«Для меня Россия – страна простора, страна песни, страна печали, страна минора, страна Христа». /Георгий Свиридов
16 декабря 1915 года, 95 лет назад родился великий русский композитор Георгий Васильевич Свиридов
Композитор Георгий Свиридов создал целый музыкальный мiр — классически-возвышенный («Гимны Родины» для хора, 25 хоралов для баса и фортепиано, «Пушкинский венок» для хора с оркестром, романсы на слова А.Блока), истинно народный («Курские песни», музыка к кинофильмам, в числе которых знаменитая «Метель», поэма для хора на слова A.Прокофьева «Ладога»), возвышенно-торжественный («Музыка к памятнику павшим на Курской дуге», сюита «Время, вперёд!»). Но как передать словами многозвучье его творчества? Попробуем обрисовать облик Свиридова — гражданина и мыслителя
Этим летом мне довелось побывать в Курской области, где праздновали Дни литературы. Рядом с гостиницей на главной улице Курска установлен памятник Г.В.Свиридову. По дороге в Железногорск мы заехали в маленький городок Фатеж. Всего-то шесть тысяч населения здесь, двухэтажные домики: низ каменный, верх деревянный, — тенистые скверы, неспешные люди. Этот город подарил России великого композитора XX века Георгия Свиридова. Народный артист СССР, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственных премий СССР родился в семье почтового служащего. Семья занимала две комнаты на третьем этаже здания городской почты, где теперь создан мемориальный музей.
В далёком 1920 году служащая одного учреждения уездного города Фатежа Елизавета Ивановна Свиридова была поощрена за хорошую работу. В качестве премии ей предложили на выбор… корову или рояль «Беккер», как было сказано, «из реквизиционного фонда» (т. е. изъятый у кого-то из представителей «эксплуататорских классов»). Конечно, корова в то время была бы хорошим подспорьем для вдовы с двумя детьми (главу семьи, вполне мирного человека, убили деникинцы в 1919-м, поэтому «белой идеи» Свиридов не разделял). Елизавета Ивановна выбрала рояль — она видела необыкновенный интерес сына к музыке и считала материнским долгом поддержать его. Впоследствии Георгий Васильевич вспоминал, что уже пяти-шестилетним мальчишкой часами просиживал за роялем, подбирая на слух мелодии, услышанные им от двух замечательных певуний — бабушки и матери. Так зарождались «Курские песни».
Через несколько лет переехав в Курск, Свиридовы сумели перевезти и рояль. А в середине 30-х годов, когда Георгий Свиридов, будучи студентом Ленинградской консерватории, уже пользовался известностью как талантливый молодой композитор, семья вместе с «Беккером» перебралась к нему. Удивительно, но рояль пережил блокаду, послевоенные тяготы и сохранился до наших дней у племянника первой жены Свиридова Сергея Цвирова. Узнав, что в доме, где родился композитор, создаётся его музей, владелец реликвии передал его Фатежу. А два других племянника Свиридова — Александр и Василий Белоненко — привезли из московской квартиры композитора около 200 предметов его быта и фотографии, которые тоже заняли место в постоянной экспозиции музея.
«Я не знаю, как рождается музыка! Это чудо! Это Божественное дело — да-да, от Бога только такое может быть. Как это черпается музыка из безконечной материи жизни, материи звуков и становится, допустим, вальсом Шопена?! Не знаю!», — восклицал Свиридов, но мы теперь можем судить, на чём зиждилось мiровоззрение художника, как билась его напряжённая мысль. Александр Белоненко составил книгу раздумий и суждений композитора из тетрадей разных лет — «Музыка как судьба», которая вышла в издательстве «Молодая гвардия».
Потребность записывать свои мысли появилась у композитора в тот момент, когда в сознании его зрел существенный поворот, когда им преодолевался очередной «перевал» на его духовном пути. Он начал вести дневники в духе любимых им Блока и Розанова весьма поздно, в начале 70-х. Переломным в жизни гения стал 1973 год, когда умерла горячо почитаемая им матушка, а потом ближайший соратник, выдающийся дирижёр Александр Александрович Юрлов. Самого Свиридова одолела затяжная болезнь, и он при драматических обстоятельствах ушёл с поста Председателя правления Союза композиторов РСФСР.
