Гжель переживала несколько эпох расцвета: подъём народного промысла в XVIII веке, этап роста промышленного производства при Кузнецовых в XIX веке, золотой век при советской власти в 1960–1980-х годах. Что происходит с одним из самых знаменитых промыслов сейчас?
Егорьевское шоссе, 40-й км, пост ГИБДД – где-то здесь проходит невидимая граница, за которой лежит особая земля. Главная примета следующая. Первая же деревня, что покажется из-за леса, будет сплошь увешана сине-белыми вывесками «Гжель», «Фирменная гжель», «Фарфор ручной работы», «Настоящая гжель» «Подлинные изделия гжели», «Мир гжели» – верный знак, что вы попали в так называемый «гжельский куст», агломерацию трёх десятков деревень, сёл и посёлков, где испокон веков занимаются понятно чем. Повсюду указатели с адресами производителей, множество киосков и небольших лавок, развалы во дворах, а то и прямо у шоссе.
Ещё километров двадцать – и от сине-белой палитры зарябит в глазах. Каждый пятый житель здешних деревень – потомственный литейщик, формовщик или художник, чья фамилия, возможно, не одну сотню лет подвизается в лепке, обжиге или росписи местной керамики. Если кто и хотел бы податься в другие сферы, податься ему, в общем-то, некуда. Кроме как на фарфоровом производстве, тут и работать-то больше негде.
Уже само слово-топоним – произносили «огжель», «жгель» – указывает на гончарный промысел. Здешнему керамическому производству, стало быть, лет никак не меньше, чем названию села Гжель, впервые упомянутого в завещании Ивана Калиты. Некогда здесь нашли оказавшуюся исключительно качественной глину Гжельско-Кудиновского месторождения жирных огнеупорных глин. «Выпекали» из неё керамику, майолику, полуфаянс (технологически это недофаянс – более пористый черепок при менее высокой температуре обжига, такой делали только в Гжели) и собственно фаянс, потом фарфор. Во второй половине XIX века гжельские заводы превратились в главные активы династии Кузнецовых, фарфоровых монополистов дореволюционной России, которые сами родом из этих мест. Здешняя отрасль насчитывала около 80 разнокалиберных частных предприятий. Советская власть национализировала семь наиболее крупных, перепрофилировав их под технический фарфор: лабораторную посуду и тигли, высоко- и низковольтные изоляторы. Остальные разбежались по артелям.
В соседней с Гжелью деревне Турыгино ещё в 1929 году возникла артель под названием «Вперёд, керамика!» (призывно, в духе эпохи), далее менявшая вывеску на «Художественная керамика», со временем выросшая до завода, где в 1954 году первым небольшим тиражом, несколько десятков экземпляров, выпустили набор для воды «Гжельская роза» Натальи Бессарабовой – кувшин и кружку с классическими ныне декоративными мотивами – проба пера, первая гжель в нынешнем смысле этого слова.
Квасник как советская валюта
Как таковой народный промысел захирел ещё до Кузнецовых: из-за поголовной занятости на конвейере просто не было времени. Даже рисовать разучились: один-единственный шаблон – и всё, как выяснила московская художница Наталья Бессарабова, которую сразу после Великой Отечественной войны перебросили на новый фронт работ – обучать художников для восстанавливаемого промысла. До того здесь лепили Сталиных и Кировых. Делали чернильницы и пепельницы. Не мудрствовали. Но власть подталкивала народные промыслы министерскими указами и преференциями. А постановление ЦК КПСС «О народных художественных промыслах» в феврале 1975 года окончательно определило значение этой отрасли в экономике и идеологии. К этому моменту гжель, можно сказать, стояла под парами. В 1950–1960-е здесь собирали творческую базу, а в начале 1970-х в Научно-производственное объединение «Гжель» свели местные малые производства: гжельское, фенинское, бахтеевское, турыгинское, ставшее головным цехом. В 1976 году цех перестроили и модернизировали, к 1983 году вывели на проектную мощность – гжель пошла вовсю.
Последнее десятилетие советской власти для гжели было золотым веком. Предприятие тысячами выпускало знаменитые чайные пары, самовары, сервизы, квасники и затейливую мелкую пластику – с узнаваемой росписью сочным кобальтовым мазком по нейтрально-белому фону.
Несмотря на масштаб производства (по меркам кустарным, разумеется), она оставалась дефицитным товаром. «При советском дефиците гжель играла роль валюты, – вспоминает главный художник Гжельского фарфорового завода, заслуженный художник России Татьяна Федоровская. – Купить изделия было архисложно – в обмен на гжель можно было попасть на спектакль, устроить ребёнка в школу, сделать операцию».
