Жительница Гатчины Нина Валентиновна Харкунова, добрейшей души человек, привезла меня к своей тёзке из посёлка Мшинская Ленинградской области. Путь к её дому проходит мимо мемориала «Книга памяти», открытого 4 ноября 2020 года, за два дня до 90-летия Нины Александровны Николаевой (Стекловой), которая была малолетней узницей женского фашистского концлагеря в польском городе Гдыня. Её имя вписано в «Книгу памяти». Год назад с 90-летием её поздравили Президент России В.В. Путин, губернатор Ленинградской области А.Ю. Дрозденко, депутат Законодательного Собрания Ленинградской области М.Н. Левченко и другие. Они поблагодарили Нину Александровну за активную жизненную позицию, личный вклад в дело увековечения памяти защитников Отечества в годы Великой Отечественной войны. А она благодарит Господа, подарившего ей долгую, трудную и насыщенную жизнь, и бабушку, научившую её молитвам, которые спасли её и других узниц концлагеря от неминуемой смерти.
– Нина Александровна, у вас в красном углу стоят иконы. А ваша мама молилась в те трудные военные годы?
– Даже не знаю. Мама тогда была убита горем. А икон я не видела. Но бабушка была верующая. Когда война началась, эти бомбёжки, она всё просила: «Вот эту молитву выучи и читай». У меня память хорошая была, и я выучила молитвы Пресвятой Троице, Богородице и «Отче наш». И выжила только благодаря молитвам. Как страшно становилось, я начинала сразу эти молитвы читать. Может быть, не по порядку, не так, как нужно, но это для меня было утешением.
– Сколько лет вам тогда было?
– Одиннадцатый год шёл. Ну, а мама… Маме не до чего уже было. Дети умирали с голоду на её глазах. Фашисты угоняли взрослых на работы на целый день, а я с маленькими братьями оставалась дома. Кроме воды в доме ничего не было. Маленькие пищали от голода, кормить нечем. До сих пор вижу их плачущих. Этот страх стоит перед глазами. Я им бутылочку с водичкой сую, а они писают и плачут. Я всё качаю и качаю их. Умерли на моих руках. Так больно, что забыть это горе невозможно.
«Дожила до травы…»
– У мамы молоко пропало, наверное?
– У мамы молока и не было. У соседей сохранилась какаято крупа – придут, принесут. Люди-то совсем другие были. На водичке мама сварит кашку, мутненький суп. Зимой вообще ничего не было. Голод начался, взрослые ели мох да опилки, как сейчас помню. Водой смочим и едим. А маленьким-то не Жительница Гатчины Нина Валентиновна Харкунова, добрейшей души человек, привезла меня к своей тёзке из посёлка Мшинская Ленинградской области. Путь к её дому проходит мимо мемориала «Книга памяти», открытого 4 ноября 2020 года, за два дня до 90-летия Нины Александровны Николаевой (Стекловой), которая была малолетней узницей женского фашистского концлагеря в польском городе Гдыня. Её имя вписано в «Книгу памяти». Год назад с 90-летием её поздравили Президент России В.В.Путин, губернатор Ленинградской области А.Ю.Дрозденко, депутат Законодательного Собрания Ленинградской области М.Н. Левченко и другие. Они поблагодарили Нину Александровну за активную жизненную позицию, личный вклад в дело увековечения памяти защитников Отечества в годы Великой Отечественной войны. А она благодарит Господа, подарившего ей долгую, трудную и насыщенную жизнь, и бабушку, научившую её молитвам, которые спасли её и других узниц концлагеря от неминуемой смерти.
Сначала Женя умер, ему всего полгодика было, а потом Миша не дожил до весны. Мише был годик. И я распухла вся. Мама всё плакала. Её угоняли на работу, и она каждый раз думала, что придёт, а меня нет уже, что я умру без неё. Но я до весны дожила, дожила до травы. С Божьей помощью встала на ноги. За домом была низинка, снег растаял, и полезла зелёненькая травка, похожая на лук. Я выползала, рвала и ела её. Целыми днями вытаскивала траву с корнем. Эти белые корни сама ела и маме таскала. Травка помогла выкарабкаться.
А мама неделю отработает, фашисты ей паёчек дадут: на два раза одному человеку хватало. А мы три дня ели. Весна началась, надо в огороде что-то сажать, а нечего. Ели всё, что было в лесу. Летом пошли грибы и ягоды. Этого богатства тогда много было. Люди наберут черники, морошки, клюквы, брусники, варенья наварят. Сахара нет и не надо, и так сыты. Вот так начался 1943 год.
– А как вы попали в концлагерь?
