Сражения заканчиваются, а история вечна. Ушла в историю и необъявленная война в Афганистане. Героическая и трагическая, она длилась в два раза дольше, чем Великая Отечественная – 9 лет, 1 месяц и 19 дней. Время стирает многое и вносит коррективы в оценки давних событий. Но сами события остаются незыблемыми. Неизменными остаются и чувства их участников.
Я вижу мост через реку Аму, так местные жители называют Амударью. Вижу сотни женских глаз, устремлённых туда, где стоят у шлагбаума пограничники и откуда вот-вот должна появиться очередная колонна с нашими солдатами. Среди ожидающих мечется девушка в зелёном пальто. Она прижала к груди букетик гвоздик и подняла над головой плакатик, на котором написано имя – Микитюк Дмитрий и номер воинской части. Все вокруг знали: эта девочка ждёт с войны жениха…
Я заканчивал военную службу спецкором «Красной звезды». Редактор-перестройщик отказал командировать меня на ту сторону Амударьи. А у меня была личная причина стремиться туда: в Афганистане воевал сын Игорь, командир мотострелковой роты. И мы с женой ждали его у Термезского моста. Амударья стала рекой ожидания, а мост через неё – мостом надежды. А колонны всё шли.
– Рафис! Рафи-и-ис! – грузная женщина метнулась чуть ли не под колёса автомобиля, узнав в водителе своего сына. – Рафи-и-ис!
Колонна застопорилась. Из кузова спрыгнули сержант с прапорщиком. Подхватили женщину, подсадили в кабину:
– Езжай, мать!..
А девочка-невеста всё бегала между машинами, заглядывала в переполненные кузова и спрашивала:
– Микитюка не знаете?
Её жениха никто не знал.
Ох, эта вечная женская доля – ждать! Ох, эти бабоньки, пожилые и юные, собравшиеся со всех концов бывшей советской страны. Мы с женой тоже вглядывались в лица прибывших на родную землю воинов. Рядом с нами стояли супруги Сергачёвы – Валерия Григорьевна и Игорь Васильевич. Их сын Алексей воевал в Афганистане по второму кругу: сперва рядовым, потом окончил десантное училище и снова на войну. На этой стороне реки не было информации, какие части и в какой день выходят на мост. Случалось, что в многоликих маршевых колоннах встречающие не успевали заметить того, кого долго и терпеливо ждали. В один из дней у моста горько заплакала женщина по имени Малика. Только что ушла на погрузку последняя колонна Ташкурганского полка, в котором служил её муж – старший лейтенант Сергей Фролков. Женщина заметалась у стоянки автомашин: на вокзал, на вокзал! Заплатив местному бомбиле несусветную сумму, она добралась до погрузочной площадки. Случайно наткнулась на командира дивизии. Он сообщил ей, что батальон Фролкова уже в эшелоне. И распорядился, чтобы Малику посадили к мужу в вагон. Так она и уехала, оставив свои вещи в съёмной квартире.
Но если долгожданная встреча происходила, то длилась она считаные минуты, потому что войска сразу же уходили в район сосредоточения. А почему колонне не остановиться на час где-нибудь в километре от моста, в специально отведённом для этого месте? Чтобы мать могла наглядеться на сына, погладить его пропылённую голову? Но тем, кто организовывал встречу фронтовиков, эмоции родителей и детей были до лампочки. Лишь полковник Валерий Востротин, вопреки погоняльщикам, остановил свой полк в чистом поле, построил подчинённых, сказал: «Вот мы и дома. Спасибо вам, воины! А вам, родители и жены, спасибо за то, что встретили», – и дал час на общение с родными…
До 15 февраля, когда должна была покинуть афганскую землю последняя колонна, оставалось четыре дня. Назавтра я планировал нелегально перейти границу, чтобы встретиться с сыном. Об этом уже была договорённость с пограничниками и с собкором «Красной звезды» в Афганистане подполковником Сашей Олейником.
