Дальнейшую судьбу его я не знаю. А интересно бы в старых добрых традициях православной прозы закончить рассказ о полковнике тем, что вот приехал я недавно в дальний монастырь, встречаю седого монаха и узнаю в нём героя моего рассказа
В аэропорту к нашей паломнической группе подошёл моложавый крепкий мужчина и спросил: «В ТельАвив?» – и объяснил, что ему подарили путёвку, сказали, что в Израиль, на море, а тут что?
– Тут паломническая поездка.
Он зорко оглядел членов группы: все женщины, все в основном в годах, увидел в группе одного мужчину, то есть меня, и подошёл. Мы познакомились.
Конечно, в монастырской гостинице нас поместили в один номер. Конечно, мы стали на ты.
– Мы – братья во Христе. И если Его называем на ты: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, спаси, сохрани и помилуй», так чего мы друг с другом будем выкать?
– Это-то, конечно, – согласился он, глядя на Библию на тумбочке и на иконы в переднем углу, – но мне друзья сказали: отдых, море, экскурсии, магазины, женщины.
– Нет, брат, тут долгие поездки, стояния на молитвах, ранние вставания. А уж пляжей вообще никаких. И женщин тут нет! Тут не туристки, тут паломницы.
Он затосковал:
– Вот я вляпался!
– Да ты что? Это же великое счастье – ты в центре мира, ты на Святой Земле! Я над тобой беру шефство. Неужели ты такой тёмный? Ты же крещёный?
– Ну, как иначе, я не какой-то социопат, я русский полковник!
В автобусе мы сидели вместе с ним. Первая поездка была в Вифлеем и очень его впечатлила. Особенно поразило благоговение, с которым все шли и прикладывались к Вифлеемской звезде. Он тоже приложился.
Вверху он потрясённо спросил:
– Так это точно, что здесь Он родился?
– Более чем!
– И всё так и было? Подлинно?
– Всё, как в Евангелии. Им даже места в гостинице не было, пришли в эту пещеру. Волхвы принесли Ему золото, как царю, ладан, как священнику, смирну, как простому смертному. А пастухам ангел с небес возвестил: «Слава в вышних Богу, на земли мир, в человецех благоволение». Это отсюда километра два, называется «Поле пастушков», там теперь храм, заедем обязательно. Да, Павел Сергеич, всё так и было.
– Да не тёмный я, что-то читал. Но чтобы так, что всё понастоящему? Двухтомник был, «Мифы народов мира», за ним гонялись, интересный двухтомник. Лернейская гидра, Геракл, Прометей, Ахиллес, Афины Паллады. И об Иисусе Христе там много. Я и думал, миф, на грани вымысла.
– Но ты же видел, люди в церковь идут! Какой миф?
– Так есть же выражение, не помню, кто сказал: если Бога нет, надо его выдумать. Да, Вольтер.
– Да он редчайшая мразь, слушать его!
– Авторитет же, – возразил полковник.
– Уголовный.
– Но ведь если есть общий предмет поклонения, легче народом управлять. И Ельцин со свечкой стоял, и Путин бывает. Я сильно и не вдавался. Да и когда при нашей службе. Ну, миф и миф. Даже и жить кому помогает. Кто и верит. Бабушка у меня всегда: Господи, помилуй, Господи, помилуй. А нас-то как воспитывали? Мы же верили в светлое будущее.
– Верил? Очень хорошо. Вот ты уже в светлом будущем.
Другого нет и не будет. Паша, подумай, какой же это миф – Бог воплотился от Духа Святаго и Марии Девы и вочеловечился. Он был и человек, и Бог. Он и страдал как человек. Он за нас, за наши грехи, за тебя и за меня Сам! Сам добровольно взошёл на Крест. Любил людей, мог и на небесах оставаться. Пришёл к нам. А что получил? Крест, гвоздия, копие! Всемогущий! Всеведущий! Создавший из ничего мир. А разве не мог призвать легионы небесных сил? Мог!
– А почему нет?
– Спасти хотел гибнущий мир, жалел нас! И спас!
– Как?
– Смерть уничтожил!
– Как?
– Смерти нет вообще, вот как!
– Куда ж она делась? – Полковник воззрился на меня: – Да я только что на кладбище был, хоронили сослуживца.
– Раб Божий Павел, запомни: смерти нет! Читать будешь Евангелие, молиться, поймёшь.
