Рождённые в года глухие
Пути не помнят своего.
Мы – дети страшных лет России –
Забыть не в силах ничего…
Александр Блок
Зимой 1943 года остатки нашего полка, основательно потрёпанного в боях под Сталинградом, были размещены на переформирование в какой-то чудом не разрушенной войной деревне, названия которой я уже не помню.
Деревня была большая, а нас, прибывших сюда после Сталинградской битвы, осталось немного. Большая часть нашего полка полегла на полях жестоких сражений, так что на постой по избам нас разместили весьма вольготно. Мне же, как механику-водителю одной из немногих уцелевших после тех боёв полуторки, подфартило пожить в избе у радушной старушки вообще одному.
Немец после кровопролитных боёв был отогнан довольно далеко от этих мест, он безпокоил нас лишь авианалётами, на которые после сталинградского ада мы вообще не обращали внимания. Поэтому жизнь в той деревне казалась мне раем.
Тогда-то и случилась со мной история, о которой я не забуду до конца своих дней.
Однажды утром я сидел у растопленной печи и, слушая, как булькает кипящая вода в стоявшем на плите чугунке с картошкой, предвкушал сытный завтрак, которым накормит меня хозяйка. Но тут к нам в дом пришёл ординарец заместителя начальника штаба нашего полка мой приятель Лёха.
Взглянув на него, я тут же понял, что нынешнему моему покою пришёл конец.
Так оно и вышло.
– Привет, Игорян, – пожал он мне руку, – тебя срочно вызывает Малинин, надо ехать за пополнением. Заводи свою колымагу и живо дуй к сельсовету, там он тебя будет ждать. И ещё – он просил взять с собой палатку, чтоб новобранцев укрыть от холода.
Спешно собравшись, подъехал я к сельсовету, где меня уже поджидал замначштаба. В руке он держал потёртый портфель, который постоянно возил в своих фронтовых разъездах.
Открыв дверь кабины, Малинин спросил:
– Ты палатку взял?
– Так точно, товарищ майор! – отрапортовал я.
– Хорошо, – коротко ответил он и поднялся в кабину. – Тогда поехали.
– В какую сторону? – спросил я растерянно.
– Ох, извини, совсем умотало меня это переформирование, – сказал майор и, расстегнув портфель, достал из него фронтовую карту. Найдя нужное место, он ткнул в него пальцем.
– Вот здесь находимся мы, а ехать надо вот сюда.
Взглянув на карту, я тут же прикинул, что до обеда мы должны обернуться.
Так, помнится, размышлял я в ту минуту.
Если б я знал тогда, что ожидает нас в скором времени, то не рассуждал бы столь опрометчиво. Но человеку не дано угадать даже того, что может случиться с ним в следующую минуту.
Первую половину пути мы проехали довольно шустро. Промёрзшая дорога была накатана, как шоссе, мотор моей полуторки работал ровно и уверенно, мы словно летели на крыльях по гладкому и широкому зимнику, и, убаюканный этими радостными каждому шофёру обстоятельствами, я начал мечтать о тёплой избе, которую покинул недавно и куда намеревался вернуться вскоре.
Я даже стал представлять себе нетронутую мной картошку и затопленную хозяйкой русскую печь, на которую, конечно же, заберусь после сытного обеда.
Но тут услышал я, что движок моей полуторки начинает глохнуть. Проехав ещё с десяток метров, машина и вовсе остановилась. Добрую четверть часа суетился я, пытаясь завести мотор, но всё было напрасно. Тогда я попытался завести машину ручником. Не помню, как долго крутил я прокалённый морозом ручник, но помню, что, несмотря на холод, даже вспотел.
Желая помочь мне, Малинин выбрался из кабины и предложил:
– Дай-ка и мне попробовать.Ты уже выбился из сил.
– Попробуйте, товарищ майор, – отошёл я от капота, уступая ему место.
