Николай Титович Жуков родился в апреле 1925 года в крестьянской семье в с. Тервеничи, в Гомельской области Белоруссии. Мать, Татьяна Никифоровна, была безграмотная, верующая женщина. Пела в сельском церковном хоре. Отец, Тит Васильевич, учился в церковно-приходской сельской школе, после революции стал членом партии.
Был председателем колхоза и заместителем директора по партийной части.
Во время войны, с 16 лет, Николай Жуков был партизаном. После освобождения села Красной Армией, в декабре 1943 года, призван в армию. Воевал на Белорусском, позже 1-м Белорусском фронте. Дважды ранен и контужен. Войну закончил в Берлине. Имеет боевые награды: орден Славы 3-й степени, орден Отечественной войны 2-й степени, медали: «За боевые заслуги», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина» и «За победу над Германией». Во внутренних войсках прослужил 17 лет. Ныне возглавляет совет ветеранов части. Он рассказывает:
«Мои знакомые, а среди них много офицеров, часто спрашивают меня: “Титыч, ты так хорошо выглядишь. Сколько лет тебе?” Я отвечаю: “Без пятнадцати сто, ребятки”. Удивляются, улыбаются, уважительно жмут руку. Некоторые просят поделиться секретом долголетия и бодрости. Сразу говорю: никаких диет не соблюдаю. Веду нормальный, здоровый образ жизни простого русского человека. По национальности я белорус. Ну да какая разница, все мы братья-славяне.
Каждый год езжу к себе на Родину, к родственникам. Хорошо там, раздольно! Село моё стоит на прежнем месте, даже дом наш сохранился. Лес, речка Сож — всё те же. Правда, друзей детства и юности моей в живых почти что не осталось. Но они всё равно все здесь, рядом, — на нашем сельском кладбище лежат. Тут у меня и родители похоронены, и дед с бабкой. На войне, Бог меня хранил, порой в такие ситуации попадал — только чудо и спасало! Расскажу, судите сами.
В ПАРТИЗАНАХ
Война для меня началась с оккупации нашего села. Это произошло, как сейчас помню, 19 августа 1941 года. Я как раз окончил 9-й класс, взрослый уже был. Вошли немцы в село без боя — наших частей здесь уже не было. Сразу советский флаг сорвали с сельсовета, свой, со свастикой, повесили. Стали «новый порядок» вводить.
Село наше было не лесное, стояло на большой дороге. О партизанах поначалу не было слышно. Однако для порядка немцы казнили человек десять. В их числе оказался мой отец. Кто-то донёс на него, что он коммунист и активист. Ну и взяли его, увезли в район. Там издевались, мучили, глаза выкололи, а потом расстреляли. Это нам уже позднее знакомые рассказали.
Предателей, кстати, хватало. Кто за идею пошёл к немцам служить, кто за пайку. А были и такие из молодёжи, кто ради формы и оружия пошел в полицаи. Но и другие примеры тоже были: из семьи раскулаченных, казалось бы, обиженных на советскую власть, мужики уходили на фронт. Да и среди тех, кто служить пошёл к немцам, как я потом узнал, было немало таких, которые были патриотами Родины, в полиции выполняли специальные задания.
В партизанском отряде наша задача была простая: высматривать и своевременно сообщать, где полицаи и немцы ночуют, сколько у них оружия. С появлением партизан немцы начали лютовать. Облавы устраивать, проверки, карательные акции. Так погибла наша учительница Хоменкова. Один раз и я попал в облаву. Согнали нас, построили в колонну и погнали к станции — говорили, в Германию.
Проходя мимо нашей церкви, мы незаметно с моим другом Иваном нырнули под колючую проволоку и выскочили из строя. Наверное, это был первый пример моего чудесного спасения. По крайней мере мама так считала, ведь колонну охраняли немцы и полицаи с собаками! Десять дней мы прятались в сарае, пока нам не сказали, что можно выходить, беда миновала. Работавший в комендатуре писарем наш бывший школьный учитель сказал потом нам, что нас и в списках нет. Когда его потом осудили на 25 лет за сотрудничество с немцами, он в своё оправдание сказал, что спас жизнь двум ребятам. Не помогло.