Изящная, продуманная стилизация народного творчества, предпринятая ведущими мастерами возрождённого промысла, помимо того что рассчитана была на универсальный вкус, ещё и пришлась весьма ко времени: примитив был одним из общих эстетических пристрастий той эпохи. Простая и нарядная цветовая гамма выглядела не только декоративно, но и как-то по-геральдически убедительно.
Странно, что ещё недавно её просто не было, этой гжели.
«Сочетание белизны заснеженных полей Подмосковья и прозрачной синевы ясного неба» – это поэтическое выражение попадёт впоследствии даже в школьные учебники (указание на местные корни гжельской образности, ни слова о Delfts blauw и о том, как «делфтская синяя» очутилась в заснеженных полях Подмосковья).
В 1991 году генеральный директор НПО «Гжель» Виктор Логинов удостоился звания Героя Соцтруда, а главный художник Людмила Азарова – звания народного художника СССР. И это был последний год, когда присуждались эти звания. «Совок», одним из символов которого стала гжель, ещё успел отметить и наградить последние достижения социалистической экономики – и канул в Лету, во многом лишив затею с гжелью смысла (факт, не осознанный, кажется, до сих пор). Из-за инерции набравшего ход предприятия (магазины «Гжель» открывались в Москве, Петербурге, Лондоне, Берлине, Вене) не сразу заметили, когда отстроенная система начала разваливаться, словно автомобиль из мультика, на полном ходу теряющий детали. Специалисты массово покидали НПО «Гжель» и затевали собственную «фирменную гжель». Настало время героев каптруда (директор Логинов успел под занавес карьеры и жизни добавить к славе строителя бренда репутацию его могильщика). И всё, что осталось сейчас от прежних проектов, – это плохо отапливаемые цеха, вымерзающие по зиме корпуса да уникальный музей гжельского промысла с экспонатами божественной красоты. Впрочем, вам их скопируют в каждом третьем, если не втором, дворе.
Коллективное и частное
Столицами промысла издавна считаются зажиточные сёла Гжель и Речицы, посёлки Электроизолятор и Новохаритоново: там ведётся основное производство. Куда скромнее деревни Турыгино и Бахтеево. А в общей сложности «гжельский куст» населяют более 30 частных предприятий (мастера-единоличники не в счёт). Годовой объём рынка гжельских изделий составляет чуть более 200 млн руб., по подсчётам председателя правления Ассоциации народных художественных промыслов Геннадия Дрожжина. Единоличники опять не учитывались, это ещё 40–50 млн руб. ежегодно. По общим оценкам, самую крупную долю рынка, около 45 %, занимает Гжельский фарфоровый завод. Оборот трёх других заметных игроков (Объединение «Гжель», «Галактика и Ко» и Гжельский завод художественной росписи, бывшая «Синь России») практически равен, примерно по 15 % у каждого. Остальные 10 % приходятся на частников и кооперативы.
Тон задают крупные игроки. Они обеспечивают регион сырьём, находят новые пути и способы реализации продукции, оказывают влияние на ценовую и кадровую политику. Вместе с авторами мигрируют их работы: переходя от одного конкурента к другому, запросто можно продолжить делать ту же модель или расписывать то же изделие, что и раньше, только клейма будут разные. Схожесть до неотличимости демонстрирует продукция многих авторов, но никого, по большому счёту, это не волнует: в гжельском краю судьбы и так переплетены теснейшим образом, и все приходятся друг другу дальними родственниками. Крупные по местным меркам предприятия как оплот традиции – это вообще местная особенность. Не отдельные мастера или небольшие объединения, как в Палехе или Федоскине, а именно учреждения, коллективы и творческие группы – почти, можно сказать, тот самый народ, чьим по определению является промысел. «Гжельский промысел – труд исключительно коллективный. Поэтому изделия, вышедшие из рук одного мастера, следует считать авторской работой, а не изделием народного промысла, – ловко выводит за скобки всех единоличников разом Геннадий Дрожжин. – Даже тот факт, что изделие сделано из гжельской земли, не столь важен, как то, кем и как оно было выполнено».
Соблюдение технологии – самое слабое место частных мастеров и небольших кооперативов. Например, неправильный температурный режим – потому что используется небольшая муфельная печь, не способная дать нужный градус, «из-за чего фарфор приобретает сероватый оттенок, а спустя несколько месяцев изделие и вовсе может треснуть», – объясняет директор Гжельского завода художественной росписи Виталий Буданов. Грубый рисунок – не кисточкой даже, тампоном! – и откровенное копирование форм и приёмов, ничего своего – вот основные претензии к некоторым жильцам «гжельского куста».
