Ав
тор 15 книг для детей и о детях, писатель Татьяна Кудрявцева часто выступает в школах со своими рассказами. Учителя говорят, тишина во время её выступлений стоит такая, что слышно, как стучат сердца девчонок с первой парты. Несколько книг Татьяны Кудрявцевой посвящены войне.Вот и последняя книга писателя «Маленьких у войны не бывает», как написано в её предисловии, «…про маленьких, которых судьба заставила стать взрослыми».
КУДРЯВЦЕВА Татьяна Александровна – прозаик, поэт, журналист, литературный критик.
Родилась в Ленинграде. Писать стихи и рассказы начала в 9 лет. 
Закончила факультет журналистики ЛГУ.
Автор 15 книг для детей и о детях, наиболее популярные из которых: «Я живу в России» («Здравствуй, Россия»), «Бабочка над заливом», «Сто имён Тани Филимоновой», «Азбука Санкт-Петербурга», «Сотворение мира», «Маленьких у войны не бывает».
Член Союза журналистов и Союза писателей России.
В 2016 году Татьяна Кудрявцева стала лауреатом V Международного литературного конкурса имени Сергея Михалкова.
– Татьяна Александровна, что лично у вас связано с войной, с блокадой?
– Я родилась всего через пять лет после Победы. О блокаде в нашем доме молчали – раны в душах не успели ещё затянуться. К тому же город наш, много переживший, всегда отличался благородной сдержанностью. Папа, мама, дедушка, бабушка, дяди, тёти – все мои близкие от первого до последнего дня осады провели в Ленинграде.
О блокаде не говорили, но она присутствовала в доме незарастающей памятью, я росла в этой памяти, она стала моей кожей. Кто бы ни пришёл в дом, мама сразу сажала за стол – кормить. Сестра моей бабушки, войдя в дверь, перво-наперво положила на стол чёрную буханку и сказала: «Хлеб есть, значит, будем живы». Я, маленькая, запомнила, как дрогнуло у неё при этом лицо.
Однажды (уже во взрослой жизни) вернулась из музея «А музы не молчали». Взволнованная, я рассказала маме о ленинградке, которая, найдя в блокаду продуктовые карточки, вернула их в семью, где было 11 детей. «А что ты удивляешься? – произнесла мама. – Твоя бабушка тоже потеряла карточки, нам их вернули. И мы находили и тоже возвращали. Это было нормой».
Такова генетика моего родного города.
Редкий случай – тогда мне удалось выспросить подробности. Маленькая девочка (моя мама) сидела в холодной тёмной блокадной квартире и вдруг услышала, как на лестничной площадке кто-то скребётся в филёнку двери. Света не было, звонки не работали. Даже постучать женщина не могла – на это не хватило сил. Девочка вышла на лестницу и увидела, как женщина, держась за косяк, чтобы не упасть, протянула ей карточки.
И ещё одна реалия блокады. Когда мне не было и пяти лет, бабушка вспомнила, как лютой зимой 1942 года дедушка добыл где-то выжимку из клюквы – жмых, оставшийся от ягод. Он положил мешочек со жмыхом в шкаф в коридоре. Был поздний вечер, все уже забылись сном. А когда встали, дверь повисла настежь, а шкаф был разломан – и ни клюквинки в нём. Несмотря на мои малые года, эпизод врезался в память навсегда.
Блокада была адом. Но правда факта не есть правда жизни. Факты в блокаду встречались разные, а правда жизни состоит в том, что души одних людей корёжились, а души других светлели, становясь святыми. Святых было больше.
Дедушку завод не отпустил на фронт. Но на передовой погибли его братья, и младший сын пропал без вести. А старший мамин брат возглавил партизанский отряд.
Папиным полем боя стала Ладога. Моего отца, двадцатилетнего выпускника военного технического училища, прикомандировали к авиабазе Балтийского флота 20 июня 1941 года. Его страшным послевоенным сном были полуторки с детьми и хлебом, с криком уходящие под лёд, в тёмную воду. Открытый, распахнутый к людям человек, отец замыкался в себе, если речь заходила о Великой Отечественной. Только раз в жизни я увидела его плачущим: тогда он впервые услышал песню Вениамина Баснера «На безымянной высоте». Помню даже, при каких словах папины плечи сгорбились: «Нас оставалось только трое из восемнадцати ребят…».
Любимых бабушку с дедушкой блокада «догнала» ещё в моём раннем детстве. Отец прожил дольше всего на 10 лет. В 2000-е ушла и мама: блокадный ребёнок, вставший к станку в 14 лет. Как большинство её сверстников, она получила медаль «За оборону Ленинграда» раньше, чем паспорт. Мама никогда не выбрасывала еду… И мои дочки, как и я, не знавшие голода, никогда не бросят хлеба на землю. Они сердцем понимают цену того мёрзлого благословенного кусочка, который полагалось жевать медленно, отщипывая по крошке. На стене школы, в которую ходила старшая дочь, слова: «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна». Историческая надпись – первая, которую дочка, учась читать, прочла вслух сама. Как азы букваря. А папин орден, медали моих родных я храню теперь в шкатулке, в которой принято держать драгоценности…
– Как вы думаете, герои Великой Отечественной – это уже «отыгранный материал» для воспитания нынешнего поколения или в памяти о войне ещё есть немалый духовный потенциал?