– Наш сосед Ваня приходит к маме: «Люба, надо уходить в лес. Немцы будут угонять людей насильно». Но мы не успели уйти. Нас с мамой отправили в концлагерь в Польшу. Загнали в небольшое помещение, где наверху ничего нет, устроено всё под землёй. Показывают на лестницу: «Спускайтесь туда». Я как сейчас вижу эту узенькую винтовую лестницу. Долго спускались по одному человеку вниз. Было глубоко. В небольшом помещении стоят три кругленьких столика, на них маленькие вазочки, а в вазочках неживые цветочки, как сейчас помню. Я всё не могла понять, как это сжигают людей живых? За что? Тут цветочки стоят какие-то. Не знаю, что у взрослых на душе было, но меня как подростка эти цветочки успокоили. Думаю: да ничего тут страшного, раз цветочки стоят. А мама даже говорить не могла. Нас заставили раздеться догола. Стоим нагишом в полумраке.
Посередине шёл тоннель, нас погнали по нему, конвой впереди и сзади. Остановили. Стоим кучей. Ни окон, ни дверей. Полумрак. Ждём смерти. Вдруг стена раздвигается, и оттуда туман пошёл, и нас туда стали заталкивать. И ничего вроде не жжёт, не печёт, ничего не чувствуем. Нас затолкали, стена задвинулась, и мы все в кучке, ничего не можем понять.
Этот момент объяснить просто невозможно. Тут такой крик начался, такая суматоха. Я не знаю, как этот ужас можно было пережить. От страха всех трясёт. Кто плачет, кто кричит. Каждую секунду ждали смерти. Всё ждем, когда мы загоримся или взорвётся что-то. Потом смотрим – все стены и пол цементные, ни скамеек, ничего – пустое помещение совершенно. Только из правой стены торчат три крана без винтов. Из них льётся тоненькая струйка воды. Люди боялись дотронуться до неё. Смотрим, в уголочке три баночки из-под консервов. Одна женщина подставила палец под воду: «Тёпленькая! Давайте хоть лицо помоем этой водичкой». И стали набирать водичку в баночки. Помыли лица и руки детям, потом себе. Все мы без волос были, наголо побриты.
«Нинкины молитвы, наверное, нас спасли.
Она как из пулемёта эти молитвы строчила»
Так мы простояли кучкой очень долго, все устали, сесть некуда. Дети прижались к родителям, женщины друг к другу. Все живые. Никак не можем умереть. Это пытка была, кошмар. Мне тогда уже пятнадцатый год шёл, но я была очень худенькая и маленькая. Помню, я всё время молилась, читала молитвы, которым меня бабушка научила. У меня одно спасение было – эти молитвы. Сначала про себя читала, а потом вслух. В основном «Отче наш» твердила. Другого ничего в голове не было, одни молитвы. Мама другой раз скажет: «Ты, наверное, надоела уже людям». Я все молитвы строчила без конца, успокаивая себя молитвами, не верила, что нас убьют, уничтожат.
И вдруг смотрим, стена раздвигается, и конвой показывает – выходите. Погнали нас обратно, туда, где эти цветочки стояли. То ли сверху, то ли сбоку вывалилось наше бельё. Показывают – берите. Оделись, ждём. И нас по лестнице вдруг стали выгонять наверх. Вышли на воздух. За те несколько часов, что нас там держали, мы так устали, что сил не было никаких. Когда выгнали на большую улицу, по которой каждый день гоняли на завод, я сказала: «Мама, нас обратно в лагерь гонят!»
Нас пригнали в лагерь, ворота открыли и показывают – расходитесь. Все вокруг крестятся: «Как? Вернулись живые?» Ну, как видите, живые. И женщина говорит: «Кто-то в вашей группе в рубашке родился. Никогда никто оттуда ещё не возвращался. Это Нинкины молитвы, наверное, спасли».
Так мы и не поняли, что случилось. Только потом узнали, что к окраине города внезапно подошла передовая часть Советской армии. И нас решили вернуть в лагерь. Раз уж не сожгли, значит, будем живы. Мы уже не боялись ни огня, ни обстрелов по несколько раз за день. Бараки разлетелись в щепки, мы сидели в бункере, где овощи хранили. Ели сырую кормовую свёклу. Овощехранилище было забито битком. В лагере говорили, что было всего 500 человек. Не знаем, сколько из них уничтожили. К ночи женщины вырыли окоп и там спасались, закрывшись хламом от разбитых бараков.
– Нина Александровна, расскажите о своей довоенной жизни.
– Я родилась в семье рабочих 6 ноября 1930 года на хуторе в четырёх километрах от станции Мшинская. И отец, и мама всю жизнь работали на лесозаготовках. До войны у нас всё было для жизни – магазины, двухэтажная амбулатория, клуб, две школы – начальная и двухэтажная семилетняя школа. Я успела до войны окончить только 4 класса. Помню нашу школу, как нам было радостно, интересно жить. Мне пришлось немного порадоваться до войны. А вот о войне очень тяжело и больно вспоминать.