При этом отношение к частникам в целом доброжелательное. Почему? «Часть наших сотрудников – художники, литейщики, формовщики – работают не только у нас, но и у себя в частном секторе, – объясняет генеральный директор Объединения «Гжель» Николай Дионисиади. – И так у всех, поверьте».
С контрабандой здесь пробовали бороться и во времена купца Гребенщикова, первого здешнего заводчика, в XVIII веке, и при директоре Логинове недавно – а всё без толку, и местные продолжают следовать каким-то своим негласным законам мирного соседства.
Впрочем, равнодушие к вопросам интеллектуальной и прочей собственности не безгранично. Контрафакт – это нарушение правил, преступление, это угроза благосостоянию гжели en masse. С этим согласны все без исключения, когда угроза исходит от китайского производителя. Известна история про художницу из Петербурга, которая разработала дизайн в гжельском стиле, и теперь её изделия производят в Китае, а продают в России. Против такого недобросовестного конкурента гжельцы готовы сплотиться, потому что китайская продукция реализуется по демпинговым ценам, обрушивая рынок и дискредитируя промысел в глазах неразборчивого покупателя. Секреты борьбы с китайским контрафактом не раскрывают, но уверяют, что пока справляются.
Эволюция в сторону упрощения
Лучшее, что могло случиться с гжельским промыслом в непростые годы, уже с ним случилось – удалось сохранить традиции: помимо канонов росписи и других секретов ремесла, сюда относится, например, и принцип ручного труда. Из этого следует, правда, что непреодолимые трудности могут ждать впереди и не стоит загадывать слишком далеко, ведь однажды промысел уже умер, почему бы ему не умереть ещё раз? Сохранится ли прежний смысл слова «гжель» или оно будет значить что-нибудь совсем другое?
«Пластическая и конструктивно-технологическая проработка с использованием рельефного декора, лепка, соединение посуды и стилизованной скульптуры в едином образе, мягкая пластика на корпусе изделий – по качеству исполнения и творческой самобытности, по художественной мысли – они сегодня очень сильно отличаются», – говорит Татьяна Федоровская. Отличаются как у разных производителей, так и от классики 1980-х: упростившаяся лепка не способствует, понятное дело, созданию вещей не на потребу, стилизация и подыгрывание примитиву вдруг оборачиваются всамделишным китчем. Но где тут грань, не скажет никто. «Гжель всегда была ориентирована на спрос, на вкус потребителя, и под таким углом постепенная эволюция в сторону упрощения изделий выглядит как что-то нормальное и естественное», – считает глава отдела керамики и фарфора Всероссийского музея декоративно-прикладного и народного искусства (где собраны лучшие образцы гжели) Елена Ворушилина. По её словам, сегодня гжельский промысел – это ширпотреб, но всё равно есть уникальные мастера, а это главное.
Второе главное – поддержка. Если раньше гжель пользовалась разнообразным содействием государства, то современному промыслу не выжить без помощи крупного бизнеса, способного обеспечивать фактически убыточное производство из других своих активов. А владельцы считают возможным вмешиваться в творческий процесс, дабы активнее формировать ассортиментную политику. «Отсюда большое количество сувенирной продукции», – считает Татьяна Федоровская. Фигурки крысы в год Крысы, например.
Утилитарные формы: тарелки, кружки, салатники, конфетницы, квасники, даже самовары – словом, практически всё, что представлял собой ассортимент гжели, сохранилось и сегодня, хоть и гораздо в меньшем количестве. Но преобладание сувенирной продукции среди прочей – это жанровая особенность современной гжели. «Сувенирка» повышает рентабельность продаж – хором доказывают адепты рынка, без неё никак. «Это да, но куда заведут такие резоны? – сомневается Елена Ворушилина. – Главное в промысле – всё-таки его художественная составляющая. И мы пока не видим её роли в современном производственном процессе».
«Откровенно говоря, общий уровень гжельского промысла нынче невысок, и о развитии говорить не приходится», – сокрушается Геннадий Дрожжин. «Основная проблема – нет преемственности», – уверен заслуженный художник России Юрий Гаранин. По его словам, «уже много лет на предприятие не идут молодые художники: нет нужной среды, такой, чтобы начинающий мастер мечтал состояться именно здесь». Как результат – исчезли из практики надглазурная роспись и эксперименты с цветной гжелью. Для сегодняшних молодых художников это слишком сложно, а учить их почти некому. Потенциал – все сходятся во мнении – есть. «От крупнейших гжельских предприятий стоит ждать прорыва в создании и новых форм, и декора», – считает Елена Ворушилина.
В сказку гжели по-прежнему хочется верить.
Виктория КОСТОЕВА
www.theartnewspaper.ru