем! Свт. Иоанн Златоуст писал на этот счёт: «Многие часто строят гробницы великолепнее домов. Они трудятся и безпокоятся или для врагов, или для червей праха, расточая имущество без всякой пользы… Что же касается украшения могил, то эти самые памятники не только не делают тебя славным, но делают даже смешным, раскрывая против тебя уста всех».
Мы снова на выставке. Владимир Никитич проводит рукой по лакированной поверхности креста: «Кресты у нас дубовые, из лиственницы, иногда из осины. А это — тик, ирока (аналог тика). Такая древесина не боится морской воды и другой агрессивной среды. Не боится влаги и осина. Со временем она серебрится. В старину ею храмы крыли.
Доску делают знаете как? По морозу, когда нет сокодвижения. Стучат по дереву, слушают. Мы знает опытных лесников в Рязани, в Пензе, оттуда в основном и берем древесину. Но она должна ещё до своего использования не один год "умирать". Помню, как-то в Карпатах я в дубовую доску не мог гвоздь забить. Оказывается, лет пятнадцать дерево лежало на чердаке и приобрело невероятную прочность. Теперь такое найти трудно. У дуба пошли кольца — в сантиметр, полные трухой. Примерно с 70-х годов это началось. Ядерные взрывы, изменения климата? На 15—20 процентов дуб утратил прочность.
Часто спрашивают: а сколько простоит ваш крест? Кресты по-разному живут. И дело не только в качестве материала. Вот поставили несколько лет назад крест на могиле одной старицы, Анны, так он всё как новый стоит. А бывает — даже корабельный лак за месяц сходит. В чём секрет? Крест стоит, пока идёт живая молитва об усопшем. Вообще, — говорит Владимир Никитич, — радует то, что всё чаще стали ставить памятные и поклонные кресты. Недавно нам заказали разборный крест, чтобы поставить его на крайней северной точке России, в Арктике. Мы и специальную конструкцию придумали, чтобы закрепить крест во льду. Есть энтузиасты, которые воплощают идею, принадлежащую государю Николаю II, — охранить империю такими знаками, поставленными на её дальних рубежах.
Заказывают поклонные кресты и строительные организации. Уже поняли: прежде чем заложить новый микрорайон или коттеджный посёлок, надо крест поставить. Он ведь освящает пространство. Поставь его и будь уверен: здесь начнётся жизнь. Никакому нормальному человеку не приходит в голову поставить под сомнение предание о том, что святой апостол Андрей, например, водрузил крест на берегах Днепра, там, где в дальнейшем возник Киев».
…Если постоять на выставочном стенде мастерской «Воздвижение» и внимательно посмотреть вокруг, многое видится в интересном свете. Вот одна закономерность: болящие мимо креста спокойно никогда не пройдут. На православных выставках есть особая разновидность болящих — «ревнители канонов». Подскочит такой человек — возбуждённый, дёрганый — и обличит: крест у вас неправильный! Неканоничный! Демиденко терпеливо показывает образец старинного старообрядческого креста, подобием которого является новый, выставленный на стенде. Спорщик осекается, но всё равно отходит, недовольно бурча что-то своё.
А вот и совсем неожиданные посетители. Дама в чёрной коже, с пирсингом, по всей одежде — куча черепов. Рядом — холёный мужчина лет пятидесяти. На пальце кольцо со знаком «мёртвая голова». Эти сразу к делу: «А ты можешь нам сделать крест? Купить? Нет. Нам нужно по специальному заказу и чтобы было добровольное согласие мастера».
Юрий Воробьевский: Меня поражают потомки православных людей, лишённые чувства вечности. При этом его нередко имеют верующие мусульмане, например. В своё время Валентина Романова, которая несколько часов была в состоянии клинической смерти и после этого свидетельствовала о том, что нас ждёт по окончании земной жизни, рассказывала мне такую историю. Один усопший мусульманин каждую ночь снился своим родственникам и говорил одно и то же: «Поставьте на мою могилу самолёт!» Какой ещё самолёт?! Не сразу поняли, что речь идёт о кресте. В том месте, где находился умерший, очевидно, и слово такое нельзя было называть. Крест поставили, и странные сны прекратились.
КЛАДБИЩЕ КАК ДОКУМЕНТ
Владимир Демиденко: В общем, мы своих предков закатали в асфальт и теперь расхлёбываем. А кладбища продолжают разрушать, покойников сжигают по языческому обычаю…
Юрий Воробьевский: Да, уже вскоре после октябрьского переворота под алтарём церкви, что на Донском кладбище, запылал адским пламенем первый в Москве крематорий для безклассового общества.
Владимир Демиденко: Все резкие повороты русской истории так или иначе отражались на кладбищах. А вот ещё одно новшество, выдающее западное влияние. В старину кресты ставили в голове, как на могиле Адама. Потом, по католическому образцу, стали ставить в ногах. В этом видится знак, что человек не с Богом, а только созерцает Его. И не получается ли так, что мы попираем крест ногами?
Юрий Воробьевский: Знаменитый ювелир Юрий Фёдоров высказал такую мысль: «Мы накладываем на себя крест дерзновенно, так, как будто Спаситель внутри нас, а католики делают это как зеркальное отражение. Они могут только предстоять — до стигматов, но слиться с Божеством не в состоянии».