– Что вы делали 22 июня 1941 года?
– Как сейчас помню, мы были в магазине. Ждали, когда привезут хлеб и другие продукты из Гатчины. И вдруг среди ясного неба налетела чёрная туча страшных, с чёрными крестами, самолётов. Они очень низко летели и начали бомбить. Сразу всё загорелось. Люди из магазина побежали по домам, а они с самолётов начали строчить по ним. Когда увидели первых раненых и убитых, стало страшно. Налёты продолжались ежедневно, даже ночью. В первые же дни разбомбили школу, вокзал, амбулаторию, магазины, клуб.
Находиться в домах было страшно, и люди ушли в леса. А моя мама беременная была, должна была родить, не могла со всеми уйти в лес. С моим отцом они не ужились. Отчима сразу забрали в армию. Мама родила двойню 12 июля – в самое пекло. Завернула сыновей, одного мне дала, другого сама взяла в узелочек, и мы в лес пошли прятаться, потому что всё время бомбёжки были. В лесу просидели всё лето, а на Мшинской немцы хозяйничали, все дома заняли, всю живность, всех кур съели. Уже и лето прошло, мы в лесу остались, очень голодали зимой без продовольствия.
– Как же вы выжили в лесу с грудными детьми?
– В лесу было очень много солдат. В июле они говорили: «Уходите в дальние селения, потому что здесь будут большие бои». И мы ушли в сторону Владычкино. Там наши военные вырыли окопы. У мамы трое детей, и они говорят: «Занимайте землянку, шалаши, оставайтесь здесь, нам надо уходить». Командир говорил солдатам, что пробираться будут группами по болоту и лесу. Другого пути нет. Все дороги уже фашисты заняли. А у нас очень топкие болота – там затонуло много людей. Не знаю, сколько было солдат, целая рота, наверное, когда уходили из леса. Женщины плакали: «Как вы пойдёте в болота? Это смерть». Я видела, как солдаты заходили в болота, тащили за собой небольшую пушку и ящики со снарядами. Судьба этих солдат неизвестна. Они из болот не вышли и в плен не попали. Ничего о них неизвестно. Видимо, затонули. Когда мы из леса вернулись, фашистами все дома были заняты. Нам пришлось ютиться в бане. Баня по-чёрному топилась. Пока она топится, там невозможно было сидеть из-за дыма. А ведь уже зима на носу. Мама осталась одна с тремя детьми.
– Кто имена вашим братикам дал?
– Когда мама родила, отчим был под Ленинградом. Его Михаилом звали. Мы получили от него письмо, где он просил назвать сыновей Мишей и Женей. На этом связь с отчимом прервалась. После войны нам сообщили, что он пропал без вести. В 1953 году узнали правду – он погиб в Невской Дубровке, защищая её. Из той роты, которой командовал отчим, в живых остался один человек. Он приехал на Мшинскую и рассказал подробности гибели отчима. Надо было полотно перейти, он встал и скомандовал: «Вперёд!». Все поднялись, и начался шквальный огонь. Отчим на проволоку упал и остался недвижим. Вот так он погиб.
– Вы несли его портрет в Бессмертном полку?
– У нас не сохранилось ни одной его фотокарточки.
«Я погиб в сорок первом
средь Мшинских болот»
– Вы живёте на улице, которую назвали улицей Советских воинов по вашей инициативе.
– В наших болотах погибло очень много солдат из 177 стрелковой дивизии города Боровичи Новгородской области. Сколько они были в этих болотах и как выбирались, трудно сказать. Они защищали Лужский рубеж – от Пскова до Луги. Здесь похоронены 15-20 солдат, которые в августе смогли выйти из топкого болота между деревней Пехенец и Малая Ящера, но сразу попали в плен к немцам. Здесь они и захоронены. Это наша родная земля, наша память.
Я, вернувшаяся из плена живой, предложила назвать нашу улицу улицей Советских воинов – в честь погибших на Мшинской пленных солдат и в честь солдат, которые утонули в наших болотах. Все поддержали моё предложение. Пусть наша тяжёлая, твёрдая земля будет им пухом. Вечная память им!
