Двадцать лет назад на ежегодной Всемирной ассамблее здравоохранения в Женеве смертность в России от болезней, связанных со злоупотреблением спиртного, была признана небывалой для мирного времени. Россия по этому показателю входила в число 15 самых отсталых стран мира. У нас были территории, в которых пора было вводить чрезвычайное положение. Это были регионы, вымирающие от алкоголизма и болезней, с ним связанных.
Прошло двадцать лет. Хорошую новость сообщил главный внештатный специалист, психиатр-нарколог Министерства здравоохранения РФ, доктор медицинских наук Евгений Алексеевич БРЮН.
– Хочу обрадовать наших читателей – и в Москве, и в стране пить стали меньше. Есть хороший косвенный показатель – последние три года после больших праздников обращение за наркологической помощью снизилось в три раза.
– С 2013 года действует закон о тестировании на наркотики в школах, в средних учебных заведениях и вузах. Ни в одной из десяти московских школ, куда звонили журналисты, даже не слышали о таком тестировании. Евгений Алексеевич, как сделать так, чтобы система всё-таки работала?
– Уточню. Обязательного тестирования не существует. По закону каждое учебное учреждение обязано такую работу проводить. Она проходит в два этапа. Сначала в учебном учреждении проводят анкетирование. Если по результатам анкеты выясняется, что в данном учебном заведении есть определённая поражённость наркотиками, то районный или городской департамент образования принимает решение, что эту школу или этот вуз необходимо проверить более тщательно. Мы заключаем с ними договоры и проводим медицинское тестирование с использованием тест-систем на наркотики. Количество школ и детей, которых мы обследуем, определяет департамент образования. И так по всей России.
В прошлом году было протестировано порядка 80-ти тысяч школьников, учащихся средних и студентов высших учебных заведений. Если в 2010, 2011 и 2012 годах мы выявляли
10-13 процентов детей с опытом употребления наркотиков, то сейчас этот показатель снизился в пять раз. Страх того, что тебя могут проверить, уже профилактическая мера.
К сожалению, нет механизма, чтобы обязать детей и их родителей проводить такие исследования. Недавно было совещание у Анны Кузнецовой – уполномоченной президента по правам ребёнка. Мы вчерне договорились, что такую инициативу будем продвигать вместе. Чтобы там, где концентрируются дети с высоким риском употребления
наркотиков и алкоголя, тестирование стало обязательным.
– Согласие родителей на тестирование детей во всех случаях обязательно?
– Обязательно. Во всех случаях. Для лиц от 15-ти до 18-ти лет нам необходимо два согласия – и подростка, и родителя.
– А почему бы не тестировать и взрослых на промышленных предприятиях?
– Вопрос в точку! Был указ президента о модернизации здравоохранения и, в частности, наркологических центров. Есть опыт работы и с трудовыми коллективами. Например, Новолипецкий металлургический завод, где мы тестируем рабочих. К сожалению, работодатели и профсоюзы не очень-то нам помогают. Но постепенно ситуация выправится к лучшему, и мы будем активнее сотрудничать с рабочими коллективами.
В прошлом году мы начали программу по профилактике смертности от передозировки наркотиков. Прежде всего героина. От героина есть антидот прямого действия. Мы стали обучать больных в стационарах, как пользоваться этим антидотом. Что меня приятно удивило – половина пациентов отказываются брать антидот, мотивируя это тем, что они уходят от наркотизации, не планируют общаться с наркоманами и продолжают выздоровление под нашим наблюдением. Это хорошая цифра, радостная.
Есть такая программа – социотерапевтическая интервенция. Приведу конкретный пример. В одном творческом коллективе погибает больной от передозировки наркотиков. Ректор нанимает нас протестировать коллектив студентов. Мы всех тестируем и выявляем 15 процентов потребителей наркотиков. С каждым из них встречаемся и проводим социотерапевтическую интервенцию. Через год снова их проверяем. Было 15 процентов потребителей – осталось два процента. Так работает, казалось бы, простое интервью по сократовскому методу, когда человек должен ответить в анкете либо «да», либо «нет». Других вариантов ответов нет. И подводим «нарушителей режима» к тому, чтобы они осознали, что надо отказываться от алкоголя или наркотиков. Могу не без гордости сказать, что мы были одними из первых в мире, кто этим начал заниматься активно. В Москве – с 2001 года.
Ещё одно новшество. Рассматривается проект закона, по которому водители, лишённые по суду прав за вождение автомобиля в пьяном виде, будут параллельно наблюдаться в наркодиспансерах и подтверждать свою трезвость. Мера вынужденная: пьяных за рулём меньше не становится. Тогда у нас появится инструмент контроля над людьми, нарушавшими правила дорожного движения в пьяном виде.
