Слава Богу за всё!
Шёл пятый день нашей поездки в заданном направлении. Старались посетить части, в которых находятся преимущественно бойцы из Башкирии, хотя мы никогда не разделяем ни по региональному признаку, ни по национальному, ни по религиозному. Помогать стараемся всем, когда есть такая возможность, но первоочередную и адресную помощь оказываем призванным из республики, чтобы, вовремя выявляя проблемы и потребности, стараться их решать в короткие сроки, работая в плотном контакте с руководством Башкирии.
Заехали к нашим ребятам на старую точку в «мёртвом городе». Да, война войной, но жизнь продолжается, и ребята стараются всё вокруг себя приводить в должный порядок. В большей степени это зависит от внутреннего устроения: одни будут жить в «свинарнике», постоянно кляня судьбу, жизнь, войну, начальников и т.п., а другие будут обустраивать всё под себя. Вот и здесь мужики (практически все они люди взрослые, состоявшиеся личности) без нытья и обид смогли сотворить из разрухи и развалин такую красоту, что глаз радуется. Хотя для меня в этом виделся один минус – слишком всё по-домашнему. А это немного расслабляет, напоминает дом, родных, что, по моему мнению, не очень положительно может сказаться на дальнейшей службе – заберётся тоска по дому в сердце, попробуй её потом оттуда выковырять. А тоскующий солдат уже не солдат. Но, повторюсь, это сугубо моё мнение.
Здоровались, обнимались, улыбались друг другу, обменивались взаимными «дежурными» вопросами про здоровье, дела и ситуацию в целом – всё-таки больше месяца не виделись. Столовая, где нас накормили щами, гречневой кашей с тушёнкой и чаем со сладостями, тоже преобразилась – обшарпанные полусырые стены подвального помещения со следами прилётов снарядов (в одном месте сквозная дыра) были аккуратно увешаны какими-то тканями, поверх которых висели несколько детских писем, отправленных с «большой земли» на фронт; даже деревянный стол был покрыт тёмносиней скатертью. Встречали нас как дорогих гостей.
Потрапезничали и поднялись наверх, как говорится, на Божий свет.
Интересная здесь погода – за два-три дня можно увидеть морозный январь и февральскую вьюгу, мартовскую оттепель и апрельскую распутицу. Вот и сегодня: вроде бы начало февраля, но солнце припекало по-мартовски, нещадно подтапливая своим теплом свежий снег, выпавший ночью. Яркое солнце слепило глаза, вынуждая постоянно жмуриться, и делало нас похожими на представителей северных народов нашей безграничной Родины.
Рядом стояла баня на колёсах (результат постоянной помощи от республики), напоминавшая волшебный дом, в который заходили потрёпанные, уставшие люди, и уже через небольшой отрезок времени из чрева избушки на курьих ножках (в нашем случае на колёсах) появлялись раскрасневшиеся, разгорячённые бойцы с радостными лицами, тела которых источали тёплый пар.
Но жизнь на то и жизнь, чтобы не быть однообразной, тем более на войне: постоянные контрасты – радость и печаль, искренний смех и пронзительная боль, могущие с неожиданной скоростью сменять друг друга.
– Батюшка, пойдёмте кое-что покажу. Здесь недалеко, – пригласил с собой один боец.
И мы пошли. Действительно, рядом – метров сто. Хоть мы в этом месте были далеко не в первый раз, всю территорию так и не обошли. Может, оно и к лучшему – периодически бойцы находят различные боеприпасы, начиная от ручных гранат и до выстрелов к гранатомёту. Помнится, в первый приезд на эту точку я нашёл гранатомёт «Джавелин» из «гуманитарной помощи» Запада Украине. Заминировать его, судя по всему, тогда укропы не успели – две гранаты РГД лежали рядом с вкрученными колпачками.
Между домами виднелась припорошённая снегом, разбитая снарядами асфальтовая дорожка. В самой первой воронке находилась могила какого-то человека, которую венчал полуметровый крест, сделанный из двух палок, перемотанных скотчем. Хоронили, видно, наспех – земля просела, и часть черепа с неестественным отверстием в районе носа была видна на поверхности. И только рассыпчатый снег укрывал от постороннего взора останки человеческой жизни. Присыпав снегом череп, я отслужил краткую заупокойную литию. В этот момент мне было не важно, кто там лежал – «их» или «наш», военный или гражданский, мужчина или женщина.
Там был человек. Человек, который когда-то родился в жизнь, и родители наверняка верили, что у него всё будет хорошо, что он не повторит их ошибок и обязательно станет хорошим человеком… Но война… Мы ещё долго будем находить безымянные могилы…
Немного прошлись по дворам, ступая осторожно, постоянно глядя под ноги, стараясь идти след в след. Решив, что прогулок на сегодня хватит, вернулись назад. Через некоторое время кто-то из бойцов предложил сходить пострелять.
