Беседа с народным артистом России, пианистом Владимиром Павловичем ОВЧИННИКОВЫМ
Семейная легенда гласит, что играть на фортепиано Володя начал раньше, чем говорить. Бабушка рассказала об этом маме Володи. Взрослые всполошились и отвели мальчика к местным врачам. Белебеевские специалисты пожали плечами и посоветовали показать «пианиста» медикам республиканского центра в Уфе. Приговор врачей стал для Володи судьбоносным: «Мальчика музыке надо учить, а не от музыки!». Четырёхлетнего вундеркинда привезли в Москву. Прошло время, и Владимир Овчинников стал одним из самых известных в мире пианистов.
Владимир Павлович до недавнего времени совмещал концертную деятельность с педагогической. Шесть лет назад он возглавлял Центральную музыкальную школу (ЦМШ) при Московской консерватории имени П.И. Чайковского.
– Владимир Павлович, вы в музыке с «младенчества». В представлении обывателя ребёнка невозможно заставить сидеть за инструментом часами без, скажем мягко, лёгкого нажима родителей. У вас было детство?
– Детство издалека всегда кажется прекрасным, каким бы оно ни было. А у меня детство было по-настоящему счастливым. Мы приехали из Белебея в Москву с бабушкой. Мне было четыре года, бабушке – 68 лет. Теперь-то я понимаю, что бабушка совершила подвиг, так резко перекроив свою жизнь ради внука: она дальше Белебея никуда не выезжала. Снимали в Москве комнату, как и все тогда, жили скромно.
Поймите, в ЦМШ поступают одарённые дети, которые сознательно сделали свой выбор в жизни. Поэтому ремень и окрики родителей здесь неуместны. Дети попадают в умные руки педагогов, среди которых немало профессоров консерватории, авторов учебников, звёзд музыкальной педагогики и исполнителей с мировым именем. Они знают, как найти ключик даже к самому «капризному» вундеркинду.
Мне повезло в ЦМШ с педагогом: я попал в класс Анны Даниловны Артоболевской. Этот педагог – легенда! Анна Даниловна умела создать уникальную творческую атмосферу. Мы, дети, садились и играли в четыре руки. Дома у Артоболевской было два рояля – мы и в восемь рук играли ансамбли. Хочешь играть рапсодию? Играй, но облегчённый вариант.
В класс приходили старшие ученики, уже очень известные в музыкальном мире – Алёша Любимов, Алёша Наседкин, Женя Королёв, гениально читающий с листа любое произведение. У Артоболевской все ученики очень разные. На моё счастье, впоследствии Анна Даниловна буквально за руку привела меня к моему следующему педагогу, профессору Московской консерватории Алексею Аркадьевичу Наседкину. За годы учёбы и аспирантуры он вывел меня на большую концертную магистраль.
– Известные музыканты, как правило, из музыкальных семей. Вы не исключение?
– Мама училась в Москве, в училище, сейчас это Московский институт музыки имени А.Г. Шнитке, по классу баяна и аккордеона. С отличием его закончила. Маму оставляли в Москве, приглашали в какой-то оркестр народных инструментов, но она уехала домой, в Белебей. Зато в результате этого решения родился я. (Улыбается.)
Мама была педагогом. Учила детей музыке. Вообще, через воспитание музыкой, причём в раннем возрасте, должны проходить все дети. Это делает детей не просто счастливыми – они погружаются в другой мир. Музыка больше, чем слово. Она глубже и серьёзнее. Слово человек понять способен, а музыку ещё никому не удалось постичь. Даже Бах, Моцарт и другие гении смотрели на Её Величество Музыку снизу вверх. Учить детей музыке просто необходимо. Это как прививка от недуга серости. Нет, не точно… Это как причастие музыкой.
– В вашем кабинете в бытность директора ЦМШ я видел афиши звёзд мировой классической музыки с надписью: «Овчинников приглашает». Куда вы приглашали Хворостовского, Венгерова, Муллову, Луганского?
– В ЦМШ. Приглашал великих музыкантов, которые у нас учились, и не только их. Первым был пианист Владимир Фельцман. Он живёт в Штатах. Уехал в Америку, сделал там колоссальную карьеру. Фельцман давал здесь мастер-класс. Рассказал, что в Америке хотел создать такую же, как ЦМШ, школу, нашёл спонсоров, но ему не разрешили. Дима Алексеев живёт в Лондоне. Он тоже закончил ЦМШ и нашу консерваторию. Тоже давал мастер-класс. Будучи нашим гостем, Дмитрий Хворостовский пригласил наш оркестр во Дворец съездов, наши ученики принимали участие в его благотворительных концертах.
