...Морозный февральский день. В Никольском храме военного клинического госпиталя №426 совершается Божественная литургия. Поёт небольшой женский хор, звучат молитвы. В маленькой деревянной церкви тепло и уютно. Со старинных потемневших икон на богомольцев одобрительно смотрят лики святых.
Службу совершает протоиерей Иоанн Мохов, известный в Самаре священник. Ему помогает алтарник храма, он же староста – начальник отделения неотложной хирургии госпиталя подполковник медицинской службы Игорь Станиславович Сафонов. Его отец, генерал-майор в отставке Станислав Иванович Сафонов, вместе с другими прихожанами усердно молятся.
Храм
До революции 1917 года на территории нынешнего военного госпиталя находился Николаевский мужской монастырь. В феврале 1930 года власти его закрыли. Большинство монастырских строений, в том числе Никольский храм, были разрушены.
В январе 1996 года монастырская церковь была восстановлена. Освятили храм во имя архиепископа Мирликийского Николая Чудотворца. Военный хирург Игорь Сафонов был назначен старостой, а генерал-майор Станислав Сафонов избран председателем общественного приходского совета.
И сразу отец и сын взялись за ремонт храма. Два года они своими руками строгали, пилили, копали, красили, штукатурили, шпаклевали…
Генерал Сафонов
– В семье нас было четверо детей, я – второй ребёнок, – вспоминает Станислав Иванович. – Родители прошли через войну: мама пережила блокаду Ленинграда, отец воевал на Ленинградском фронте, был в разведке, домой вернулся весь израненный.
«Мы оба выжили благодаря помощи Божией и заступничеству Божией Матери», – часто говорила мама. Отец с этим всегда соглашался.
В 1951 году наша семья из Литвы переехала сначала в Молодеченскую область Белоруссии, а потом в Гродно. Здесь был православный храм, и мама, её звали Анна Григорьевна, стала бывать на службах. Меня, ребёнка, она иногда брала с собой. Молились мы с мамой перед святыми иконами. Я так думаю, что мама причащала меня Святых Христовых Тайн.
Когда я подрос, однажды спросил у отца: почему у нас в доме иконы? Ведь в домах сверстников, где я бывал, икон не было. Отец, его звали Иван Матвеевич, сказал: «Сынок, не нами это заведено и не мы будем отрицать».
Когда отец тяжело заболел, он уже открыто исповедовал свою веру. Перед смертью его соборовали, а по кончине, как он и хотел, отпели. Умер отец в 58 лет – сказались фронтовые раны.
После школы я поступил в танковое училище Казани. Стал лейтенантом, получил взвод, потом роту, учился в академии.
В 39 лет стал генералом. Запомнилась служба в Центральной группе войск – это Чехословакия. В полку, которым командовал, было много верующих военнослужащих. Я знал, что у некоторых солдат в подкладках одежды, в воротничке зашиты молитвы «Отче наш», «Богородице Дево», 90-й псалом… Знал и… сочувствовал. Если представлялась возможность помочь верующим военнослужащим – помогал. Например, в семье верующего офицера родился ребёнок, а у него по плану очередной отпуск только в конце года. Тогда своей властью предоставлял ему возможность выехать по семейным обстоятельствам в Советский Союз. Бывало, что, вернувшись, офицер показывал мне фотографии крестин младенца.
Быть похожим на отца
Известно, что сыновья офицеров и генералов, как правило, идут по стопам своих отцов. Игорь Сафонов тоже стал военным, но не танкистом-командиром, а врачом-хирургом.
– По жизни нас ведёт Господь, – убеждённо говорил мне Игорь Станиславович.
На мой вопрос, как он пришёл к вере, рассказывал о событии двадцатипятилетней давности:
– У папы был водитель – солдат-срочник. Очень верующий юноша. Но его отношения с папой – это сплошная субординация. А вот с мамой солдату иногда выпадала возможность поговорить на внеслужебные темы. Однажды такой темой стала вера в Бога. Мама сказала, что в детстве была крещена, а солдат стал интересно рассказывать и о крещении, и о вере православной.
Прошло время, и мама высказала желание, чтобы мы с братом покрестились. Как же мне было не послушаться маму? В 1989 году я приехал в Самару из Казани, где учился в мединституте, и крестился в Покровском соборе. Крестился и мой брат Константин.
Мама отошла ко Господу в 1998 году. Помню, приехал в родительский дом, где уже стоял гроб. После похорон стал читать Псалтырь – по одной кафизме все сорок дней.
Я видел, что за эти печальные дни мой папа стал верующим. А я всегда хотел быть похожим на отца. Так я сделал первый осознанный шаг навстречу Богу.
Вера –
плод духовный
– С протоиереем Иоанном Моховым я познакомился в храме Спиридона Тримифунтского, – рассказывал Игорь Станиславович.
– Помню, пришёл к нему на генеральную исповедь. Был уже поздний вечер – отец Иоанн заканчивал исповедовать прихожан после всенощного бдения. Я видел, насколько устал священник, и решил было отложить исповедь. Но отец Иоанн настоял, чтобы я «не носил» грехи, а быстрее очистил от них совесть.
В тот вечер он помог мне вывернуть себя наизнанку, вычистить душу. Такой груз с плеч свалился! Я понял, что радость бытия Бог дарит нам через чистую совесть.
