Восемьдесят лет назад большевики затопили территорию размером с два государства Люксембург. Под воду рукотворного Рыбинского моря ушли древние города Молога, Калязин, Весьегонск… Всего семь городов и 700 сёл и деревень, более ста храмов, четыре монастыря… На дно ушли громадные лесные массивы, которые в спешке даже не были вырублены. Погибли тысячи животных и птиц, изобилием которых славился этот благодатный край. О том, каким уникальным природным чудом была Молога, сегодня можно прочитать в мемуарах Павла Зайцева «Записки пойменного жителя».
За упоминание о Мологе при Сталине можно было получить лагерный срок. Это понятно, ибо в результате рукотворного потопа более 130 тысяч человек лишились своего крова, а около трёх сотен погибли. Начальник Мологского отделения лагпункта ВОЛГОЛАГа лейтенант госбезопасности Скляров сообщал в своём рапорте, что число «граждан, добровольно пожелавших уйти из жизни со своим скарбом при наполнении водохранилища, составляет 294 человека...» Люди не захотели оставлять свои дома, свою землю, родные могилы и ушли на дно…
Позже столь же безпощадно будут затапливаться и земли Сибири, и об этой трагедии расскажет в повести «Прощание с Матёрой» Валентин Григорьевич Распутин.
В истории русской литературы второй половины ХХ века ключевым течением стали писатели-деревенщики. Распутин, Белов, Астафьев, Можаев, Абрамов… Значительная часть их творчества – это реквием, плач по убитой русской деревне.
«Ленин – выродок из выродков, вылупившийся из семьи чужеродных шляпников и цареубийц, до второго распятия Бога и детоубийства дошедший, будучи наказан Господом за тяжкие грехи безплодием, мстя за это всему миру, принёс безплодие самой рожалой земле русской, погасил смиренность в сознании самого добродушного народа, оставив за собой тучи болтливых лодырей, не понимающих, что такое труд, что за ценность каждая человеческая жизнь, что за безценное создание хлебное поле».
Это слова Виктора Петровича Астафьева.
Крестьянство, деревня всегда воспринимались выродками как враждебный класс, подлежащий уничтожению. Впервые эта ненависть проявилась ещё в революции французской. Реакционным и идиотическим классом называл крестьян Маркс. Поэтому позднейший лозунг коллективизации «Уничтожить как класс» – прямо вытекал из трудов основоположников.
И уничтожили. Становой хребет русского народа. «В этой сатанинской всепожирающей оргии, – писал Борис Можаев о русской катастрофе ХХ века, – как хворост, сгорала и русская интеллигенция, и дворянство, и казачество, и деловые люди из банков, и от станка, и наконец огненная стихия добралась и до станового хребта государства, до его столбовой опоры – до мужика. С деревней возились дольше всего; да и то сказать – в обмолот пошло доселе неистребимое и самое многочисленное племя хлеборобов, пуповиной связанное с землёй-матерью. Обрезали и эту связь...»
Проект Великого перелома русского хребта, коллективизации, стоившей нам миллионов жизней, разрабатывался товарищами Троцким и Эпштейном-Яковлевым. Товарищ Сталин, в рамках борьбы за власть разделавшийся со своими партийными подельниками Бронштейном и Эпштейном, проект их, очередной акт русского геноцида, претворил в жизнь, навсегда покончив в реакционным классом, с русской деревней. Товарищ Молотов впоследствии признавался, что считает успех коллективизации значительнее победы в великой отечественной войне. Это очень важное признание. Победу над русским народом большевики считали значительнее, чем победу над Гитлером. Это весьма красноречиво говорит о том, кого же считала своим главным врагом большевистская власть.
