Многие напишут, будто я придумала вот этот рассказ о том, как солдаты, ехавшие со мной в поезде на фронт, перед выходом и отправкой в часть отдали всю свою еду случайной женщине с детьми.
Все свои продукты, кроме армейских пайков, всё, что брали с собой в дорогу, сложили в прямом смысле к ногам молодой бедно одетой женщины с двумя маленькими детьми. Сначала складывали ей еду на койку, а когда места не осталось, постелили на полу пакет и стали сносить туда. А я ничего не придумала.
Это такая сцена... Для нашего человека – архетипичная.
Будто сердце взрезали. Паренёк, который начал отдавать женщине продукты, был маленький, невзрачный, прыщавый. Я думаю, там солдаты были из Башкирии, много башкир среди них.
Тот, что первым отдал свои продукты, выглядел... знаете, он как какой-то дух из киноповести. Что-то между Платоном Каратаевым и «Ивановым детством». Страшная сцена. Они понесли женщине всё: яблоки, апельсины, баранки, сушки, мармелад, сдобный рулет с повидлом. Это вдруг превратилось в таинство. Видно, что они сами не понимали, зачем понесли ей еду, эти сушки, баранки, конфеты, плитки шоколада – просто почувствовали, что так надо, так делали, так будут делать...
Стихийно, буквально за секунды, десятки совсем молодых парней встали в один ряд с образами тех людей, из сорок первого. Я только на этой сцене, только увидев, как они молча, перед выходом и выгрузкой в часть относят и прямо складывают к её ногам продукты, поняла, что же у нас на самом деле происходит.
И откуда они всё знают, эти маленькие провинциальные мальчики? Как сумели нащупать самую драматичную ноту?
Ничего драматичнее и кинематографичнее, ничего страшнее и пронзительнее не могли они в ту минуту придумать. А взяли и придумали. Один какой-то прыщавый невзрачный паренёк вдруг вытряхнул перед нами всю нашу историю. Это самая сильная и самая драматичная сцена, какую я видела в своей взрослой жизни. Ничего пронзительнее и страшнее я со времён собственного детства не видела вообще.
Здесь не будет фото. Не будет картинок. Ничего. Не придумать таких иллюстраций.
Мой путь ещё не закончен, но я вышла из поезда. С трудом нашла силы для бодрости позвонить домой, поговорить с дочкой. Потом в гостиницу – и реветь. Я два дня ехала в поезде, полном контрактниками, которые все едут на фронт. Молодые, старые, опытные, зелёные, студенты и сидельцы. Четыре или пять раз за время моего пути их состав сменился. Если бы я не села в этот поезд, я бы никогда их столько не увидела. Всё, что там происходит, для меня по-настоящему овеществилось и персонифицировалось только в эти два дня, когда я увидела и запомнила сотни лиц мужчин, едущих туда.
Я сижу и впервые за несколько лет плачу навзрыд. В свой день рождения. Не могу остановиться. Женщины не должны видеть войну так близко. Это невозможно. Мне не надо было садиться в тот поезд и так близко всё увидеть. Я просто не представляю, как теперь жить, не зная, кто из них вернётся.
Анастасия МИРОНОВА