Потом мы то до пота, до изнеможения даже, крутили по очереди стартер, то отчаянно пытались найти поломку в моторе. И за всё это время ни одна машина не появилась на дороге.
Когда же холодное зимнее солнце, миновав зенит, начало опускаться к горизонту, Малинин, взглянув на часы, проговорил решительно:
– Довольно, хватит ваньку валять, безполезно всё это, совсем о другом сейчас думать надо.
– О чём, товарищ майор? – спросил я.
– В полку нас будут ждать, в крайнем случае, к вечеру, – отвечал он, – так что машина к нам на подмогу приедет не ранее завтрашнего утра. А это значит, что нынешнюю ночь мы проведём здесь. И, чтобы не околеть до рассвета, нам нужно, пока не начало темнеть, позаботиться о ночлеге. Слава Богу, что палатка при нас.
– Так точно, товарищ майор, – согласился я.
– Ну, вот и хорошо, – подытожил Малинин, – сейчас мы её поставим, разведём в ней костерок и переночуем за моё поживаешь. Потом, подумав немного, он произнёс:
– Я пойду для палатки стоек нарублю, а ты бери лопату да место для неё расчищай.
Малинин направился в сторону соседнего леска, а я достал из кузова лопату и принялся раскапывать снег рядом с нашей машиной.
Однако стоило мне несколько раз ткнуть лопатой в сугроб, как натолкнулась она на что-то твёрдое. Не понимая, что попалось под штык, присел я на корточки и стал разгребать снег перед собою.
Каково же было моё изумление и даже испуг, когда из-под снега предстали передо мной два аккуратно зашнурованных немецких солдатских ботинка.
Поражённый этой странной находкой, с ещё большим усердием продолжил я свою работу и вскоре откопал из сугроба двух лежавших бок о бок убитых немецких солдат. На них были серые лёгкие шинельки, перепоясанные ремнями с чёрными металлическими пряжками, которые сразу бросились мне в глаза.
«GОТ МIT UNS», – было написано на пряжках по-немецки крупными буквами.
«Бог с нами», – так переводились эти слова на русский. Много раз слышал я об этой надписи, но лишь в тот день впервые увидел её своими глазами.
Словно заворожённый рассматривал я прокалённую морозом пряжку.
Шуршание снега поблизости заставило меня очнуться. Обернувшись на звук, я увидел идущего ко мне Малинина. За поясом у него был заткнут топор, пару молодых ёлочек волок он за собой.
– Игорёк! – крикнул он, – что ты там откопал?
– Двух покойников нашёл, Юрий Иванович, – отвечал я ему, – фрицев закоченевших.
Когда Малинин приблизился ко мне, я, указав на откопанных мертвецов, попытался пошутить:
– Поглядите, товарищ майор, рядом с какими молодцами придётся нам сегодня ночевать.
Однако Малинин не поддержал шутливого моего тона, а вместо этого, печально взглянув на меня, вдруг произнёс озабоченно:
– Как бы не получилось так, что завтра, когда за нами приедут, не нашли нас такими же окоченевшими, как эти фрицы.
Помнится, я даже вздрогнул от тех жутких слов и произнёс растерянно:
– Ну почему, товарищ майор? Ведь вы же говорили о палатке, которую мы поставим, и даже собирались развести в ней костерок.
– Говорить-то говорил, – промолвил Малинин ещё более грустно, – но, как оказалось, невозможно это. В ельнике, где я срубил ёлки, все остальные не больше этих, но они годны лишь, чтоб нарядить их на Новый год, а для палатки нужны стойки посолиднее. Так что, Игорёк, видно придётся нам с тобой всю ночь у костра под открытым небом сидеть, и засыпать ни в коем случае нельзя, потому как если костёр погаснет, мы можем и вовсе не проснуться.
– Неужто нельзя ещё что-то придумать?! – вскричал я в отчаянии.