Начало ХХ века ознаменовано было необычайным расцветом русской деревни. Это отразилось и в русском искусстве, в первую очередь – в литературе. Тогда, в начале века, в русскую литературу вошла целая плеяда русских поэтов: Сергей Есенин, Николай Клюев, Алексей Ганин, Павел Васильев, Пётр Орешин и другие. Все они разделили судьбу русской деревни. Были сперва травимы, как класс. Особенно против «крестьянского направления» в литературе лютовал пламенный ненавистник русского крестьянства Горький. А затем – уничтожены как класс. Все до одного…
Примечательно, что уже тогда на русских поэтов ставили клеймо «фашистов». Фашистом заклеймил Горький Павла Васильева. По делу «Ордена Русских фашистов» бы расстрелян Алексей Ганин. Перу Ганина принадлежала написанная в 1924 году программа спасения России, в которой он давал исключительно точную оценку русской катастрофе:
«Ясный дух Русского народа предательски умерщвлён. Святыни его растоптаны, богатства его разграблены. Всякий, кто не потерял ещё голову и сохранил человеческую совесть, с ужасом ведёт счёт великим бедствиям и страданиям народа в целом.
Каждый, кто бы ни был, ясно начинает осознавать, что так больше нельзя. Каждый мельчайший факт повседневной жизни – красноречивее всяких воззваний. Всех и каждого он убеждает в том, что если не принять какие-то меры, то России как государству грозит окончательная смерть, а Русскому народу – неслыханная нищета, экономическое рабство и вырождение.
Но как это случилось, что Россия, на протяжении столетий великими трудами и подвигами дедов и пращуров завоевавшая себе славу и независимость среди народов земного шара, ныне по милости пройдох и авантюристов повержена в прах и безславие, превратилась в колонию всех паразитов и жуликов, тайно и явно распродающих наше великое достояние?
Причина этого в том, что в лице господствующей в России РКП мы имеем не столько политическую партию, сколько воинствующую секту изуверов-человеконенавистников, напоминающую если не по форме своих ритуалов, то по сути своей этики и губительной деятельности средневековые секты сатанистов и дьяволопоклонников. За всеми словами о коммунизме, о свободе, о равенстве и братстве народов – таятся смерть и разрушения, разрушения и смерть».
Русская деревня встречала ХХ век светлоструйной и звончатой лирикой Есенина, Ганина, Клюева… Прощалась русская деревня с нами голосами писателей-деревенщиков. Недаром в их произведениях, в самих названиях их книг часто слышен мотив прощания. «Прощание с Матёрой», «Последний поклон» и так далее.
И уже на излёте ХХ века, словно последним аккордом этого прощания, прозвучали стихи уже нашего современника, русского крестьянского поэта, погибшего в возрасте 40 лет, Николая Мельникова:
Поставьте памятник деревне
На Красной площади в Москве,
Там будут старые деревья,
Там будут яблоки в траве.
И покосившаяся хата
С крыльцом, рассыпавшимся в прах,
И мать убитого солдата
С позорной пенсией в руках.
И два горшка на частоколе,
И пядь невспаханной земли,
Как символ брошенного поля,
Давно лежащего в пыли.
И пусть поёт в тоске от боли
Непротрезвевший гармонист
О непонятной «русской доле»
Под тихий плач и ветра свист.
Пусть рядом робко встанут дети,
Что в деревнях ещё растут,
Наследство их на белом свете –
Всё тот же чёрный, рабский труд.
Присядут бабы на скамейку,
И всё в них будет как всегда –
И сапоги, и телогрейки,
И взгляд потухший... в никуда.
Поставьте памятник деревне,
Чтоб показать хотя бы раз
То, как покорно, как безгневно
Деревня ждёт свой смертный час.
Ломали кости, рвали жилы,
Но ни протестов, ни борьбы,
Одно лишь «Господи, помилуй!»
И вера в праведность судьбы.
Поставьте памятник деревне
На Красной площади в Москве,
Там будут старые деревья,
Там будут яблоки в траве.
Николай Мельников завещал поставить памятник деревне на Красной площади в Москве. Конечно, ставить памятник деревне на Красной площади нам никто не позволит. И пока мы надеемся этим летом поставить поклонный крест русским крестьянам – жертвам раскулачивания в Рязанской области, в селе Веряево, возле разрушенного храма Рождества Богородицы, колокола которого в 1930-м году поднимали людей на восстание, описанное впоследствии уроженцем тех мест Борисом Можаевым в романе «Мужики и бабы».
А вообще, хочется верить, не только памятник русской деревне будет однажды установлен, но и сама русская деревня всё-таки возродится трудами русских хозяев, которых, по слову того же Бориса Можаева, ждёт наша земля.
Елена Владимировна СЕМЁНОВА