Врачевание тела и души
В отделение неотложной хирургии военного госпиталя часто привозят тяжёлых больных из других медучреждений.
Считается, что военные хирурги более опытные и «они справятся».
– Я оперировал бойца, – рассказывал Игорь Станиславович. – По национальности он был татарин, имя Митхун. Его привезли к нам из другого лечебного учреждения после трёх неуспешных операций. Я понимал всю серьёзность ситуации.
Просил Господа помочь мне спасти солдата. А потом заметил, что молились и его родители.
Вот так, вместе, мы с Божией помощью спасли того парня.
Когда вытаскиваешь человека из, казалось бы, безнадёжной ситуации, есть полное ощущение того, что твоими руками руководит Бог. Но если присвоишь успех себе – потерпишь неудачу. Сколько раз бывало, что хирург, казалось бы, всё сделает правильно, а пациент умирает.
Мой коллега, торакальный хирург Евгений Левченко, рассказал такой случай:
«Во время операции у пациента остановилось сердце. Я стал проводить прямой массаж. Массаж считается эффективным в первые 30 минут. Однако прошло 30-40 минут, а серд-це "не заводилось". Анестезиологи стали покидать операционную. И тогда я стал читать молитву "Отче наш". И вдруг на 50-й минуте сердце пациента забилось. Всё закончилось благополучно».
Несколько лет назад мне самому потребовалась операция. Провести её я доверил женщине-хирургу. И хотя я знал, что она неверующая, тем не менее спокойно лёг на операционный стол, поскольку знал, что она, во-первых, настоящий профессионал и честный человек, а во-вторых, и это главное, операцией будет управлять Господь, а хирург – исполнять. Я молился, и моя надежда на благополучный исход оправдалась.
Конечно, в больничной палате страждущему бывает не до молитвы, особенно когда требуется оперативное вмешательство. Но если мы готовимся к плановой операции и я узнаю, что пациент верующий, я радуюсь: он мой союзник, мы вместе будем молиться Господу о том, чтобы операция прошла успешно.
Вспоминаю случай. У женщины, ей было за 60, и у мужчины, ему 24 года, запущенная онкология. И я говорю неожиданные для них слова: «Для чего мы рождаемся? Чтобы умереть. Но умереть для вечной жизни. В той вечной жизни мы должны быть с Богом, поэтому предлагаю вам пособороваться, исповедаться и причаститься». Они, конечно, были удивлены, но в итоге согласились принять Таинства. Оперировал я только мужчину, но обоим принёс крещенскую воду и просфору. Объяснил целительную силу этих святынь. Просфоры они потребили, и крещенская вода стала убывать. Из этого я сделал вывод, что наш разговор не был напрасным.
У нас был необычный пациент – дедушка-адвентист. В секте адвентистов седьмого дня он состоял 15 лет. Когда он узнал, что я староста больничной церкви, пришёл в наш храм.
Пришёл скорее из любопытства. Но в храме ему понравилось. Потом он ещё несколько раз приходил. Его умиляло богослужение, умиляла храмовая обстановка. Он называл это «культурным пространством». Плакал, рыдал и говорил: «Как у вас здесь хорошо. Но у меня своё видение… Мне за восемьдесят лет… У меня своя, прямая связь с Богом».
Выписавшись, в секту к адвентистам он не вернулся, но и в православный храм не пришёл. Нас не забывает, звонит, поздравляет с православными праздниками.
...Конечно, мне бы хотелось, чтобы все сотрудники госпиталя разделяли мои религиозные взгляды. Но вера, как известно, дар Божий. Здесь не работает проверенный армейский обучающий приём «Делай как я».
Считаю, что, если ко мне подчинённые не относятся, как к чудаку-блаженному, – уже хорошо. Когда поздравляю с церковными праздниками, они воспринимают это нормально.
Хотя люди все разные. У нас над дверью одного из лечебных кабинетов висит икона Божией Матери «Семистрельная», а на самой двери – подкова. Поэтому на Крещение одни из сотрудников идут в храм молиться, а другие спешат под душ – «смыть» грехи.
Военный врач Игорь Сафонов открыто говорил, что мечтает о монашестве. Он заочно закончил семинарию и вскоре был посвящён в иподиаконы. После этого поехал паломником в Псково-Печерский монастырь, куда предполагал отправиться уже навсегда по увольнению из Вооружённых Сил.
Здесь его принял и выслушал митрополит Тихон (Шевкунов).
Владыка одобрил жизненные планы офицера.
Вернувшись в Самару, Игорь Станиславович стал готовиться к увольнению из армии.
…В тот год он по собственному желанию заступил дежурным по госпиталю – с 31 декабря на 1 января. «Хочу, чтобы люди отдохнули», – объяснил Игорь Сафонов.
Он ещё успел позвонить отцу и брату, поздравил их с наступающим Новым годом. Был он в хорошем настроении.
Рассказал, чем будет заниматься после новогодних праздников…
На дежурстве внезапно ему стало плохо. Пытался сам себе оказать помощь, но не успел, потерял сознание. Под утро он скончался. Консилиум военных врачей не смог определить причину внезапной смерти своего коллеги.
…Через две недели после похорон к генералу Сафонову пришёл его близкий друг и рассказал:
– Мне приснился твой сын Игорь – весь в белых одеждах, радостный, счастливый. Сказал, что по милости Божией у него всё хорошо.
Олег Иванович БЕДУЛА