– Документальную книгу «Маленьких у войны не бывает» я вынашивала полжизни, а писала для своих героев, чьё детство опалила война. Мне хотелось, чтобы их дни были согреты смыслом – светом и теплом, осознанием того, что жизнь свершилась не зря. Но учителя рассказали мне, как теперешние девочки и мальчики выбирали эту книгу, готовясь к конкурсу «Живая классика», ставили по ней спектакли в школьном театре. Два таких спектакля я видела сама…
Когда слышу, что сейчас дети мало читают, всегда возражаю. Моя аргументация – многочисленные заинтересованные читатели разного школьного возраста. Нынешней зимой выступлений-встреч с ними у меня было – 15!
Иногда случается шквал вопросов, а иногда просто стоит хрустальная тишина, и я вижу, как даже мальчишки потихонечку смахивают слёзы, а потом сурово молчат.
Однажды спросила: «Как вы думаете, какое стихотворение в моей книге “Азбука Санкт-Петербурга” на букву “в”?» (в книге 33 стихотворения на ВСЕ буквы алфавита). Девочка, сидевшая в первом ряду, немедленно подняла руку: «На “в” – “Вечный огонь”. Я запомнила не только название, но и весь стих». И выдала. Без запинки, без монотонности, «с чувством, с толком». А стих-то длинный. «Из какого ты класса? – спросила я. – Из 3-го, наверное?» – «Из первого!» – гордо ответила она.
Детям ничего нельзя навязывать, с ними надо разговаривать, поверяя. Без снисходительности и занудства. Без лжи и умолчаний. День Победы должен учить нас не только маршам, но и минуте молчания. Горечи, какой оборачивается живая память.
Четвёртая часть моей книги – про сегодняшних подростков. Один из рассказов так и называется: «Минута молчания. Гимназисты». При строительстве универсама «Лента» на Пулковских высотах нашли воинские останки. Здесь, на южных подступах к городу, в 1941-м прошёл последний бой перед началом блокады. Совсем молодые солдаты полегли целым взводом, но не пропустили врага в Ленинград... Когда нашли их останки, на земле стояли 2000-е годы, справить похороны было делом хлопотным. Город отказался захоронить останки, поскольку родных у тех солдатиков уже не осталось. Об этом узнали старшеклассники 49-й гимназии. И сказали учительнице: «Вы же нас учили: “Два чувства дивно близки нам, в них обретает сердце пищу; любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам”. Как же так?» Это был тот редкий случай, когда дети повели за собой учителей. Они написали 121 письмо, долго ходили по инстанциям. И добились своего: захоронение состоялось со всеми почестями. 23 февраля, в День Советской Армии.
Мы – никто без своей истории во всех её реалиях. В книге для детей я писала только правду, чтобы они поняли: было много страшного, были ошибки и просчёты, однако мы победили. Земля горела, металл расплавлялся, а люди стояли. Нашу Победу умалить немыслимо, это истина, которую во все времена мы можем положить на алтарь.
– Татьяна Александровна, кто был вашим учителем в литературе?
– Необыкновенный человек – Радий Петрович Погодин. Это великий, недооценённый писатель. Свою прозу, стихи, картины (он был и самобытным живописцем) сам Погодин называл «иконописью», поскольку писал о человеке светлом.
Его произведение «Что у Сеньки было» представляется мне самой патриотичной вещью, какую можно создать для детей. Патриотизму научить нельзя, его можно вдохнуть как воздух, читая такие строки.
Радий Петрович не писал о войне, он писал о жизни, так он сам говорил. Его – умирающего шестнадцатилетнего подростка – вывезли из блокады в Пермскую область, а Радий, едва оклемавшись, подучился в пехотном училище и ушёл на фронт. Потом госпиталь: форсировал Днепр, его ранило. Вышел из госпиталя – стал разведчиком в гвардейской танковой армии. За два с половиной года войны его наградили четырьмя орденами – две «Славы», две «Звезды» – и дважды представили к ордену Отечественной войны. Это в девятнадцать-то лет!
Уже в мирное время по доносу получил срок, ордена у него отняли. И вернули лишь тридцать лет спустя, в 1976 году. Я помню, как он шёл со знаменем по сцене нашего Дома писателей, как раз на Победу, и ордена у него горели на лацкане пиджака.
Мою первую книжку «Сто имён Тани Филимоновой» он сам отвёз в издательство «Детская литература»...
Примерно за месяц до смерти Погодин читал свою новую прозу в Союзе писателей. Читал тихим, приглушённым тяжкой болезнью голосом. Это были произведения такого мощного замеса, такой природной силы, что даже аплодисменты казались неуместными. А в конце марта мне позвонила Маргарита Николаевна, жена его и друг: «Беги скорей, Радик тебя зовёт». Этот долгий мучительный вечер всегда теперь живёт во мне. И то, как мужественно уходил мой Учитель. И сколько у него было планов. И как я встала на колени у кровати, чтобы слышать каждое слово. Когда я уже застыла в дверях, он вдруг произнёс: «Знаешь, какую лучшую фразу я придумал? Не бойся Дня…»
И этот вешний день уже наступал. День без него.
Моя любимая книга про блокаду – погодинская «Я догоню вас на небесах». Она бездонна.
Я просто не имела права не написать своих «Маленьких…» и не поставить там посвящения Учителю…
Беседовал Сергей Николаевич РЫКОВ