Древняя традиция захоронения сохранилась, однако, на Святой Горе. Афонских монахов хоронят обычно в день смерти. Отпевание длится два часа, а затем тело несут на кладбище. Без гроба. Усопший плотно спелёнут в мантию. Это символизирует: делание окончено, воли больше нет, впереди лишь воздаяние. Свернутой монашеской шапочкой, скуфьей, закрывают лицо. На голову кладётся небольшая каменная плита. На неё, как бы на лоб, ставится крест.
Советское кладбище породило ещё одну особенность — вечный огонь. Где он горит вечно? Только в аду!
Владимир Демиденко: Говорят, что кремирование экономично, ведь земли не хватает! Конечно, это ложь! Трудно представить себе, какой энергоёмкой и технологически сложной системой является крематорий. Значит, всё это нужно по каким-то другим, внеэкономическим причинам.
Юрий Воробьевский: Демонический мир желает, чтобы души людей не замещали число отпавших ангелов. Этот мир зла стремится к тому, чтобы душа попала в огнь вечный, символом такой страшной участи является сжигание тела.
Характерно, что в Европе кремирование началось в XIX веке как возрождение языческой традиции друидов. Вообще я неоднократно убеждался в том, что в нашем мире действуют вполне сознательные исполнители дьявольской воли. Вот только один маленький пример. Мой знакомый обратил внимание где-то в Клину на то, что номер похоронного автобуса — 666. Подошёл к машине. Водителем оказался молодой симпатичный парень вполне интеллигентного вида.
— Ты знаешь, что за номер у твоей машины? — спросил мой знакомый.
— Конечно, знаю. Видишь ли, — с расстановкой и со значением сказал похоронщик, — дело в том, что мы (он выделил это слово «мы») отправляем наших клиентов только туда. — И пальцем указал вниз. Потом добавил: — Многие известные люди привозят своих родственников и друзей именно нам.
Владимир Демиденко: Возвращаясь к колумбариям. Там ведь нет крестов. Если над урной и делают крестик, то это оставляет странное ощущение. Кроме всего прочего, колумбарий — это безбрежный экуменизм! Впрочем, иноверцев стали хоронить и на наших кладбищах. Порой едва ли не у церковного алтаря. Их интерес в таких захоронениях можно понять — это подбирание крох с пасхального стола. Может быть, неосознанная попытка приблизиться к благодати.
Юрий Воробьевский: Но есть ведь ещё и законы шариата: земля, в которой лежат мусульмане, принадлежит их потомкам.
Владимир Демиденко: В одном из своих писем свт. Николай Сербский написал так: «Кладбище — документ, подтверждающий права народа на владение недвижимостью».
В связи с тем, что мы чаем возрождения России, страны, которую создавали русские православные люди, возникает вопрос: остались ли вообще православные кладбища? Ракитки под Москвой вроде бы считается церковным кладбищем. Да так ли это? Раньше ведь кладбище было обязательно при церкви и принадлежало приходу, а теперь его хозяин «многонациональное и поликонфессиональное государство». Прежде была живая связь кладбища и церкви. Теперь благодетелей или священнослужителей на старом погосте у храма иногда хоронят, но не более того. Церковь на этот счёт почему-то не поднимает гласа. Между тем статус конфессионального кладбища, за который надо бы побороться, — это защита. Возрождение православного кладбища, я считаю, — это часть общего возрождения России.
Юрий Воробьевский: Для кого-то это может звучать соблазнительно. Дескать, собирайся, русский человек, на тот свет. Позаботься о белых тапочках и могилке. Пожил русский народ на земле — и скоро не будет его. Говорят ведь, что от нас скрывают статистику. Что население России составляет не 140, а всего около 90 миллионов человек. И дело не только в том, что мёртвые души голосуют «за партию власти». Дело в том, что на русской земле осталось ужасающе мало православных русских людей…
За что Господь попустил это оскудение? Почему появился закон, разрешающий долгосрочную аренду огромных участков русской земли иностранным гражданам? На этих территориях ведь и не умершие ещё деревни стоят. Юристы говорят, что для их жителей появляется такое понятие, как сервитут — ограниченное пользование чужим земельным участком. Если арендатор не разрешит, то пользоваться окружающими лугами, лесами, реками будет нельзя. Но в эти территории попадают и погосты! Зачастую забытые, заброшенные! Не за это ли безпамятство наказывает Господь?!
Русский народ — это ведь те, кто жил, живёт сейчас и, Бог даст, ещё будет жить. У Господа мёртвых нет. Большая и, несомненно, лучшая чаcть нашего народа — на том свете. Молитвы благочестивых предков за нас и наши молитвы о них стоят дорогого.
Тех, кто умирает в наши дни, надо предавать земле достойно. Нательный крестик; крест от церковных помазаний, который, как говорит предание, Ангелы видят после смерти человека, чтобы отличить своего; крест на могиле — всё это видимые напоминания о тех ключах от Царствия Небесного, которые вверены апостолу Петру. А чем больше наших будет предстоять Господу, тем больше надежды на то, что Россия не умрёт.
Юрий Юрьевич ВОРОБЬЕВCКИЙ