– А как выявить алкоголика, если он не обращается в клинику? Есть явные алкаши, а есть те, кто «просто много потребляют»…
– Два процента населения в любой стране, где продаётся алкоголь, страдают психическими расстройствами. Россия не исключение. Мы практически всех их знаем, что называется, в лицо. Они регистрируются и попадают в нашу орбиту. Ещё примерно десять процентов сильно пьющих не имеют психических, но имеют соматические расстройства – гастроэнтерологические, кардиологические, неврологические… Они, естественно, не обращаются к наркологам, а идут к врачам в поликлиниках и больницах. То есть попадают в общую соматическую сеть и там получают помощь.
Мы начинаем программу выявления пока добровольно, проводим пилотные исследования. Берём кровь, определяем маркер злоупотребления алкоголем. Определяем отсутствие или наличие наркотиков в моче и, исходя из этого, предлагаем пациентам программу профилактики. Допустим, циррозы печени сейчас выходят на третье место по причинам смертности населения. На первом месте сердечно-сосудистые заболевания, затем идёт онкология и циррозы печени… Это, как правило, наши больные – алкоголики и наркоманы. Они ещё болеют и гепатитами типа B, C, D…
– Евгений Алексеевич, как решается проблема спайсов?
– Сложная проблема. К сожалению, экспресс-тестов на спайсы не существует во всём мире. Каждый год изобретается до 50-ти новых химических формул, которые так или иначе относятся к классу спайсов. Поскольку их химическая формула часто меняется, придумать какой-то эффективно работающий экспресс-тест практически невозможно. По поручению мэра Москвы Сергея Собянина для определения спайсов мы сформировали референс-центр в рамках нашего московского центра наркологии.
Есть общая клиническая картина – перевозбуждение нервной системы с психозом, а потом и с расстройством дыхания и сердечной деятельности, приводящими к смерти. Чем быстрее поступит больной в клинику, тем больше шансов у него выжить. От передозировки спайсов, к сожалению, нет антидотов. Спасение от спайса связано с быстротой и эффективностью медицинской помощи.
– Евгений Алексеевич, как отличить палёную водку от настоящей? Как часто в водке встречается этанол?
– Никак не отличить. Органолептически этанол и метанол пахнут одинаково. И на вкус оба одинаковые. Единственная рекомендация – покупайте спиртное в проверенном месте. Чем дороже алкоголь, тем меньше вероятность, что в нём есть какой-то неправильный спирт. Самое дорогое – это система очистки. Чем дороже алкоголь, тем больше вероятность, что он качественный.
Надо ставить вопрос о том, чтобы весь аптечный, а может быть, и парфюмерный алкоголь закупался какой-нибудь государственной монополией. Где было бы точно понятно, что есть контроль за качеством, содержанием суррогатов.
– Было время, наркотики распространялись через аптеки. С этим справились?
– Аптечную наркотизацию закрыли. Наверное, есть в этом заслуга и наркологической службы, но главное – навалились всем миром. И правоохранительные органы, и образование, и медицина, и родителей просвещаем. Сейчас главная задача Управления по контролю за наркотиками – снизить рынок наркотиков. Во всём мире эта работа крайне тяжёлая и неблагодарная. Считается, что есть не более 20 процентов возможностей убрать наркотики с чёрного рынка. Всё остальное профилактическая работа. Мы вместе ходим в школы, вузы, проводим общие мероприятия…
– Что делать людям, которые устали от того, что в их семье пьют?
– Это беда. Мы выступаем с инициативой, чтобы ввести норму недобровольной госпитализации. Многие алкоголики не отдают себе отчёт в том, что творят. Они гибнут сами, приносят непоправимый вред семье или окружающим. То же самое касается больных наркоманией. Они гибнут в притонах, а мы у них должны спрашивать информированное добровольное согласие. Что делать? Просить, стучаться во все возможные двери – в полицию, скорую помощь… Усиливать симптоматику, правильно её описывать, убеждать, что это психоз, что человек нуждается в экстренной госпитализации.
Недобровольная госпитализация оформляется через суд. Наркологических больных никто не берёт, потому что нет такой строчки в законе. Суды не оформляют недобровольную госпитализацию. Иногда удаётся обманом заманить таких людей в клинику, и через неделю-другую можно с ними начинать нормально разговаривать и лечить… На моей памяти есть несколько случаев условно недобровольной госпитализации. Такие пациенты потом говорят нам спасибо за то, что их вывели из кризисной ситуации.
Вообще, все эти пороки, злоупотребления – колоссальная нагрузка на наше здравоохранение. Около 30 процентов соматических заболеваний – результат злоупотребления алкоголем. Это циррозы печени, сердечно-сосудистые, неврологические заболевания – невриты, инсульты…
В перспективе мы планируем сотрудничать со страховыми компаниями. Мне бы очень хотелось, чтобы люди, злоупотребляющие алкоголем, разделили бы ответственность с государством за их лечение и от соматических заболеваний.
Беседовал Сергей Николаевич РЫКОВ