Облав было несколько, но нам удавалось вовремя скрываться. Чаще всего в лесу, у партизан. Однажды, я помню, укрылся среди осушенного болота. Немцы с собаками прошли метрах в 30 от меня. Были крики, стрельба. Когда всё стихло, я вернулся в село. Увидел возле ближайшего дома убитую хозяйку, её мужа, полуторагодовалого ребёнка, заколотого штыком, их племянника.
К концу 1943 года фронт стал стремительно приближаться. Через наше село проходила немецкая линия обороны. Немцы явно нервничали. Они тогда самым настоящим образом драпали. Сам видел.
В ДЕЙСТВУЮЩЕЙ АРМИИ
Вскоре после освобождения села меня призвали в армию. Но прежде нас,
новобранцев, послали на ближайшую железнодорожную станцию, где мы должны были обеспечивать углём проходящие эшелоны. Только через полмесяца я наконец попал в 31-й запасной стрелковый полк, расположенный в г.Стародуб Брянской области.
Вскоре нас перебросили на Запад, ближе к фронту. Шла подготовка к операции «Багратион». Наша задача — заготавливать лес, крепёж, проволоку, скобы, чтобы делать настилы на болотах.
22—23 июня 1944 года началась операция «Багратион». Нашу бригаду к тому времени передали 18-му стрелковому корпусу 65-й армии, которой командовал генерал Батов. Армия входила в состав недавно созданного Белорусского фронта. Тогда наступали мы буквально без передышки. Но были и такие моменты, когда немцы прорывали нашу оборону, чтобы вырваться из окружения. Так получилось в районе станции Осиповичи. На нашем участке прорвалась группа танков, а мы в чистом поле. Забрались под один из немецких танков подбитых. Там и пересидели тот бой. Выползли, когда всё стихло. И такое бывало.
Дальше шли через Минск, Слуцк, Барановичи. Под Барановичами, помню, надо было для удобного ведения огня танкам проделать брешь в бетонной стене. Ну, мы, сапёры, выполнили задачу. Далее — Слоним, Беловежская пуща.
Вспоминаю ещё один эпизод. Тяжёлый. Это когда мы уже вышли к границам Польши. С одной стороны, вроде бы и радость была — наконец выгнали врага с родной земли, но когда стали форсировать Буг, стало страшно. Сейчас сказали бы, как в фильме ужасов. Река была забита трупами: нашими и немецкими.
ОСВОБОЖДАЯ ПОЛЬШУ
Бои за Польшу и особенно в Германии были более ожесточёнными. Немцы часто контратаковали. Наш стрелковый корпус под польскими деревнями Селятичи и Крестилище попал в окружение. Нужно было прорываться, и на наш участок прислали штрафников. Они были плохо вооружены, боеприпасов у них было мало. Просили нас дать патронов, и мы им свои отсыпали прямо в карманы — больше было некуда.
Ещё один эпизод войны хочу рассказать. Сопровождали мы обоз с минами. Вдруг в конопляном поле заметили немецкий пулемётный расчёт. Один фриц стоит и потягивается на солнышке, другой рядышком сидит на бруствере. Я залёг, прицелился и из автомата… Тот, который стоял, упал, а напарник его — бежать в лес. Я вдогонку стал стрелять, но вряд ли попал. Подошли мы ближе с младшим лейтенантом Кузнецовым — старшим обоза, смотрим, фриц — живой. Поднимается на колено, бок в крови, лицо — зелёное, и говорит нам: «Я — русский. Из Новосибирска. Живу на улице Китайской». Номер дома называет. Вроде свой, а в немецкой форме. Кузнецов говорит мне: «Добей его. Это — власовец!» А я чувствую, что не могу вот так в упор стрелять в человека…
Задач было много. Нас кидали то туда, то сюда… Один раз, помню, послали наших разведчиков, а мы лежим на «нейтралке», ждём их возвращения. Время прошло. Никого нет. Перед самым рассветом решили возвращаться. Оказалось, разведчики наши благополучно вернулись, но прошли линию фронта на другом участке.