Полковник долго молчал. Мы уже сидели в автобусе, когда он, как-то встряхнувшись, ещё раз спросил:
– Значит, всё так и было?
– Именно так!
– Ну тогда, – подытожил полковник, – тогда давай, воспитывай!
– Ты матушку Ирину слушай.
С последних сидений мы не видели матушку Ирину, которая нас сопровождала, тем более она сидела к нам спиной, лицом к движению, но слышали её проникновенный голос. Иногда она замолкала, тогда я продолжал просвещать полковника. Боясь быть занудным, говорил:
– Запомни: всё в мире сложно, только одно просто – Бог.
И не влезай во всякие умничанья. Теизм, атеизм, пантеизм – всё это знать можно, но не нужно. Заинтересуешься – сразу начнёт только голова работать, тут и гибель. Сердце, душу питай! Молись, и всё! Мы столько должны Богу, что нам за всю жизнь долги не отработать!
– А я чем должен? Конкретно?
– Жизнью ты должен, жизнью! Вон какой орёл, а мог и не быть.
– Жизнью? Меня папа-мама выродили.
– Так они-то откуда взялись?
– Их тоже родили.
– А те откуда? И те, и те, и те? От живой клетки? А клетка откуда? Из какой клетки? Всякие инфузории-туфельки?
Выползли на сушу, выросли до обезьян, залезли на дерево, так? Потом хвост отпал, спрыгнули на землю? Встали на лапы, изобрели книгопечатание? А всякая умственная европейская шпана говорит: дошли мы от обезьяны до человека, надо дальше идти, к сверхчеловеку. Вот тебе и фашизм. От обезьяны один Дарвин произошёл. Мы от Бога. От Адама и Евы мы. А их Господь сотворил! Кто главный в мире?
Кто, товарищ полковник?
Полковник подумал, поглядел на пустыню за окном, мы ехали в Хеврон:
– Кто? Может, мировое правительство? Оно же есть. Масоны же не вымерли пока.
– Ну да, есть мировое правительство. А сколько их было и будет? Главный в мире Тот, Кто жизнь сотворил. Господь Бог. Очень внимательно вслушивался полковник в мои слова. Спасибо, не возражал. Даже сказал:
– Вот мне везуха, с таким умным попал.
– Сейчас у тебя главное в твоей биографии событие: ты в Святой Земле. Я не первый раз, но и мне это великое счастье. Приехали мы с тобой сюда из Святой Руси. Святая Русь – Святая Земля – это одно и тоже.
– Одно и то же? – переспросил он. – Так зачем мы приехали?
– Почти одно и то же, – поправился я. – Тут мы за десять дней пройдём все и Господские, и Богородичные праздники. И хорошо, что начали с Вифлеема. С Его Рождества. Увидим и место Благовещения в Назарете, и где было Преображение Господне на Фаворе, Богоявление на Иордане, Воскресение в Иерусалиме, Вознесение на Елеоне. Вдумайся! Без Бога ни до порога. Россию лихорадило именно тогда, когда она отходила от Бога. Чингисхан, Наполеон, Гитлер – это нам бывало для вразумления, когда Бога забывали. Давай, Павел Сергеич, к концу срока готовься к причастию! Готовь генеральную исповедь. Вспоминай грехи от юности твоея и записывай.
– Чего их записывать, я и так помню. Я ещё об сейф не ударенный.
– Куришь? Нельзя курить! Это каждение дыма сатане.
– Нельзя? Ладно, нельзя, значит, не буду, – сказал он.
И ведь в самом деле, как отрезало – перестал. Сила воли у него не хромала.
В первый же день в магазине Русской православной миссии в Иерусалиме мы купили нательный крестик (полковник непременно захотел дорогой), и я своими руками надел его на шею раба Божия Павла.
Но с ним было очень нелегко. Матушку Ирину он взял да и назвал на ты и Ириночкой. Он услышал, как она говорит на нескольких языках.
– Ириночка, ты и по-ихнему рубишь?
– Иначе нельзя, – улыбнулась матушка Ирина, – здесь надо знать и арабский, и английский. Иврит тоже.
– Ну, ты молоток! – одобрил он.
Я оттащил его в сторону и вдалбливал:
– Так не смей говорить с монахиней. Она монахиня, она матушка!
– Матушка? – потрясённо спросил он. – А ещё чем обрадуешь? Какая она матушка, такая молодая… А ты знаешь, ей идёт чёрное. Я сразу не разглядел. Да она же красавица. И без косметики.
