Ровно в половине седьмого утра я просыпаюсь. Минутой позже звонит будильник. Сын ещё спит, я тихо иду на кухню, завтракаю, надеваю старую кофту и джинсы, спускаюсь вниз по лестнице — это старая лестница, по которой я хожу без малого сорок лет.
Ноги помнят, что между вторым и третьим этажом кусок ступеньки оторван, словно гигантский ящер откусил его железными зубами. Девочкой я перепрыгивала через ступени, а сейчас медленно поднимаюсь вверх и так же медленно, аккуратно спускаюсь, держась за перила.
На первом этаже привычно открываю своим ключом дверь нотариальной конторы, где подрабатываю уборщицей. Достаю из подсобки тряпки, швабры, веники, оранжевые резиновые перчатки. Перчатки великана. Или маркиза Карабаса.
Сначала нужно пересыпать содержимое мусорных корзин в чёрный пластиковый мешок. Потом протереть пыль.
На столе одной из помощниц нотариуса, Лены, стоит коробка с остатками торта. Эти остатки предназначены мне. Леночка помнит о нас с Серёжей, часто оставляет нам «с барского стола» то сладкое, то фрукты.
Осталось вымыть полы в кабинетах, коридоре и туалете. И через полтора часа я дома. Пора будить Серёжу. Ему пятнадцать лет — возраст открытий, озорства, избытка молодых сил. Мальчишки получают двойки, списывают контрольные, играют в футбол, дерутся. Только Серёжа не участвует во всём этом. Он болен. «Прогноз неопределённый» — так написано в пухлой медицинской карте.
— Будешь раскрашивать картинки?
— Нет.
— Тогда смотри телевизор. Я ухожу на работу, пожалуйста, подходи к телефону. Я люблю тебя.
Сосед с шестого этажа, Владимир Иванович, прогуливает во дворе свою немецкую овчарку. Тётя Нина выходит из подъезда, ведёт за руку внучку-первоклассницу. Студент Костя совершает утреннюю пробежку. Пенсионерка Мария Петровна спешит на рынок с костылём в одной руке и сумкой на колесиках — в другой. Каждый раз удивляет меня то, как немолодая уже бабуля, опираясь на палочку, ухитряется затаскивать такую тяжесть по ступенькам в трамвай.
С трудом втискиваюсь в вагон метро. Молодая девица, обращаясь к невидимой мне подруге, шипит:
— Вот, едут все с большими сумками. А знаешь, что у них в сумках? Не книги. Не бумаги. И не косметика. Еда! У всех сумки набиты едой! Я тебя уверяю!
Испуганно, словно боясь, что девица захочет меня обыскать, прижимаю к груди мой потрепанный ридикюль. Она права, а мне стыдно: там действительно лежат два банана и один бутерброд с сыром.
С десятиминутным опозданием вбегаю в двери торгового комплекса, здороваюсь с Мишей, охранником, открываю магазин «Товары для рукоделия». Здесь продаются пряжа, спицы, крючки, журналы из серии «Для тех, кто вяжет». А ведь я окончила финансовый институт, даже успела поработать года два бухгалтером. Но это было в другой жизни, до появления на свет Серёжи.
Из-под прилавка достаю недовязанный рукав кофточки, привычным движением беру в руки спицы. Получается красивый узор.
Я не виню Олега за то, что он ушёл. Какие романтичные письма писал он мне из армии! «Я хотел бы стать белым снегом, который ложится сейчас к твоим ногам». Но нельзя требовать от человека героизма. Я и сама не герой, просто люблю сына таким, какой он есть.
Подходит первая покупательница.
— Сколько мне купить шерсти на кофту? А какой цвет лучше — серенький или чёрный?
Показываю образцы пряжи, рассказываю о качестве ниток, вместе с ней рассматриваем журнал мод. Наслушавшись моих советов, женщина уходит. Жаль, конечно. Но люди часто приходят в магазин не ради того, чтобы купить товар, — просто хотят поболтать. Попадаются покупательницы, недовольные высокими ценами. Некоторые вспоминают о том, как всё было дёшево двадцать лет назад, и сердито глядят на меня, как будто я виновата.
В конце недели придёт заказчица забирать кофточку, которую я сейчас вяжу. Надо спешить.
Серёжа родился семимесячным, недоношенным. Две недели лежал в кувезе, на искусственной вентиляции лёгких. Казалось бы, что может быть проще, чем дыхание? Разве мы думаем о том, как сделать вдох и выдох? Но детки, родившиеся раньше срока, не умеют дышать самостоятельно. За них дышит огромная машина, сложный механизм, имитирующий лёгкие с натужным, чавкающим звуком. Некоторые дети обучаются этому самому нужному для жизни умению. Некоторые, но не все.
Вдох — выдох… Именно там, возле кувеза, я впервые училась вязанию и молитве.