Геннадий Рождественский, Виктория Постникова, Владимир Спиваков, Денис Мацуев, Дмитрий Ситковецкий, Виктория Муллова, Питер Донохоу, Бадура-Скода, Максим Могилевский, Вадим Руденко, Сергей Слонимский, Юрий Симонов, Владимир Виардо, Филипп Копачевский, Феликс Коробов, Константин Орбелян, Ванесса Латарж… Да всех и не перечислишь, кто побывал в ЦМШ за последние годы. Это цвет мировой классической музыки. Подчеркну – все они приезжают в ЦМШ безплатно, из любви к школе, к Москве.
– Добрая половина из перечисленных музыкантов получила образование у нас, но живут в США, Англии, Германии, Франции… Ваши дети не спрашивают их почему?
– Наши гости и сами рассказывают, почему поселились в Лондоне, Мюнхене, Нью-Йорке… Многие из них уезжали в советское время, из другой страны. Старались обрести большую свободу, а Союз был закрыт для мира. Для искусства, для музыканта это смерть – вариться в собственном соку. Всё зависит от личной судьбы. Кто хочет, тот всё равно уедет. Я исколесил весь мир, поработал в Англии, Японии, Америке… Но понял, что своим там нигде не стану. Ведь за границей нас сильно никто не ждёт. Зачем им плодить конкурентов?! Рады только в том случае, если мы будем приносить большой доход импресарио, компании, фирме…
У детей ЦМШ сильная мотивация. Они ясно видят своё будущее. Те, кто приехал из провинции, хотят закрепиться в Москве или поработать на Западе. Сейчас, правда, есть возможность сделать карьеру и в России – в СССР не было такой возможности. Многие наши музыканты возвращаются в Россию. А вообще, музыканты должны быть абсолютно свободными в выборе и иметь возможность ездить по всему миру.
– Американский скрипач Иегуди Минухин назвал ЦМШ «лучшей музыкальной школой в мире». Странно измерять музыкальные успехи цифрами, но 80 % мировой музыкальной элиты учились в ЦМШ и в Московской консерватории. А как сейчас с талантами, Владимир Павлович?
– И сейчас всё в порядке. Россия неисчерпаема на таланты. ЦМШ прирастает не только Москвой, но и Дальним Востоком, Сибирью, Уралом… Лауреатом одного из последних конкурсов П.И. Чайковского стал, например, Даниил Харитонов. Он из Южно-Сахалинска. Выпускники ЦМШ принимали участие во всех конкурсах П.И. Чайковского, начиная с 1958 года, но впервые за всю историю школы лауреатом (третья премия) стал ученик ЦМШ. Даниил Харитонов стал лауреатом, учась в десятом классе ЦМШ. До него «рекорд» принадлежал Андрею Гаврилову, он стал лауреатом в 18 лет. Только закончил ЦМШ, поступил в консерваторию и получил приз. А Дане Харитонову было всего 16 лет. Таланты молодеют.
– Значит ли это, что «малыши» стали тоньше и глубже понимать произведения музыкальных титанов – Моцарта, Рахманинова, Бетховена, Шопена?
– Было бы неправильным утверждать, что нынешние дети талантливей, глубже и тоньше своих предшественников. Детство – это время, когда маленький человек воспринимает музыкальные звуки, их сочетание естественно. Дети непосредственны в своей реакции на музыку. Да, мир и жизнь изменились. У современных детей больший доступ в мир музыки, и они успешно пользуются этим. Важно создать атмосферу, в которой этот талант может развиваться. Сейчас более важными и значимыми становятся отношения между педагогом и учеником.
Когда ко мне приходят студенты и говорят, что хотят играть на конкурсе, я и в шутку, и всерьёз предупреждаю: не дай Бог, ты получишь первую премию – у тебя жизнь перевернётся. Надо иметь минимум десять концертных программ в руках! У тебя будет время только на то, чтобы заехать домой, поменять сорочки, и снова мчаться на вокзал или в аэропорт, чтобы успеть на концерт в другом городе… А если откажешься от какого-то концерта, тебя уже могут и не пригласить.