Примета была у нас: если немцы молчат, не стреляют, значит, где-то их разведка или сапёры работают. Если слегка постреливают, это скорее всего означает, что они сидят в окопе второго эшелона, отдыхают, шнапс пьют или в карты играют, а к спусковому механизму пулемёта на передовой верёвка протянута, за которую они периодически дёргают. Вот в одну из таких ночей, когда была тишина, мы вдвоём с напарником ставили противотанковые мины. Я ползу впереди, а Макаренко — земляк мой — сзади. Я ставлю мины, он маскирует их дёрном, всё как надо. Возвращаемся, вдруг слышу, напарник мой кричит: «Ой, мамочка». Я успел боковым зрением заметить, что какие-то две фигуры к нему метнулись. Прыгнул в окоп, там уже наши. Начали ракетами то место освещать, вокруг — ни души. Подползли к напарнику — у него в горле нож.
В ноябре 1944-го нашу сапёрно-штурмовую бригаду из 65-й армии передали в состав 8-й гвардейской армии, которой командовал генерал-полковник В.И.Чуйков. А это уже был 2-й Белорусский фронт маршала К.К.Рокоссовского. Он — умнейший и очень воспитанный человек. Вблизи я видел его, правда, только один раз — во время инженерной разведки. Он тогда с командиром нашего корпуса генерал-лейтенантом Ивановым разговаривал. Но нашёл время, пообщался и с солдатами, угостил табачком. Тогда мы сломили сопротивление врага и пошли дальше с боями.
«ЗА ПОБЕДУ НАД ГЕРМАНИЕЙ»
Весной 1945-го вышли к старой германо-польской границе. Там помню такой большой плакат: «Воины, вот она, проклятая Германия», и дальше: «Пусть в вас не гаснет святая ненависть к врагу!»
Впереди Одер и Кюстринский плацдарм. До Берлина — всего 70 километров. Сам Кюстрин заняли достаточно быстро. Мне запомнилось, что по городу ещё троллейбусы ходили. А потом опять были тяжёлые бои. Сопротивление немцев не ослабевало. Приходилось всё, что перед фронтом находится, сносить до основания! А ещё почва там плохая была: чуть копнёшь — и уже вода стоит. А зарываться в землю приходилось нам тогда частенько. Особенно запомнился один тяжёлый бой за местечко Альтухебан, на подступах к Зееловским высотам. Тяжёлый он был, ближний, ближе некуда — поэтому самый страшный.
И вот мы уже перед рейхстагом. Стоим в каком-то парке. С нами тяжёлый танк и самоходка. Наблюдаем, как рейхстаг обстреливают. Стреляют только из автоматического оружия. Видел, как наши знамёна ставили: одно, второе, третье. Люди вокруг радуются, пляшут, поют, стреляют в воздух, обнимаются, кричат: «Ура, победили!» Подходит ко мне мой товарищ, высокий такой, Разуванов. Обнимаемся с ним, поздравляем друг друга, а потом он и говорит мне: «Залезай ко мне на плечи и пиши». Кусок мела в руку суёт. Ну что я мог написать: «Гомель. Жуков!».
А ещё маршала Жукова видел. Он с генералами-союзниками разговаривал перед рейхстагом, а их снимали камеры.
Но война для сапёров тогда не закончилась. Много всяких задач, в основном по разминированию, выполняли. Было у нас и одно специальное задание, о котором, думаю, сейчас можно сказать, — ликвидировали уцелевшие промышленные предприятия Берлина в секторе города, отходившем союзникам. Опять говорю: мне повезло! Всё чаще вспоминаю мать-покойницу, она бы сразу сказала: «Это тебя, Коленька, Бог миловал». Почему и за что — и не знаю. Может, по её молитвам.
А после возвращения с победой на Родину отправили меня разминировать Белоруссию. После этого служил в Рязанской области, на Дальнем Востоке, в Карелии.
Записал Роман Алексеевич ИЛЮЩЕНКО