Ранним утром 12 февраля я добрался до штаба полка, в котором служил сын. Его командир, подполковник Иван Васильев, объяснил, где дислоцируется рота, и сообщил, что по графику полк выходит послезавтра…
С Хайротонской трассы наш уазик свернул в пески и поплыл, как одинокий верблюд, среди барханов. Дул «афганец», и временами воздух густел настолько, что его не мог пробить даже свет автомобильных фар. Застава, расположенная между двумя могучими песчаными буграми, открылась взору неожиданно. Вокруг не было ни деревца, ни кустика, ни травинки. Ротные наблюдатели засекли нашу машину на подходе, и на КПП уже ждал невысокий худощавый офицер.
– Заместитель командира роты старший лейтенант Тлукашаов, – представился он.
– Веди к командиру.
Надо было видеть удивлённо-растерянное лицо сына и его самого, готового к докладу приезжему начальству, с застывшей на пути к форменной кепке ладонью. Во время моих прежних командировок в Афганистан всё выглядело проще: был официальным представителем прессы и чувствовал соответствующее к себе отношение. Но тут был сын.
– Забудь про работу, – заявил он. – Писать про нашу заставу тебе неприлично.
Он уехал сдавать противошоковые наркосодержащие препараты на случай ранений, оставив меня на попечение Озира Тлукашаова. Замполит – всегда замполит. Пользуясь случаем, он посетовал на то, что где-то наверху теряются наградные листы. Мне и раньше приходилось выслушивать обиды афганцев насчёт наград. Я обращался по этому поводу в наградной отдел Министерства обороны, но в ответ получал ссылки на лимиты и разнарядки. А может ли быть разнарядка на награды? Мужество и героизм – не продукция ширпотреба, чтобы лимитировать по периодам количество орденов и медалей. Командирам среднего звена виднее, на кого и за что оформлять наградные листы. Мне было известно, что начальник советнической финансовой службы, ни разу не побывавший в бою, получил два или три ордена.
Видимо, на полковника, ведающего валютными чеками, лимиты не распространялись…
День на заставе пролетел незаметно. Всё так же дул колючий «афганец», засыпая песком строения под самые крыши.
Часовые на блокпостах сменялись каждый час. Остальные солдаты готовили технику и оружие для передачи «зелёным», так назывались отряды самообороны, поддерживающие правительство.
Они прибыли на заставу, едва рассвело. Если бы я встретил их предводителя случайно, подумал бы: душман, спустившийся с гор. Был он космат, одет в чёрный бурнус, из-под которого выглядывали похожие на белые кальсоны штаны. Боевое имущество принимал небрежно, одним взмахом руки: годится, мол. Пока он ходил с сыном по территории, у меня было неспокойно на сердце. Накануне, принимая одну из застав, «зелёные» открыли по нашим огонь.
Потому я ходил следом, держа под плащ-накидкой снятый с предохранителя «макаров».
Покидая заставу, мы увидели, как «зелёные» вытаскивают из помещений одеяла, матрасы, подушки, пакуют добычу в узлы. Через час такую же картину пришлось наблюдать в отстойнике, куда прибыла уже почти обезоруженная рота.
Здесь формировались колонны для следования на Родину. Местные жители сновали между машинами, таща за собой невозмутимых ишаков. Грузили на них всё, что на радостях скорого свидания с домом отдавали им наши солдаты. Патрули отгоняли барахольщиков от техники, резонно опасаясь мин-липучек. Но те всё равно просачивались в отстойник, надеясь на последний бакшиш. Бедная, несчастная страна!
Бедные, измученные междоусобными распрями люди! Они ещё не знали, что так будет продолжаться долго, что через какое-то время на их землю придут новые чужеземцы – из-за океана…
Игорь сказал мне:
– Не конфузь меня своей опекой, отец. Выходи с ближайшей колонной. Скажи маме, что всё в порядке…
У моста народу не убавилось. Девочка-невеста всё ещё стояла на обочине с плакатиком и увядшими цветочками, всё ждала своего наречённого. Я подошёл к ней, спросил, как зовут.