Жизнь сейчас предъявляет к исполнителю более жёсткие требования.
– Владимир Павлович, наши педагоги до сих пор лучшие в мире?
– Они во многом просто другие. То первое поколение педагогов, которые организовывали школу, и те, что работают сейчас, – это разные эпохи. Люди другие. У них другой менталитет. Раньше педагоги были идеалистами, романтиками… Мой педагог Анна Даниловна Артоболевская была ученицей великой Марии Вениаминовны Юдиной, которая всю жизнь помогала людям. И мой педагог очень верила в Бога, хотя никому этой веры не навязывала. Она работала с полдесятого утра до десяти вечера, а потом ещё отвечала на сотни писем. Помогала всем. Нам с бабушкой квартиру помогла снять в Москве. И инструмент мы приобрели с помощью Анны Даниловны Артоболевской. Это было немецкое пианино с потрясающим рояльным звуком, с канделябрами.
– Сейчас очень много конкурсов исполнителей для детей и юношей. Заглянешь в интернет – чуть ли не каждую неделю приглашают на конкурс: Варшава, Екатеринбург, Нью-Йорк, Новосибирск, Варна, Пермь… Много конкурсов – это хорошо или плохо?
– Плохо. К сожалению, ЦМШ нередко становится концертной организацией. Родители или педагоги стараются вытаскивать детей на конкурсы, которых слишком много. Я не говорю о традиционном ежегодном международном музыкальном конкурсе «Щелкунчик» или юношеском международном конкурсе имени П.И. Чайковского… Это святое. Уровень этих конкурсов невероятно высок. Но расплодились десятки других конкурсов, уровень которых оставляет желать лучшего.
Иные родители выступают в роли менеджеров собственных детей и увозят их на конкурсы, никого не спрашивая. Только бы получить дипломчик. С такими родителями очень сложно вести диалог, но ссориться с ними нельзя. Надо договариваться, направлять их в нужное русло. Чтобы они не расшатывали устои школы, а помогали ей.
– Вообще, соревновательность, соперничество помогает или мешает музыканту?
– Если победа любой ценой поставлена во главу угла, то это плохо. А соревновательность как таковая… К ней подспудно дети привыкают на зачётах и экзаменах. Укрепляется иммунитет. Соперничество на сцене не делает врагами. Вот соперничество на уровне родителей – ужасно. Оно вредит талантливым детям.
Не все станут звёздами, это правда. Но все хотят остаться в Москве. А здесь, в столице, перебор музыкантов. Если бы эти пианисты, скрипачи, виолончелисты… уехали в провинцию, они были бы востребованы. Но все хотят зацепиться за Москву, а то и проследовать дальше – на Запад. Самое главное, чтобы те, кто получил музыкальное образование, не жалели о том, что внушительный период своей жизни занимались музыкой. Они дальше видят, глубже чувствуют… Эти люди освящены музыкой. Они уже не такие, как все.
– Владимир Павлович, лауреатов конкурса имени П.И. Чайковского сравнивают с олимпийскими чемпионами – так высок его международный уровень. Вы в 1982 году разделили второе место с англичанином Питером Донохоу. Что помешало победить?
– Выйти на сцену Большого зала консерватории – потрясающее ощущение! Под потолком по периметру зала – портреты великих композиторов. Намоленный зал, священная сцена. Я испытывал и страх, и счастье, и удивление, что это в принципе для меня возможно. Мне было 24 года. Я очень старался, но на три тура меня не хватило. Опыта игры с оркестром у меня было мало, а конкурс с оркестром – это всегда как бы новый конкурс. Я всего пару раз обыгрывал с оркестром эти концерты. А Питер Донохоу выстрелил именно в финале. Но первую премию пианистам не присудили. Две первых премии дали скрипачам, а на пианистах, видимо, решили сэкономить. (Смеётся.) Зато благодаря конкурсу и телевидению я познакомился со своей будущей супругой.
– Как вы распорядились призовыми?
– Призовую сумму в 5 000 рублей мы с Донохоу поделили на двоих. Я купил за 3000 рублей прекрасный рояль «Блютнер». Именной. 1905 года. На деке расписался сам Александр Зилоти – выдающийся русский пианист. Этот рояль был сделан специально для него. Очень ровный, звучный, мощный, красивый тембр… Но он был такой большой и тяжёлый, что не поместился в квартиру, в которой мы жили. Рояль два года простоял у знакомых в коридоре на первом этаже. Я поиграл на нём всего разок. Пришлось его продать. Это было самое большое разочарование…
– Успех в конкурсе Чайковского сделал вас вмиг знаменитым?