– Прекрати! Она не женщина!
– А ещё чего скажешь?
– Ещё скажу, что она старше тебя в духовном смысле.
– Ну, сказанул.
– Не ну. Вот тебе и грех – неуважение к сану.
– Она же не обиделась.
– Вспомни, на кого не обижаются. Тебе надо словесное молоко, а не твёрдую пищу.
– У меня зубы крепкие. Я как на какого разгильдяя только взгляну – сразу он сверху донизу мокрый. – Полковник помолчал, вздохнул: – Да, вот бы из неё жена вышла. Все её достают, дёргают, всем всё объяснит, ни на кого не цыкнет.
Спокойная. Всё с улыбкой. Терпеливая. А у меня жена такая дура психованная.
Очень ему понравилась матушка Ирина. Он стал её первейшим помощником. И за стол не садился, пока все не сядут, из-за стола выходил первым, подгонял отстающих. При посадке в автобус стоял у дверей и энергично помогал паломницам.
– Ты повежливей с ними, – просил я.
– Они что, в санаторий приехали? Это же Святая Земля, центр Вселенной. Ты же сам мне пуп Земли показал.
– Терпение вырабатывай. Пример с матушки бери.
– Слушаюсь!
Для матушки он стал незаменимым. Пересел поближе к ней. После остановок, при начале движения, она уже спрашивала:
– Все собрались? Павел Сергеевич, поехали?
Паломницы группы боялись его взгляда. Никто никуда не опаздывал. Наша группа была самая образцовая. Никаких ЧП.
– Дисциплина – основа правильной жизни, – изрекал полковник.
При молитвах на святых местах он стоял навытяжку, крестился истово. Отстоял и долгую утреню.
– А я-то думал, – говорил он, – что у меня ноги железные.
Ты же в армии служил, знаешь. Стоишь у Знамени части в штабе, не шелохнись. Два часа. Потом четыре часа отдых. Тут четыре без отдыха. Спина немеет.
– Делай поклоны глубже.
Он доверился мне, рассказал, что у него в семье дело пришло к разводу, и, когда ему эту путёвку подарили, он её схватил, чтобы побыть без жены и приучить себя к жизни без неё. Честно признался, что надеялся на курортный роман.
– Думал, какое будет знакомство. А чего теряться? В поездке все мы холостые.
– А из-за чего решил разойтись?
– Ни в чём не угодишь, всё ей неладно. Что бы ни сказал, всё не так. А молчу – тоже неладно. Друзья зашли – морду воротит. Но главное – детей не хотела. На это она вся больная. Кто она после этого?
– Так вы по любви сходились?
– С ума сходились. Перед выпуском из училища, больше по пьянке. Да вот, покажу. – Он достал бумажник. – Вишь, где она у меня, умеет прятаться: между шекелями и долларами. Красивая? Показал я тебе, дорогая, Святую Землю, а дальше живи сама. – И фотокарточку порвал, и клочки в урну бросил.
– Ты что?
– А у нас уже всё равно всё к финишу подошло.
– Она в церковь ходит?
– Да нет, где там, с чего? Когда Патриарх бывает по телевизору, то тогда когда и послушает.
Нам дали полдня свободных. Полковнику нужно было купить какие-нибудь сувениры.
– Надо ж отблагодарить. Может, они хотели подшутить, что купили сюда, а не на курорт. А видишь, как Господь управил.
Так и выразился.
– Ничего случайного нет, – добавил я.
Пошли по лавочкам. В них я на него даже сердился. Он торговался ужасно. Что называется, до потери пульса. Не своего, продавца. А в Иерусалиме все продавцы говорят порусски. Почти все из России.
– Паша, ну что ты так?
– Я не жадный, а лишнее платить – дурной тон. Запомни и всем передай.
– Девочка, – говорил он полной еврейке, – мы тебя в России всему выучили, образование у нас безплатное, а ты ещё чего-то требуешь.
Обязательно много выторговывал и уходил от продавщицы довольный. Ещё бы, чуть её до инфаркта не довёл. И объяснил мне:
– А зачем я свои кровные буду евреям отдавать?
В гостинице читали вечерние молитвы. На ночь пили чай. Смотрели карты Святой Земли, планы Иерусалима, Назарета, Вифлеема.