– Оля Матвеева.
Она символизировала собой любовь и верность. А кого-то из воевавших солдат невесты не дождались. Бойцы в проходивших колоннах поворачивались к ней, как по команде, и ободряюще кричали:
– Придёт твой Микитюк! Придёт!
Возле неё стоял полюбившийся иностранным фоторепортёрам мужичок из Чечни. Был он небрит, неухожен, суетлив.
Так торопился в Термез, что забыл дома и бритву, и номер воинской части сына. Он держал над головой картонку, на которой было написано губной помадой: «Грозный. ЧИ ССР.Чагаев Висаали».
Колонны продолжали идти. Одни сразу уходили на погрузку, другие в район временной дислокации, а попросту – в накопитель километрах в двадцати от Термеза. Выезжавшие с моста автомобили и бронетранспортёры были украшены кумачовыми лозунгами: «Мы вернулись!», «Здравствуйте, матери!», «Бюрократов к ногтю!».
Увы, прижать бюрократов к ногтю – деяние непосильное. Их хватало и у моста – среди тех, кто встречал войска по службе. Старшим среди них был полковник из штаба сухопутных войск. А встречать должен был кто-нибудь чином выше из министерства обороны. А ещё лучше – если бы возложили эту миссию на одного из заместителей министра, который мог бы разрулить любую конфликтную ситуацию.
По приказу министра обороны каждому фронтовику полагался подарок – часы с гравировкой и памятной грамоткой. Вот бы и вручить их в час свидания с родными, которого не было, вручить прилюдно, с коротким поздравительным словом. А работники финорганов раздавали часы на погрузочной площадке и в накопителе, где ждали погрузки в эшелоны воинские части. Вроде пособия: распишись и отвали.
Полк сына миновал мост через Аму утром 14 февраля. Игорь подхватил мать в кабину, я запрыгнул в кузов. Остановились на погрузочной площадке. Солдаты выстроились в очередь за часами. Игорь объяснил матери, что у его подчинённых ещё в отстойнике закончились сухие пайки, экспроприировал у неё часть денег и отдал старшине, чтобы тот купил солдатам еды. Через пару часов их полк отправился в Душанбе…
Равнодушие – это микроб, разъедающий души. Проявляется оно чаще всего в инстанциях административных, обязанных принимать решения, организовывать. А народ в основной своей массе равнодушием не болен. В таджикских сёлах, через которые проходила колонна сына, жители загораживали дорогу, чтобы хоть на минуту остановить машины. Солдат буквально забрасывали фруктами, конфетами, свежим хлебом, пирожками: с возвращением, родненькие!
Жаль, что всего этого не видели те, кто в годы ельцинской смуты провозглашал с трибуны, что в Стране Советов не было между народами дружбы и братства…
Никто ещё не знал, что правительство Горбачёва приняло решение расформировать 40-ю армию. И уж тем более не мог предположить, что совсем скоро распадётся великая держава, которой солдаты и офицеры присягали на верность. Та необъявленная война оставила после себя много вопросов, на которые так никто и не дал внятного ответа. Кому понадобилось расформировывать армию, освоившую науку боевых действий? Почему многих боевых офицеров разбросали по кадрированным частям, в которых некому было передавать фронтовой опыт? Как могло произойти, что солдаты, вышедшие из войны с израненными телами и душами, с оголёнными, как провода, нервами, были брошены на самовыживание в самый мутный период истории страны? Нашего сына и ещё шесть офицеров-афганцев направили служить в Ужгород.
Через два года им предложили присягнуть новому самостийному государству. Все они были орденоносцами и ответили, что два раза присягать не намерены. И уволились, навсегда порвав с военной службой.