Когда я вышла на пенсию и вернулась из Луги, где жила и работала, в Мшинскую, мне было очень приятно видеть асфальтированные, приведённые в порядок улицы, которые появились намного позже улицы Советских воинов. А за нашу заброшенную, забытую всеми улицу стало обидно. Было обидно за воинов, отдавших свои жизни. Стала обращаться в администрацию. Надоела и губернатору Александру Юрьевичу Дрозденко, и всем нашим местным руководителям. И хоть к старости, но они исполнили мою просьбу. Спасибо всем большое, что сохранили память – по инициативе Совета ветеранов поставили памятник воинам, защищавшим Мшинскую в годы Великой Отечественной войны.
Ко мне недавно приезжали из Боровичей люди, которые разыскивают здесь пропавших без вести воинов. Они подарили мне книгу «177 дивизия из Боровичей», посвящённую стрелковой дивизии, павшей на Лужском рубеже. Там есть стихотворение «Письмо младшему брату»:
Я погиб в сорок первом средь Мшинских болот,
От полка оставалось не больше двух рот,
Шедших гатью бойцов, в том числе и меня,
Расстрелял мессершмит в свете ясного дня.
И было мне двадцать, как многим парням,
Не сказавшим «прощайте» своим матерям.
Больше не видеть, родные, мне вас,
Мы выполняли, братишка, приказ.
Теперь нам могилою Мшинская топь,
Где уж не слышна пулемётная дробь.
Здесь обелиски на кочках стоят,
Кусты и берёзки покой наш хранят.
...Когда в конце августа немцы гнали исхудавших пленных в грязных мокрых шинелях, среди них были раненые, и они друг друга поддерживали. Здесь до войны не было ни улицы, ни строений. Был сарай. В него и закрыли пленных. Их не кормили. Нам, детям, так жалко было на них смотреть. Потом их гоняли пилить лес.
Пленные всё просили нас: «Ребята, принесите соли». Мы придём домой: «Сольки просят пленные». А уж соль-то всегда была, крупная такая. Мама в узелочек завяжет, и мы, дети, по очереди им соль носили. Нам близко нельзя было подходить. Конвой нас отгонял то плетями, то, целясь из автомата. Сами пленные просили: «Не подходите близко». Когда мы кидали им сольку, они гурьбой налетали, чтобы найти и забрать её.
Потом, смотрим, они с лопатами пришли, копают длинную, но неглубокую яму. Здесь до войны для лошадей сеяли овёс, и земля помягче была. Дома говорили: «Пленные яму роют зачем-то». Родители поняли, что могилу копают. Видели, как немцы вели пленного под руки в лес, он уже ноги не тащил, еле живой. А обратно его притащили на шинели к этой яме. И так было чуть ли не каждый день: то одного, то двух притащат и в яму зароют. Так человек десять зарыли. И вдруг ночью партизаны взорвали немецкий склад боеприпасов на Мшинской.
Такой был страшный взрыв, что в нашем доме стёкла все посыпались, и сажа откуда-то летела. После взрыва фашисты так озверели, что недели две никого не выпускали из домов. Когда уже можно было выходить, мы побежали смотреть, что там с пленными. В бараке их уже не было, и яма была полностью зарыта. Все ли они там зарыты? Сколько их?
Мы так и не узнали.
– А как сложилась ваша жизнь после войны?
– Жизнь у меня была не из лёгких. Когда на пенсию вышла, переехала сюда, на свою родину. Этот домик мы с мамой строили, когда трудились здесь, заготавливая с ней лес. Нам было без мужчин очень тяжело, но построили эту небольшую хибарку. В 1986 году мамы не стало. Теперь я здесь живу. Для меня это родное гнездо.
– В ноябре 2020 года, в День народного единства, недалеко от вашего дома торжественно открыли мемориал «Книга памяти» с именами погибших солдат. Радостно, что в этой «Книге памяти» есть и ваше имя.
– Я внесла в её создание маленькую лепту – схему довоенной Мшинской и то, что от неё осталось после отступления немцев, – на месте сожжённых домов – пепел. А теперь улица стала такая красивая. Спасибо Господу, что дожила до этих лет. Иначе некому было бы рассказать про эту улицу.
– В прошлом году вы отметили своё 90-летие. Не ожидали, что придёт поздравление от Президента России?
– Я, конечно, не ждала этого и была очень тронута, получив письмо от Владимира Владимировича. Человеку немного надо. Самое главное – любить свою Родину. Дороже Родины у нас ничего нет. Нужно приложить все силы, чтобы жизнь была счастливая и радостная, чтобы люди жили мирно и спокойно, чтобы они не знали, что такое война, голод, смерть и страх. Чтобы они не пережили того, что пришлось мне пережить. Этого нельзя допустить. Спасибо всем, кто не забывает наше поколение, пережившее ад войны. Я думала, что надоела всем, а, оказывается, не надоела. Мне очень приятно, что обо мне помнят.
Беседовала
Ирина Рамизовна АХУНДОВА
Фото автора и из открытых источников