– Вообще, знаешь, что тебе скажу, какой у меня вывод из наблюдений? – сказал он. – Порядка тут нет. Помолчал и после паузы усилил:
– Никакого! А я это терпеть ненавижу.
– Откуда ты взял?
– Я сразу на военных гляжу. Идёт пичужка в зелёной форме – штаны велики, ноги в ботинках болтаются, автомат не на плече, а на сгибе локтя висит. И… курит! При оружии курит!
– У них женщины в армии служат.
– Да это-то, может, и неплохо. А парни военные стоят, тоже курят. Тоже с автоматами. Все расстёгнутые, наглые. Такие, хоть что, будут в народ стрелять. Да всё равно немного они навоюют.
– За них американцы повоюют.
– А эти вообще давно по морде не получали. Да, японский бог, порядка тут нет.
– Нас тут не хватает, да? Паша, не ругайся, грех. Забыл, что ли: за каждое, не только бранное, но и праздное слово взыщется.
– Если японский бог ругательство, как тогда разговаривать? – И после паузы: – А о чём бы мне таком умном завтра у матушки Ирины спросить?
Его расположение к ней было, конечно, замечено. Он же был личностью заметной. Ясно, что матери игумении донесли. И на четвёртый день утром у автобуса нашу группу встречала новая сопровождающая, монахиня Магдалина.
Святую Землю любящая, досконально изучившая. Полковник на первой же остановке отвёл её в сторону и допросил. И рассказал мне, что узнал. А узнал он, что у матушки Ирины новое срочное задание – дальняя поездка с группой на Синай. А это дня три.
– Сам виноват, – хладнокровно сказал я. – Её из-за тебя туда отправили. Ты бы ещё в полный голос кричал о своей любви. Полковник заговорил с такой болью, что я поверил в его искреннее чувство:
– Да я и любви-то ещё не знал! Наобум, с лёту женился. Да может, это у меня единственный шанс – создать семью. Детей же нет у меня! А я очень семейный! Мне же полста всего, и без хвостика...
– Молись! В храмах подавай о здравии жены. Венчанные? Венчайся!
– С ней? Ни-ког-да! Я сказал тебе: финиш!
– Дело твоё. Но о матушке Ирине забудь!
– Забыть? А чего полегче не посоветуешь? Я запылал.
Вот! – Мы стояли перед храмом в Вифании. Он истово перекрестился. А крестился он, как шаг строевой печатал. – Вот!
Вот! И вот! И вот! И упал на колени и так треснулся лбом о плиты, что площадь вздрогнула.
– Не крестись на грех. Лоб береги!
– А зачем он мне теперь?
– Напомнить тебе пословицу: заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибёт?
– Я лучше плиту расшибу.
Полковник даже чуть ли не курить снова начал. Но удержался. Молча сидел у окна автобуса, смотрел на пространства Святой Земли. Его крутило переживание. Иногда он даже
как-то пристанывал.
Его переживание дало разрядку в его поступке в Горнице Тайной вечери. Перед нами туда вошла группа протестантов. Мы вошли, крестясь, встали у входа и ждали. Они по команде выстроились. Их старший, не могу его назвать священником, видимо, пастор, громко что-то рассказывал.
Вскрикивал, махал руками. Конечно, о том, что здесь были собраны апостолы и на них, по предсказанию, в день Пятидесятницы, сошёл Дух Святой. Рассказывал долго, наращивая вскрикивания. Матушка вполголоса переводила, что он тоже, как и апостолы, ждёт приближение Духа. «Я слышу Его!
Он идёт! Он близко! Я чувствую Его! Да! Да! Да! Он… он здее-есь! Он во мне-е!». И его прямо затрясло.
И через минуту-другую они уже все ч у в с т в у ю т. Вздевают руки и хором то ли кричат, то ли поют.
– Но орать-то зачем? – спросил полковник матушку Магдалину.
– Не знаю. Может быть, показать, что они такие, достойные Духа Святаго.
– Матушка, – попросил полковник. – Можно я его спрошу? Переведите ему.
Воодушевлённые протестанты выходили. Полковник резко тормознул их старшего. Взял за пуговицу.
– Ты чего в таком святом месте орёшь? Ты что, апостол?
Какой тебе Дух Святой?
Протестант мгновенно вспотел. Матушка торопливо говорила ему: «Ай эм сори, ай эм сори!». Тот, прикладывая руку к груди и торопливо огибая полковника, говорил: «О’кей, о’кей». Их группа освободила Горницу Тайной вечери.
