Первое впечатление обычно самое точное – высокий, спортивный, подтянутый. Взгляд одновременно оценивающий и добрый. В Пушнине всё просто и основательно, что тут же к нему располагает. Не смотри, что директор, чей день не только расписан по минутам от рассвета до заката, но и «заминирован» непредсказуемыми ЧП, а приехал встречать на личной машине. Рискуя быть оштрафованным, подождал меня, чуть заблудившегося в незнакомом районе, на автобусной остановке.
Папа. Один на всех
Пушнину 70 лет, а на вид не более шестидесяти. Мороз едва тронул голову, ни малейшей возрастной вялости, усталости в движениях и походке.
На столе директора, на самом видном месте, картонным домиком – открытка-раскладушка с надписью: «Верь в мечту. У неё есть приятная особенность – сбываться». Наверное, этот лозунг подстёгивает директора по утрам, когда он приходит на работу, и даёт силы на то, чтобы прийти сюда завтра с новым запасом тепла и доброты.
Здесь все живут мечтой и надеждой на то, что она сбудется. Без мечты здесь нельзя даже не столько в её романтичном свечении, сколько в чисто прикладном, бытовом смысле. Здесь мечта необходима, как тёплая куртка зимой или аспирин при температуре. Здесь мечта как лекарство. Как антибиотик от безысходности. Как обязательная инъекция надежды.
Из 131 воспитанника Центра содействия семейному воспитанию «Солнечный круг» 70 – инвалиды. Все растут без родителей. Виктора Яковлевича они называют папой. При встрече малыши бросаются обниматься. Взрослые (или те, кто считает себя взрослым) приветствуют папу так, как это принято сейчас в их подростковой среде – поднимают открытую ладонь на уровень плеча и – хлоп! Ладонь в ладонь.
Это ведь дети «придумали» называть родителей мама и папа, а не папы и мамы научили детей так себя величать. Счастлив тот, кому родители принадлежат от рождения, и он не представляет, что может быть иначе. Преданный матерью ребёнок, как только рвётся пуповина, становится сиротой и в лучшем случае обречён на казённую любовь государства, а в худшем – на нелюбовь, равнодушие, а то и презрение окружающих.
Но когда сирота начинает понимать, что он оставлен, отбракован, выброшен родителями на обочину жизни, как ненужный, не пригодившийся предмет, через боль и обиду ищет берег, к которому можно пристать, островок, за который можно зацепиться исплакавшимся, воспалённым обидой сердцем.
Воспитателей (если уж совсем «по науке», то социальных педагогов) детдомовцы называют мамой. В «Солнечном круге» одна «мама» на восьмерых. Помощницу социального педагога (в просторечии «няню») воспитанники называют тётей. А папа у всех один – директор детдома (назовём так по старинке Центр содействия семейному воспитанию) Виктор Яковлевич Пушнин.
Детей 131, а «папа» один. И для каждого из них он – единственный в том смысле, что каждый видит в «папе» что-то своё, очень личное, глубоко запрятанное, выстраданное, не востребованное судьбой.
У Пушнина своя, уже давно взрослая дочь Маша, но вряд ли Виктор Яковлевич уделял ей внимания больше, чем чужим детям, – он же всю жизнь на работе.
Во время нашего разговора Маша позвонила отцу с какой-то (как всегда бывает у женщин, неотложной) просьбой.
Пока директор наставлял дочь по мобильному телефону, я подумал: и взрослая дочь, и детдомовцы называют Виктора Яковлевича папой с одинаковым моральным правом на это, потому что «химический состав» этого понятия тоже одинаков – желание быть защищённым. И непоколебимая уверенность в защитнике.
Пушнин в педагогике без малого полвека, что само по себе уже достойно уважения. Редкий мальчишка мечтает стать учителем. Не мечтал и Виктор, хотя перед глазами был пример матери – сначала учителя начальных классов, а потом директора школы-интерната в тихом украинском посёлке. Но то был интернат для нормальных советских детей. Они приезжали в школу-интернат из ближних и дальних хуторов, чтобы через неделю, отучившись, снова вернуться в ухоженные сытые хаты, где их ждали соскучившиеся по чадам мамы и папы, украинские борщи с копчёным сальцем, вареники с черникой, сырники со сметаной… Рыбалка на дальнем пруду, по дороге на который папка даст порулить новеньким мотоциклом с коляской. Вечерняя уха. Мамин поцелуй на ночь с обязательным влюблённым вздохом: «Вырос-то как, сынку…»
То были желанные и любимые родителями дети, и особых хлопот с ними не было.
Республика ШКИП
Витя занимался спортом. Окончил в Киеве институт физкультуры. Играл в волейбольной команде мастеров и сам кандидат в мастера, но карьеру профессионального спортсмена прервала травма. Отслужил в армии в архангельских болотах. Перебрался в Москву. Женился. Работал в институте нефтехимической и газовой промышленности имени И.М. Губкина. То есть педагогикой в его жизни пока и не пахло. Но недалеко от дома открылась новая школа…
Нет ничего более постоянного, чем временное. Виктор заглянул в школу поработать с
годик-другой учителем физкультуры, пока жена-студентка не закончит институт. А застрял на шесть лет. Потом была ещё одна школа и три года работы в Группе советских войск в Германии.