Все записи его отличаются краткостью изложения. Ёмкая мысль с подтекстами, сжатая порой до предложения, до афоризма. Надо сказать, такая ёмкость характерна и для музыкального творчества Свиридова. Он не любил пространные формы, «музыку с подводами». Его большие композиции, как правило, составные, построены из простых форм. Его излюбленная форма — песня. Он и для себя записывает: «Русское искусство должно быть простым, потому что оно христианское искусство. Христос ведь прост. Это самая предельная простота. Никакой двойственности. А вот Иуда — сложная натура. Сложная, потому что он предатель».
Начинается первая тетрадь композитора стихотворением А.К.Толстого:
Не Божиим громом горе ударило,
Не тяжёлой грозой навалилося,
Собиралось оно малыми тучами…
В напряжённых раздумьях Свиридова и в оценках-приговорах разворачивается трагическая картина того, как проснувшийся было русский державный, творческий дух гасился бездарной властью, чужеродцами, навязавшими России свои фальшивые ценности. Всё это привело к крушению того, что исповедовал и отстаивал великий композитор и, теперь можно смело сказать, национальный мыслитель.
Выстраданную идею жизни Георгий Васильевич выразил непостижимо просто: «Водораздел, размежевание художественных течений происходит в наши дни совсем не по линии “манеры” или так называемых “средств выражения”. Надо быть очень наивным человеком, чтобы так думать. Размежевание идёт по самой главной, основной линии человеческого бытия — духовно-нравственной. Здесь начало всего — смысл жизни!». Свиридов постоянно выбирает самую высокую смысловую точку отсчёта, и потому, чего бы он ни касался: художественного творчества, морали, даже тайно вершащейся политики, композитор без всякой двусмысленности прозревает истину.
«Новый фашизм родил новый тип войны. Война-истребление, война-мясорубка, война-бойня почти без всякого риска для фашистской стороны, на основе материального, технического превосходства, когда нападающая сторона агрессоров теряет 200 человек, а нация-жертва обречена на заклание. Воскрешение древних дохристианских идей — религиозного истребления целых народов, приносимых в жертву новым мiровым владыкам, злодеям, которых ещё не знал мiр. По сравнению с Бушем или Шароном — и Троцкий, и Сталин, при всей своей безпощадности, кажутся мальчишками, играющими в оловянных солдат».
Потрясающе то, что композитор прозревал сущность фашизма за несколько лет до разрушенных электронными СМИ, потом деньгами, а затем уж и бомбами, Югославии, Афганистана, Ирака. Да, Свиридов понял суть всего этого давно. Запад с помощью «пятой колонны» развалил историческую Россию (это у либералов-западников называется «независимостью России») и начал Третью мiровую.
Свиридова на мякине не проведёшь: «Я устал от безпочвенных воплей и сетований по поводу “нецивилизованности” России, “нецивилизованности” русских, главным образом. Странно слышать, когда так говорят соотечественники Менделеева, Гоголя, Склифосовского, геометра Лобачевского, Лермонтова, Тютчева, Есенина, Достоевского, П.Чайковского. Правда, я говорю о культуре, а не о цивилизации, о “Слове о полку Игореве”, а не о позолоченном унитазе…
Глубокое отвращение и брезгливость вызывает деятельность руководителей ТV типа Попцова и Яковлева — гигантские провокаторы, чья деятельность является преступлением против человечества. Иначе я их назвать не могу. Постоянно торчит в TV-ящике академик Лихачёв, выступающий против государства с преобладающим религиозным сознанием. Где и когда оно было другим?».
Для Свиридова оставалось непреложной истиной то, что только сильное православное государство, сохраняющее свои духовные устои, может сохранить Россию в мiре.
Особенно ценны для меня его суждения о литературе, которые укрепляют в собственных критериях и мыслях, опровергаемых всей государственной информационной политикой. Например, недавно на канале «Культура» увидел ток-шоу «Пресс-клуб ХХI» с игривым названием: «Поэзия уже не в моде?». Ведущий Иван Засурский бросал корявые вопросы: «Кто такие поэты сегодня? Где сегодня хорошие стихи?» в переполненную аудиторию, где никто не мог высказать до конца толковую мысль. В ней были всё те же привычные лица, в основном из столичной тусовки, не русские и не одухотворённые — от Вежлян до Идлис. Никого из провинции, из тех творцов, кто верен традициям отечественной поэзии. Показали летний сюжет с Пушкинской площади: «С перекошенным ртом Радионов-поэт нёс на Пушке какой-то рифмованный бред». Читал с «пиканьем» вместо мата, а случайные слушатели под памятником комментировали: «Мешанина какая-то…». Тьфу ты… И ни одного литератора в студии, кто прочитал бы Рубцова или Кузнецова, кто сказал бы трепетно о России, о её трагедии, о своей любви и боли.