Обычное дело для военных. Нужно не только держать себя в форме, но и улучшать показатели боевой подготовки – мало ли что может произойти и в какую передрягу попадёшь!
Спустились на окраину.
– Вот здесь можно и стрелять. Вон в ту сторону, – пояснил боец.
– Здесь же нельзя. Там кладбище, – протягивая руку вперёд, показал я сектор ведения огня.
– Кладбище в стороне, – заметил он.
– Да я знаю, но всё равно не надо.
– Хорошо, тогда пойдёмте сюда, – он повёл нас вдоль разрушенной пятиэтажки.
Слева зияла большая воронка, справа панельный дом с выбитыми окнами и разрушенной стеной. Как рассказывали сами местные, которые изредка приезжали посмотреть на то, что осталось от их домов, и по возможности забрать с собой, что уцелело, украинские войска, когда уходили, из танков расстреливали дома мирных жителей. «Свои» били по своим…
А дальше со мной начало происходить то, что я долго не мог описать, да и сейчас, пожалуй, не совсем получится.
Я здесь уже был, ходил по улицам и поднимался в разбитые квартиры, и всё внутри меня было ровно и спокойно. А сейчас сердце словно стали сдавливать со всех сторон тысячами иголок (даже сразу на это не обратил внимания). Я продолжал смотреть по сторонам и вдруг, глядя на посечённый осколками подъезд, уловил какие-то мысленные образы мирно гуляющих людей, взрослых и детей, спускающихся по лестничным пролётам и
выходящих из подъезда. Я повернул голову, уставив взгляд на стоящую впереди разрушенную пятиэтажку, в сторону которой предстояло вести учебный огонь. И тут представилось, что в окнах верхнего этажа мечутся люди, пытающиеся укрыться от смерти. Сердце, словно молнией, пронзила внезапно возникшая мысль: «Они все хотели жить!» Следующая мысль продолжила рвать душу: «Ты сейчас будешь стрелять в дом, а он не просто пустой, он разрушенный, и там никогда никто не будет больше жить, но все твои пули полетят в них, в тех, кого уже здесь нет. Ты сейчас расстреляешь их, уже несуществующих, ты расстреляешь память о них, ты станешь соучастником их смерти».
– Я не буду стрелять, – произнёс я с каким-то опустошением.
– Почему? – На меня посмотрели с недоумением.
– Я не буду стрелять, – повторил я, ища, кому отдать магазин с патронами.
– Почему? Что случилось?
– Здесь нельзя стрелять, – сказал я, развернулся и пошёл прочь, не зная, как им объяснить то, что сейчас произошло.
Как объяснить, если я и сам не мог этого понять.
Не понять, не объяснить, не выразить. Просто это вдруг произошло. Как какое-то наваждение. Как будто что-то взорвалось внутри тебя. Господь открыл или я сам себе накрутил?
Не знаю. Там пахло смертью. И я не знаю, как это объяснить.
Я пошёл назад.
А в голове, как птица в клетке, продолжала биться одна и та же мысль – они все хотели жить… А мне хотелось кричать и рыдать навзрыд, но, понимая, что это вызовет определённую реакцию со стороны недалеко находящихся солдат и кучу вопросов (а я опять ничего объяснить не смогу), я просто медленно побрёл, слыша позади одиночные выстрелы из автомата по мишеням. Им можно. Они этого не знают… А мне уже нет… Я шёл и пытался держаться, но не смог – слёзы всётаки хлынули…
Если бы вы знали, как я ненавижу войну! Как мне хотелось в тот момент прокричать эти слова!..
Только чётки в руках и Иисусова молитва через несколько часов пути (иногда за рулём) помогли оклематься от внутреннего опустошения.
Если бы вы знали, как я ненавижу войну! Но я должен быть здесь. Как говорил Александр Васильевич Суворов: «Помилуй Бог, я воюю не для войны, а для того, чтобы не было её!»
Один хороший офицер, словно подтверждая эту фразу, как-то сказал мне: «Я здесь для того, чтобы не пришлось моему сыну здесь воевать».
Все мы: и военные, и врачи, и священники – служивые. А где служить и что в руках держать, нам Бог определил.
Вот и идут священнослужители со своим войском, как в буквальном, так и в духовном смысле, принимая боль этого мира и пропуская его через себя. Только так можно чуть-чуть приблизиться к осознанию той боли всего мира, которую взял на себя Христос. И если бы не Его благодать и молитвы людей, ни один священник не выдержал бы этого креста…
Но мы не сдаёмся, мы идём, понимая, с Кем, куда и зачем.
И в этом тоже есть наша сила.
Жизнь продолжается, и война, к сожалению, тоже. Главное, оставаться человеком – в любом месте, в любое время, независимо от обстоятельств.
Протоиерей Виктор ИВАНОВ
Фото: соцсети автора