4 декабря 1875 года, 135 лет назад родился австрийский поэт Райнер Мария Рильке
«То, что Россия – моя родина, принадлежит к великим и таинственным внутренним убеждениям, которыми я живу». /Р.М.Рильк
Судьба связала взаимной симпатией великого австрийского поэта Райнера Марию Рильке и Русь. Рильке, европеец со «славянским, без единой резкой черты лицом» (какой меткий, чудный портрет получился у Стефана Цвейга!), необъяснимо мечтал о Руси. Рильке приехал на Русь, увидел её. Потом он познакомился с русичем (недолго, но счастливо у него гостил), который пропел ему Русь, и тогда Поэт поэтов услышал Её. Этим русичем был Спиридон Дрожжин. Он пропел как мог, по-своему, главное — пропел по-русски, с душой:
Кругом поля раздольные,
Широкие поля.
Где Волга многоводная —
Там родина моя.
…Вдали село, и сельский храм
Приветливо глядит.
А там опять к родным полям
Широкий путь лежит.
Идёшь, идёшь — и края нет
Далёкого пути.
И хочется мне белый свет
Обнять и обойти.
И вот мечта Рильке объяснилась. Таких просторов, таких людей, таких напевов не хватало ему там, где «пусто всё и весело», — в замороченной распрями между католиками и протестантами Европе.
Русь! Страна, где ориентирами путникам служат не замки, а храмы. Русичи! Для них «душа» и «человек» по сути одно и то же. Рильке проникся «русским духом» — Православием. Одна из главных книг Поэта написана от лица русского монаха и названа русским словом «Часослов». Работая над ней, Рильке обрёл, осознал цель своей жизни: «Хочу понять Бога и душу. И ничего более? Совершенно ничего».
На пение Спиридона Дрожжина он откликнулся «Песней», которую написал на русском языке:
Я иду, иду — и всё ещё кругом,
Родина, твоя ветреная даль,
Я иду, иду — и я забыл о том,
Что прежде других краёв знал.
Это ли не русская душа пропела! Чуть нескладно грамматически (Рильке тогда только начал осваивать русский язык), но всё же — от души.
Рильке Русь была необходима, как и поэзия. Он перевёл с русского языка «Слово о полку Игореве». После двух путешествий по Руси (в 1899 и 1900 гг.) он снова и снова мечтал о ней, но теперь так, как мечтают о покинутой родине — с тоской:
Родился бы я простым
мужиком,
то жил бы с большим
просторным лицом:
в моих чертах не доносил бы я,
что думать трудно и чего нельзя сказать…
(«Лицо»).
Переживания Рильке вылились в решение стать подданным русского Царя. Не сбылось: неисповедимы пути Господни. Не сбылось никогда.
Я понимал, что близко день
разлуки,
И я открыл, как книгу, мои
руки
И обе клал на щёки, рот и лоб…
(«Лицо»).
Печаль и одиночество Рильке продлились до его смертного часа.
Я так устал от тяжбы
больных дней,
Пустая ночь безветренных
полей
Лежит над тишиной моих
очей…
(«Я так устал… »).
Печаль — да, одиночество — да. Но не было страха перед неизбежностью, отпали мучительные вопросы: зачем то, что было? Зачем то, что есть? Будет ли что?
…И будем мы, и будет Бог.
(«Утро»).
Два тома «Новых стихотворений», «Дуинские элегии», а ещё «Сонеты к Орфею», «Валезанские катрены», «Сады» — вот плоды безстрашия. Через 20 лет после вынужденного расставания с русской землёй Рильке в письме к литератору Леопольду фон Шлёцеру признался: «Чем я обязан России? Она сделала из меня того, кем я стал: из неё я внутренне вышел, все мои глубинные истоки — там!».
Так сказал он о Руси, о русичах. И это из его уст будет уже звучать всегда.
Странник и философ, соединяющий высь и даль, каким он был и остался, Рильке близок русскому человеку по строю своей души. Поэтому не случайность то, что его чаще других иноязычных поэтов переводят на русский язык.
Павел Валерьевич СКВОРЦОВ