– Не знаю, не знаю, – отвечал Малинин озабоченно, – тут покумекать надо. Русский солдат в известной сказке из одного топора себе кашу сварил, вот и мы должны как-то ухитриться посреди этого заснеженного поля в тепле переночевать. Давай-ка покурим и подумаем, как из того, что вокруг нас имеется, из подручного материала то есть, для палатки стойки соорудить.
Свернув по козьей ножке, мы закурили и принялись соображать, как выйти из затруднительного положения.
Безкрайнее, засыпанное снегом поле открывалось нашим взорам, не суля ничего хорошего.
– Да, видимо, прав Малинин, – с тоскою подумал я тогда, – и придётся нам проводить ночь под открытым небом.
От таких мыслей печально опустил я голову и тут опять увидел лежащих на снегу немцев.
Вдруг дерзкая мысль осенила меня:
– Да вот же! – вскричал я радостно.
– Вот тот самый подручный материал, который нужен, – перед нами лежит!
Этих фрицев мы поставим шалашиком и укроем палаткой, вот и домик, в котором можно переночевать. Как вам это предложение?
Малинин ответил не сразу. Некоторое время он молчал. Потом вдруг с неожиданной радостью заговорил:
– А это ж идея! И хотя не очень приятно проводить ночь бок о бок с мертвецами, но, как учил меня когдато мой дед: «Жить захочешь – и кошку съешь». Другого выхода всё равно у нас нет и придётся пробовать то, что ты предложил, ведь умирать совсем не хочется. Поэтому давай поставим этих вояк «шалашиком», как ты сказал, а уж потом, если из них действительно получится устойчивая конструкция, ещё откопаем: двоих для шалаша маловато будет. Мы здесь в начале зимы столько немчуры положили, что под этим снегом таких Гансов не один десяток найдётся.
В тот день всё задуманное удалось нам исполнить весьма удачно.
Сначала мы испробовали устойчивость предложенного мной шалашика.
Поставив двух немцев в наклон друг к другу, так, что затылок одного лежал на плече другого, мы для большей надёжности связали их шеи верёвкой. Такая конструкция и вправду оказалась надёжной.
Убедившись, что находимся на верном пути, мы с ещё большим усердием принялись откапывать из-под снега замёрзших немцев.
Тяжела и страшна была та наша работа.
Но молодость и неистребимая жажда жизни легко превозмогали и смертельную усталость, и омерзительную жуть, вызванную прикосновениями к оледенелым телам покойников. К исходу дня ужасный шалаш, собранный из замёрзших мертвецов, успокаивал наши души.
До начала сумерек мы успели сделать ещё пару ходок в ельник за дровами. Теперь нам оставалось только укрыть фрицев брезентовой палаткой.
Но прежде чем заняться этим, мы обрубили с принесённых из леса ёлок хвою и уложили её в том месте, где собирались спать. Остатки ёлок разрубили на мелкие части и приготовили для костра.
Когда же собрался я идти за палаткой, Малинин остановил меня.
– Игорёк, – произнёс он по-дружески. Нечаянное испытание с каждой минутой сближало нас всё сильнее.
– Заодно прихвати из кабины мой портфель с документами, он на сиденье остался. В нём пачка многотиражек, которые я в соседнюю часть вёз, будем ими костёр разжигать.
Когда я принёс Малинину портфель, мы легко натянули палатку на фрицев, так что теперь превратилась она в двускатный шалаш, в котором звезда. Иначе как тогда объяснить, что Он помог Красной армии отстоять Москву и Сталинград, а нам с тобой помог сегодня устроить сносный ночлег?
С этими словами Малинин торжественно достал из портфеля банку тушёнки, большую краюху чёрного хлеба и металлическую фляжку, в которой обычно возил спирт.
– Ну и молодец мой ординарец Алексей! Надо ему благодарность объявить, он её заслужил. А сейчас, дружок, открывай тушёнку да режь хлеб, а я пока снега в спирт добавлю, чтобы не обжёг он наши глотки.