– Ну, Павел Сергеевич, ну, ревнитель нравственности, что ж вы так? – выговорила матушка Магдалина полковнику. – Это ж мог быть скандал международный. Я прямо еле живая.
– С ними только так, – чётко ответил полковник. – Святая Земля, понимаешь, а они орать.
Я тоже поддержал возмущение полковника: очень уж показушно молились протестанты. Моя поддержка улучшила его настроение.
– Ещё бы! Да и матушка Ирина меня бы одобрила.
– Ну снова да ладом! Забудь о ней! Говорю по складам: за-будь! Ты человек сильной воли. Забудь. У тебя, внуши себе, хорошая жена.
– Хорошая? С чего ты взял? Тебе б её, ты б её давно убил!
– Молись, будет хорошая. Ты русский мужчина! Русский мужчина верен жене! Единственной! Усвоил? И у русской жены единственный муж.
– Это в теории. А как в практике достичь? Тебе хорошо, ты уже старик. А я ещё кровокипящий.
Мы готовились к отъезду. Полковник очень страдал, пошёл в канцелярию узнать, когда вернётся группа с Синая.
Сказали, что уже вернулась. Полковник рванулся увидеть матушку Ирину, но ему сообщили, что мать игумения сразу послала её сопровождать новую группу.
– Вот ведь какая Салтычиха! – возмущался полковник. – Да тут хуже, чем в армии!
– Не хуже, а лучше.
– Даже маршрута не сказали. А то бы я рванул на такси.
– Паша, опять двадцать пять?
– Можно, я одну сигаретку выкурю?
Думаю, в наступившую ночь он выкурил не одну сигарету. Аж лицом потемнел. Среди ночи поднял меня и объявил, что не полетит в Москву, а поедет в Русскую Миссию и будет просить оставить его на Святой Земле.
– Прямо сейчас. Пусть хоть куда приспособят. Хоть в тот же Хеврон. Или Иерихон. Я их пока не выучил, путаю. Но везде же работы невпроворот. А я мужик рукастый. Что по технике, что по дереву, печку могу сложить. Русскую. Камин. Всё могу. И матушка Ирина когда туда группу привезёт.
– Ой, Паша, Паша. Трудничество оформляется в Москве. Конечно, ты по всем статьям подходишь. Тогда уж лучше вообще в монахи готовься. Сколько монахов из военных: Игнатий Брянчанинов. Александр Пересвет, Андрей Ослябя. Только оставь ты эти свои завихрения с любовью. Дай ты ей
спокойно жить.
– А кто не даёт? Сама будет решать. Она вернётся, всё равно её увижу. Объяснюсь! Она же России нужна. Дети будут. Я детей больше всего люблю. Ты ж видишь, Россия чернеет, рождаемость русская падает. Она поймёт. Да и чувствую, нравлюсь ей. Разве криминал, что я, как мужчина, имею право на семейное счастье? Имею? Чего ты молчишь?
В Тивериаде на озере она со мной как с человеком поговорила. И смотрела не как монахиня. Как девушка обычная. А в Бога она может и так верить. Да и я. Бабушка, помню, говорила: Паша, больно ты жалостливый, священником будешь.
А жизнь-то в военные вывела. Но там тоже, везде же бывал – попадёшь под обстрел, жмёшься к земле и только одно: Господи, Господи! Господи, Господи! Я не от Бога её оттягиваю, я её полюбил. Впервые!
– Паша, перетерпи. Как налетело на тебя, так и отлетит.
– Нет, отец, ты что? С мясом не оторвёшь.
И опять он маялся, опять не спал. Выходил на улицу, возвращался, стоял на коленях у икон. А утром заявил:
– Нет, жизнь моя или с ней, или никак.
И в самом деле, случилось событие из ряда вон выходящее: паломник-полковник с нами обратно не полетел. Дальнейшую судьбу его я не знаю. А интересно бы в старых добрых традициях православной прозы закончить рассказ о полковнике тем, что вот приехал я недавно в дальний монастырь, встречаю седого монаха, узнаю в нём героя моего рассказа и спрашиваю:
– Помните ли вы, отец игумен, матушку Ирину?
– Я Бога помню! – отвечает он. – Ты смотри, на службу не опаздывай. Тут у нас не армия, тут дисциплина.
Владимир Николаевич
КРУПИН