24 июня 1950 года отошёл ко Господу Иван Сергеевич ШМЕЛЁВ
Это был день потрясения. С детства я знал, что в Гражданскую войну наша семья жила возле горы Кастель. В дни великой и страшной смуты были расстреляны в Ялте два моих деда: Борис – тридцати лет и Митя – гимназист, мальчишка совсем… Деды… Уже теперь они младше меня, – относительно ещё молодого человека, – на несколько лет. Борис сочинял сказки, мечтал стать писателем, дружил со Скитальцем… В тот день, почти случайно, из эпопеи И.С. Шмелёва «Солнце мёртвых», я узнал обстоятельства жизни и смерти Бориса и Мити. Невозможно было сдержать слёзы. Мы читали и плакали. Всей семьёй.
И вот я в Москве, ищу могилу Ивана Сергеевича…
Москва поражает своими истоками. Океан, в котором ты появился на свет, в котором возрастал, воздухом которого дышал с детства – океан России, – имеет конкретные, осязаемые истоки, и когда прикасаешься к ним, поражает вот именно эта мысль: «Всё, дальше идти некуда, ты пришёл!» И тогда надгробие, икона или собор становятся вдруг невероятным, почти чудесным вместилищем необозримых духовных пространств. Тогда за скупой предметностью камня, дерева или красок открывается то исконное, непреходящее, чем и доныне жива многострадальная Русь.
Остановка «Университет дружбы народов». Длинная кирпичная стена. Первый проём в ней – кладбище.
– Шмелёв здесь похоронен?
– Нет, дальше – в самом монастыре.
Дальше у стены – бабулька безприютная на жгучем морозе просит копеечку:
– Подай, сынок, что можешь. За пятьсот километров приехала молебен заказать. Дочь после операции…
– А там, возле монастыря, что ж не станете? Здесь ведь людей совсем мало…
– Не-е, задушат, если стану. Что ты?!
Монастырь воздвигнут в честь победы над басурманами. В широком, глубоком проёме башни столы и ларьки – продают свечи, принимают записочки «о здравии» и «о упокоении». Готовые бланки лежат на столе. Здесь же карандаш (ручек нет – замерзают чернила). На стене расписание богослужений. Читаю: «Молебен святителю Тихону» и не могу сообразить – кто же это?..
В центральном храме людей мало. Служба отошла. Иконы – старинные, тёмные, и только одна сияет новизной красок – блаженной Матроны.
Возвышение, гробница под пологом. Рака. Чьи же мощи в ней? Святителя… Тихона… Боже! Да ведь это же патриарх! Патриарх Тихон! Тот самый, что подъял свой крест в самую тяжёлую, мучительную для России годину. И донёс… и взошёл на него смиренно, чтобы остаться до конца со Христом и малым Его стадом.
Справа от алтаря Донская икона Божьей Матери. Чудо-творная икона, репродукции и безчисленные списки с которой у всех на памяти. И снова думаю: «Вот она – Москва! Истоки…».
Выхожу из храма. Кладбище открыто для посещения в воскресенье с 10:00 до 16:00. Сегодня как раз воскресенье. Буду искать дорогую сердцу могилку. Буду искать, пока не найду.
У дорожки возвышаются застеклённые щиты с планом кладбища. Родственники, знакомые А.С. Пушкина, дворяне, аристократы, цвет интеллигенции… Я долго брожу среди безчисленных надгробий по рыхлому снегу, не осмеливаясь надеть шапку. Когда уши уже начинают ныть от мороза, я принимаюсь напевать вполголоса: «Христос Воскресе из мертвых…». Кажется мне или на самом деле так, но мороз почти совсем перестаёт жечь.
В поисках проходит около часа. Безрезультатно. Тогда я возвращаюсь на главную дорожку, идущую от храма к центральным вратам, и обращаюсь к двум молодым монахам, идущим навстречу:
– Вы не скажете, где могила Ивана Сергеевича Шмелёва? Она здесь вообще?
– Да, да, здесь, – отвечает доброжелательно один из них и чувствуется, что имя Ивана Сергеевича для него не пустой звук.
– Пройди по дорожке между двумя храмами почти до самой стены и слева увидишь тёмный дубовый крест – это и есть могила Шмелёва.
Я возвращаюсь на кладбище, пропускаю встречную говорливую ватагу экскурсантов и остаюсь один. Вскоре отыскалась и могила…
Я стоял перед тёмным дубовым крестом и жил морозным московским воздухом, размыто-бледными небесами, отсветами вечернего солнца на снегу, – жил этим всем так же ощутимо и полно, как жил когда-то сам Иван Сергеевич. Как будто с ним. Трудно было… нет, не поверить даже, а осознать умом, что он рядом, здесь – духом своим присутствует. Но это ощущалось так явственно, как радость, как подлинное торжество этого воскресного, светлого дня!
Я уходил из монастыря притихший, счастливый и изумлённый. Уходил с желанием жизнь свою Богом наполнить, с Ним остаться навеки. Молитв Ивана Сергеевича просил и верил, чувствовал, что он имеет эту милость – ходатайствовать за нас! И мне верилось в этот миг, что всё у меня обязательно получится. Всё самое лучшее, к чему стремится душа каждого, наверное, человека, только бы к ней прислушиваться хоть иногда в нескончаемой трескотне оголтелых будней.
Священник Димитрий ШИШКИН