Но всё это происходило позже. А тем давним февралём, проводив сына, жена вернулась к мосту, а я, памятуя о своей профессии, отправился в накопитель. Там царил хаос. Куда-то подевались полевые кухни, и солдаты, вышедшие из боёв, должны были обходиться без горячей пищи. Тем более у многих закончился сухой паёк. Некоторые оказались на родной земле без копейки в кармане, по каким-то причинам финансисты не удосужились их вовремя рассчитать. Солдаты меняли трофейные зажигалки и кинжалы на еду у проникавших в отстойник спекулянтов. Отдавали подарок министра – часы – проституткам за час утехи в будке у сутенёра. Меняли часы на водку. Напивались на радостях, что оказались на Родине…
Офицеры, прибывшие в накопитель, рассказали, что «духи» шаха Масуда провожали их колонны, подняв вверх автоматы. А потом из Москвы поступил дурной приказ командиру дивизиона «Град» накрыть их позиции системой залпов. Масудовцы ответили огнём. В результате – жертвы и у них, и у нас. До последнего патрона отстреливался на посту трубопроводчик Владимир Стариков. В упор были расстреляны КамАЗ и его водитель Сергей Шельтяев. Не дождались жена и две дочки капитана Олега Шишкина. Он и его товарищи по вертолётному экипажу – лейтенант Павел Кроха и старший лейтенант Андрей Слушаев, прикрывавшие вывод войск, – сгорели в афганском небе. Среди журналистов ходили слухи, что накрыть горы «градом» распорядился министр иностранных дел. Если оно так, то только за один этот подлый поступок Шеварднадзе заслуживает кары. Солдаты-афганцы его бы просто растерзали.
…Из динамика всё так же неслось: «Бери шинель, пошли домой…» Колонны продолжали идти. Девочка-невеста с покрасневшими от недосыпания глазами по-прежнему сновала между машинами в поисках суженого. Чеченцу Чагаеву повезло. Час назад он встретил сына Висаали и укатил с ним на БТРе. Мы с женой стояли рядом с Сергачёвыми, которым утром сообщили, что их сын Алексей выходит с последней колонной десантников. А посему, как сказал Валерии Григорьевне ответственный политработник, она должна выступить от имени матерей на заключительном митинге.
Десантники выходили на броне. Сергачёвы так и не обнаружили среди них сына. На той стороне оставался только один БТР – командующего армией. Нам было видно, как бронетранспортёр вполз на мост и медленно двинулся к советскому берегу. Впереди него шёл командарм. Генерал-лейтенант Борис Громов, выполняя своё обещание, пересекал мост пешком. А навстречу ему бежал подросток, оставшийся после трагической гибели матери без родительской опеки.
Это был сын Громова – Максим.
На советский берег командарм въехал на бронетранспортёре. Бравый десантник в полевой форме с погонами старшего лейтенанта, при орденах, держал древко красного знамени. Раздалось незапланированное «Ура!», в котором преобладали женские голоса. На броню полетели цветы. А самые лихие девчата умудрились даже кинуть бутылку шампанского. Оторвав ладонь от козырька фуражки, генерал-лейтенант поймал её на лету.
БТР повернул к митинговой площадке, и только тут Сергачёвы признали в знаменосце своего сына…
Девочки-невесты в тот день, 15 февраля 1989 года, у моста уже не было. Её час пробил накануне. Она стояла, как обычно, с плакатиком, когда увидела своего Микитюка.
– Дима! – закричала. – Дима!
Плакатик выпал из рук. Она кинулась к бронетранспортёру. Сержант на броне приподнялся ей навстречу. Но БТР продолжал движение, повинуясь маршевой дисциплине. Девочка бежала рядом, и гвоздики сыпались на песок. Из толпы выскочила самая боевая из встречавших матерей, которую женщины называли Валя из Сургута. Встала перед бронированной машиной, раскинула руки:
– Стойте! Невесту возьмите!
Солдатские руки протянулись сверху к девочке, подняли её на броню, и она оказалась лицом к лицу с тем, кого так долго ждала…
Юрий Дмитриевич ТЕПЛОВ