Как тут не согласиться со Свиридовым: «Что мне дорого в поэзии? — высокое, благородное движение души». Он верен этому критерию и выстраивает свой ряд поэтов. Особая любовь — к Николаю Рубцову: «Рубцов — памятник эпохи. Это настоящий народный поэт, русский по непридуманности, по неизобретательности самой поэзии. Какие-то живые куски, оторванные от сердца. Есть слова, которые только ему было дано сказать. Например, “Поверьте мне, я чист душою” — и ему веришь». Изыски, эпатажные выходки, формальные или политические дерзости композитора не волновали. Для него просто не существовало многих растиражированных имён (про Евтушенко он записывает между делом: «Литературный сексот, провокатор, которому, в силу особенностей его службы, разрешено говорить иногда некоторые “вольности”»), а Виктора Лапшина из лесного Галича Свиридов знает и включает в свой духовный мiр: «Поэзия Русская (с большой буквы! — А.Б.): до Рубцова, Передреева, Прасолова, Вл. Соколова, Куняева, Кострова, Ю.Кузнецова, Лапшина. Некая вялость, прибитость средой, всеми этими Ваншенкиными…». То есть он различил истинно русскую поэзию, придушенную ныне всей силой медиакратии.
В 1991 году Свиридов сразу понял, что наступил заключительный этап разрушения исторической России: «Итак, Третья мiровая война началась, и Советский Союз уже проиграл её, сдав страну почти без боя, погубив наш русский народ, его вековую историю, которая закончилась так позорно и безславно. Вечное проклятие апостолам зла и сатанизма и всем их пособникам». Тетрадь 1991 года, исполненная проклятиями апостолам зла, — самая горестная и публицистически безпощадная: «22 августа. Жуткие, мрачные события последних дней, потрясающие, кроме прочего, чудовищным скудоумием, какой-то фантастической легкомысленностью. Люди — по ту сторону добра и зла (но, может быть, и не все, правда). Неустойчивость жизни ужасающая, в речи — полнейшая безграмотность, явление “шпаны” стало всеобщим в семье, на работе, среди так называемой “интеллигенции”, в политической жизни, в искусстве, которое всё заражено “шпанскостью”…».
А следующая пространная запись начинается с подчёркнутого и провидческого: «Идёт скоропалительное создание класса паразитов». Итак, «явление шпаны» — состоялось, создание класса паразитов, по существу, завершилось — идёт некоторое перераспределение богатств и средств влияния уже внутри его. Что же нас ждёт, на что нам опереться, надеяться? Одна из последних записей композитора сделана 1 мая 1994 года, когда Георгий Васильевич сам себя поздравляет с Пасхой: «Христос Воскресе! …Вечером смотрел по телевизору выступление перед Заутреней Патриарха — грустное, но спокойное, потом водружение Святого Креста на купол Казанского собора в Петербурге — Петрограде — Ленинграде. Не знаешь, как и назвать этот город, наиболее пропитанный злом (больше даже, чем Москва или грязная Одесса, полная теперь малороссийского тупого национализма, но всё же не столь и полного дьявольского, как Зиновьевский Ленинград — эта северная Одесса… Теперь надежда лишь в СПОКОЙСТВИИ и ТЕРПЕНИИ (опять и опять). Кажется, что это есть в церковных людях. Терпение, но и действие».
Нам тоже надо набраться мужества, терпеть, но и действовать, опираясь на жизненный, духовный пример и заветы наших великих и мудрых современников. Свиридов — один из них — писал: «Мудрость жизни заключена в ней же самой: новые поколения приходят в мiр вполне чистыми, значит, дело в том, чтобы их воспитать в служении высокому добру…». Сам композитор ему служил до конца и завещал это «Русскому Дому», всем нам.
Александр Александрович БОБРОВ