Лечащий врач в отделении для недоношенных детей говорил нам с мамой:
— Оставьте ребёнка в больнице. Вы ещё молоды, зачем вам этот крест? Учтите, что из десяти подобных детей восемь умирают, один становится инвалидом и только один — Моцартом.
— Этот будет Моцартом! — восклицала моя дорогая мама, неисправимая оптимистка семидесяти с лишним лет. Она с невероятным терпением учила сына ходить, говорить, держать ложку в руках. Читала ему книжки. Рисовала для него картинки. Серёже исполнилось десять, когда мамы не стало.
Вскоре сыну назначили пенсию по инвалидности, а мне обещали льготы как матери ребёнка-инвалида. Только вот работу пришлось оставить, потому что я не могла трудиться как раньше, с восьми утра до семи-восьми вечера, если срочно нужно сдавать отчёты.
Разносила почту, развозила документы в качестве курьера, к вечеру, набегавшись, уставала так, что сил не было заниматься с ребёнком. Плата за работу была низкой. Денег даже на еду не хватало.
Пожаловалась батюшке на исповеди, и он дал совет молиться мученику Трифону:
— Многие рассказывали, что после молитвы святому Трифону находили работу. И даже случалось так, что работа сама находила их.
Вместе со мной батюшка прочёл акафист перед иконой мученика Трифона.
Некоторое время спустя я узнала от соседки, что бывшая моя одноклассница, Ирина, занимается бизнесом, открыла несколько своих магазинов. В старой записной книжке я нашла её домашний телефон. Ирина обещала устроить меня бухгалтером, когда освободится место, а пока предложила поработать за прилавком.
Так я оказалась в магазине.
— Это что за пряжа? — палец с бордовым маникюром указывает на самый дорогой французский мохер. Неужели модно одетая дамочка умеет вязать?
Она ставит на витрину кожаную сумку, украшенную позолоченной фурнитурой, слушает мои объяснения, крутит в руках моток. Вместе листаем журнал. Одна из моделей её заинтересовала: тонкая лёгкая кофточка. Правда, демонстрирует её молодая стройная девушка. Не уверена, что на ней эта вещь будет выглядеть так же эффектно.
— Десять мотков достаточно? Я куплю с условием, что вы мне свяжете вот такую кофточку. Согласны?
Вот и новый заказ получен. А я ещё со старым не справилась. Придётся вязать дома, отложив все дела. Время обеденного перерыва. Достаю бананы, бутерброд, ставлю кипятильник. Нужно ещё Серёже позвонить.
— Привет, детка, как ты?
— Мне плохо, приезжай, а то мне хочется бить окошки.
— Еду, уже еду. Потерпи, милый.
На ходу поглощая банан, спускаюсь в метро. Бегом по ступенькам. Бегом по эскалатору вниз. Как медленно едет поезд! Поднимаюсь вверх с трудом, с одышкой, но упорно иду вперёд.
Нужно успокоить Серёжу, дать ему лекарство.
— Вот тебе новая раскраска, дорогой. Я должна вернуться на работу, подожди меня, а вечером вместе погуляем.
Возле моего закрытого павильона уже собрались покупатели. Среди них и женщина, для которой я заканчиваю вязать кофту. Ей не терпится посмотреть, как движется работа. Достаю из-под прилавка ажурное пёстрое изделие. Она заходит в примерочную, крутится перед зеркалом, переспрашивает, будет ли готова работа до выходных.
Пожилые покупательницы придирчиво рассматривают крючки и спицы. Худенькая девушка покупает шерсть алого цвета на шарфик. Женщина в летах просит подобрать пряжу из хлопка: «Такого нежного-нежного оттенка, наподобие морской волны». Раскладываю перед ней несколько голубовато-зелёных мотков.
За полчаса до конца рабочего дня я снова остаюсь одна. Проверяю записи, считаю деньги. Нужно торопиться. Скоро пора закрывать магазин, уходить домой.
В семь часов вечера я открываю ключом входную дверь. Помогаю Серёже надеть куртку. Держась за руки, мы идём в парк.
Даже когда он станет выше меня ростом, мы так и будем ходить, держась за руки.
Пусть не станет мой сын ни капитаном, ни врачом, ни директором банка, ни министром, зато не будет и преступником. Никогда не пройдёт по земле с огнём и мечом, оставляя вокруг себя ужас, пепел и страх.
Мимо нас пробегает студент Костик. Куда он бежит? Зачем? Сосед Владимир Иванович гуляет по дорожке с овчаркой Джеком. Собака подбегает к Серёже, он наклоняется и гладит её.
Дома я достаю из сумки незаконченное вязанье. Серёжа укладывается спать.
Только одно тревожит: как будет он жить после меня? Но об этом лучше не думать, иначе спутаются петли и не выйдет ажурный узор. Вдох-выдох…
— Господи, — шепчу я, провязывая лицевую петлю, — помилуй! Господи, помилуй.
Юлия Александровна САКУНОВА