Достав из-за голенища нож, я порезал хлеб и открыл банку. Потом мы по очереди глотали из фляжки обжигающий горло спирт и закусывали хлебом с тушёнкой.
Первый глоток наш был за Победу, второй – за товарища Сталина, а тревполне хватало места для нас. Потом, прорезав в брезенте небольшую дыру для выхода дыма, мы забрались в палатку и принялись разводить в нашем домике костёр. Газеты из портфеля Малинина действительно помогли нам в этом. Вскоре в жутком шалаше нашем загорелся небольшой костерок.
Свернув по козьей ножке, мы закурили. Потом, бросив цигарку в огонь, Малинин снова потянулся к портфелю.
– Ну, а теперь поглядим, – проговорил он вальяжно, – что ординарец мой на ужин нам собрал.
Малинин сунул руку в портфель и, что-то нащупав в нём, произнёс торжественно:
– А всё же, хоть и написано у фрицев на пряжках, что Бог с ними, но Он не с ними, а с нами, хотя на пряжках у нас изображена лишь пятиконечная тьим помянули мы наших погибших боевых товарищей.
После третьего глотка Малинин убрал фляжку в портфель и, подложив в костерок еловую ветку, по-командирски произнёс:
– А теперь объявляется отбой. Завтрашний день у нас будет трудным. Ты спи, а я за костром послежу.
Так мы и поступили. И вскоре я уже спал сном младенца, положив голову свою рядом со шнурованным ботинком наклонённого надо мной фрица.
Из той ночи мне смутно помнится лишь одно, как вдруг проснулся я от неожиданного удара по животу.
Открыв глаза, при слабом свете костерка я с трудом разглядел лежащую на моём животе сжатую в кулак человеческую кисть и услышал спокойный голос Малинина:
– Не пугайся, это у фрица рука оттаяла.
Отодвинув от себя руку покойника, я тут же забылся сном.
Утром разбудил меня настойчивый сигнал автомобильного клаксона.
Присмотревшись, разглядел я, что угли в костре едва тлеют, и услышал ровное посапывание лежавшего рядом со мной Малинина.
Автомобильный гудок снова потревожил утреннюю тишину, и только теперь я сообразил, что это сигнал машины, приехавшей к нам на помощь.
Выбравшись из-под брезента, я увидел стоящую на дороге полуторку, около которой курил мой закадычный дружок Семён.
– Здорово, Игорян! – крикнул он. – Вы живы?
– Как видишь, – отвечал я, шагая к нему.
– Что с колымагой твоей стряслось? – перешёл Семён к делу.
– Да мотор заглох, – отвечал я.
– Давай на прицеп тебя возьму, – предложил Семён, – может, и заведётся, я уже трос приготовил…
Когда пособивший нам Семён уехал, мы с Малининым стянули палатку с окоченевших фрицев и только теперь, при утреннем свете, по-настоящему рассмотрели, сколь жуток был их вид. Лица покойников от пребывания в тепле несколько оттаяли, и выступившая на их щеках влага неожиданно показалась мне слезами, как будто вдруг заплакали они, горюя о несчастной своей доле.
А мы с Малининым, скрутив по козьей ножке, долго курили, рассматривая невольных спасителей своих, и впервые по-человечески жалели их.
Потом, свернув палатку, мы забросили её в кузов машины и, собрав другие наши пожитки, забрались в кабину, а вскоре уехали с этого столь памятного нам места.
От автора
Историю эту рассказал мне участник Сталинградской битвы Евгеньев Игорь Евгеньевич.
Увы, «по свежим следам» я не записал её, потому некоторые детали его рассказа по прошествии времени выпали из моей памяти и восстановить их сейчас невозможно, так как Игоря Евгеньевича давно нет, а кроме меня эту историю он никому не рассказывал, даже своим близким родственникам.
И всё-таки я решился написать этот рассказ, чтобы в памяти людской сохранилась ещё одна драматичная страница Великой Отечественной войны.
Сергей Леонидович
НИКОЛАЕВ