– Конкурс дал возможность играть по всему Союзу, но, признаться, не очень повлиял на зарубежные гастроли. Я объездил все «красные уголки», училища, филармонии страны… Давал концерты на фабриках и заводах. Яркое впечатление от посещения металлургического завода в Магнитогорске. В один день случилось три концерта. Первый в 6 утра перед первой сменой. Был февраль. Меня везли по снежной пустыне. В мартеновском цехе люди сидели в касках. Клавиши у пианино были чёрные и маслянистые. Инструмент расстроен. Я играл Рахманинова, Скрябина… Зал принимал хорошо. Мне подарили букет свежайших белых кал. В феврале! На Урале! Калы! Фантастика! Вот это удивило больше всего.
Однажды в Перми выступал перед заключёнными. По периметру зала стояла милиция. Принимали тепло. Прислали записку: «Сыграй “Мурку”». (Смеётся.) Я был со скрипачом. «Мурку» мы играть не стали, а сыграли что-то популярное из Гершвина.
А вот после победы на Международном конкурсе пианистов в Лидсе в 1987 году меня стали активно приглашать в зарубежные гастроли. На гастролях в Голландии случайно познакомился с дирижёром Евгением Светлановым. Накануне концерта мы с ним просто отыграли весь концерт на репетиции, он ни разу не останавливался – я тоже. В конце Светланов говорит: «Володя, я не люблю репетировать в день концерта». Так и сыграли. После этого он лет десять приглашал на гастроли только меня. Мы с ним объездили по два раза всю Америку – и Южную, и Северную. Он знал, что со мной много репетировать не надо.
– Какой вид искусства после игры на фортепиано вам ближе всего?
– Литература и живопись. Они позволяют максимально развить воображение, фантазию. Это очень важно и для музыканта. Живопись, кроме прочего, помогает привить вкус, понимание цвета, формы и содержания.
– Какие книги оказали наибольшее влияние?
– В детстве зачитывался романом «Робинзон Крузо» Даниэля Дефо. Было интересно читать о приключениях, путешествиях, заморских странах. Подростком с интересом прочитал «Евгения Онегина». Это очень ёмкое произведение. Сильное впечатление осталось от «Божественной комедии» Данте и «Фауста» Гёте. Очень понравилась авторская книга Фёдора Шаляпина «Маска и душа». В ней ярко и самобытно показана Россия конца XIX – начала XX века.
– Кроме фортепиано, какими ещё инструментами владеете?
– Немного играю на гитаре.
– В компании, за праздничным столом, вы играете только классику или можете «позволить себе» что-нибудь лёгкое, эстрадное, популярное?
– Любимые песни из репертуара Марка Бернеса, Леонида Утёсова, Аллы Пугачёвой, Фрэнка Синатры, романсы, народные песни поём с удовольствием.
– Я не случайно задал предыдущий вопрос. Лично меня раздражает, что попса заполонила весь телеэфир, а концерты классической музыки (за редким исключением) можно увидеть и услышать только по каналу «Культура». Ощущение, что попса на всех фронтах наступает, а классика, джаз, серьёзная музыка чуть ли не в обороне.
– Попсу принято воспринимать как некое низкопробное явление в музыкальном мире. Но на сегодняшний день это серьёзный шоу-бизнес со своими правилами и законами. И с ним нельзя не считаться. К сожалению, много современной молодёжи не подготовлены к восприятию классики или фольклора. Соответственно, попса занимает эти пустоты. Мне кажется, ключ к решению этой проблемы лежит в музыкальном образовании. Люди должны быть готовы слушать и слышать качественную музыку.
С другой стороны… Когда я был учеником ЦМШ, мы организовали вокально-инструментальный ансамбль. Я играл на бас-гитаре. То, что мы исполняли на тот момент, наверное, тоже считалось попсой: «The Beatles», «The Rolling Stones», «Deep Purple». Но сейчас эта музыка уже вошла в разряд классики. А созданные в советскую эпоху эстрадные песни Александры Пахмутовой, Арно Бабаджаняна, Оскара Фельцмана любимы до сих пор.
Беседовал
Сергей Николаевич РЫКОВ