Пушнин мог вернуться в прежнюю школу, где его всё устраивало – и зарплата, и нагрузки, и уважение коллег, и обожание учеников. Но… он бросил новый вызов судьбе, согласившись преподавать в детском доме для социальных сирот. «Райское место» на 16-й Парковой, окружённое мачтами сосен, пронзающими бирюзовую бездну неба, казалось, сулило 42-летнему, уже тёртому мужику безграничные возможности для педагогической практики. Виктор Яковлевич грезил детскими трудовыми лагерями, спортивными олимпиадами школьников, соревнованиями, турнирами сборных детских домов и школ района по волейболу, футболу, лёгкой и тяжёлой атлетике, восточным единоборствам…
Но, как это нередко бывает, большое дело, как и огромную любовь, подтачивают маленькие разногласия. А тут не разногласия – война. Перечитайте или вспомните повесть Григория Белых и Алексея Пантелеева «Республика ШКИД» – ситуация в детдоме на 16-й Парковой, в которую пришли Пушнин и новая команда педагогов, была едва ли не круче.
– Прежний педагогический состав во главе с директором полностью уволили, – рассказывает Виктор Яковлевич. – По строгому конкурсу набрали свежий коллектив. Но воспитанники встретили новых педагогов как врагов. Переворачивали автомобили. Выбрасывали из окон посуду, учебники, стулья... Набрасывались на учителей с кулаками, а кого-то даже избили. Общались с нами только матом. У проходной дежурила милиция с собаками…
Как я понимаю, это была неуправляемая полукриминальная детская республика со своим «президентом» и «правительством» – ребятами старших классов, так называемой в их среде «отрицаловкой», не признающей законов нормального общежития.
Пушнин и его команда педагогов пришли на руины детской надежды. Надо было начинать даже не с нуля, а с глубокого минуса. Разбирать баррикады, по разные стороны которых оказались дети и педагоги.
– Самое сложное – вернуть доверие детей, – продолжает рассказ Виктор Яковлевич. – Они чувствуют малейшую ложь. Высшая нравственность – это умение честно мыслить. Ставить перед собой точные задачи и выполнять их.
Балом правила некая группировка, назвать которую преступной не поворачивается язык, но и синонима, более точно отражающего «приключения» подростков образца девяностых, в словаре юристов нет. Визиты участковых и других серьёзных милицейских чинов в кабинет директора детдома были в те времена регулярными.
– Как-то приходит следователь, – с грустной улыбкой вспоминает Виктор Яковлевич, – говорит: «Покажите спальное место Н.Н.». Идём в жилой корпус. Показываю комнату и кровать пацана. Следак разбросал постель. Распотрошил матрас, а из него, как горох из мешка, посыпались кольца, цепочки, браслеты, бусы, перстни, серёжки…
Днём паренёк и К° грабили квартиры и прохожих, а ужинать и спать возвращались в детдом. Ловко устроились.
Сначала надо было добиться того, чтобы слово учителя (воспитателя) обрело в детском доме намоленные веками и поколениями вес и солидность. Чтобы «истиной в последней инстанции» стал совет педагога, а не блатной окрик сверстника. Как быть? Силы явно неравны.
Пушнин стал действовать личным примером. Приглашает «теневых лидеров» из старших классов к перекладине. Покажи, на что способен? Балбес карабкается на турник.
Разок переползёт через перекладину и повиснет, как сопля. А Виктор Яковлевич – мужик за 40 лет – крутит «солнышко», держит угол и подтягивается для начала раз двадцать.
Убедительно? Не очень? Тогда давайте в волейбол. Вас шестеро, а я один. Через полчаса учитель разделывает пацанов под орех. Как так, они, «блатари», кто держит в страхе всех детдомовских пацанов, позорно проигрывают «деду», на глазах роняя свой и без того сомнительный авторитет.
Продолжим или на сегодня хватит? Ах, хотите реванш, но в футбол?! Поехали! Малыш, иди ко мне на ворота, а вы так вшестером и играйте. Через 20 минут 7:1 в пользу Пушнина. Наелись? То-то же! Завтра побежим кросс в лесу. Готовьтесь…
«На десерт» Пушнин средним пальцем поднимает над головой двухпудовую гирю. «Крутой мужик! – слышит за спиной. – Уважуха!»
Вот так, шажок за шажочком, нарабатывался педагогический авторитет. В детский дом вместе с теплом, уютом и доверием возвращался здравый смысл. Детский дом становился домом для детей. Ощущение сиротства отступало и вспоминалось редко. Самыми ранимыми.
– Кто остался из первой команды педагогов? – спрашиваю Пушнина. – Кто не испугался трудностей и продолжил борьбу за детские души?
Виктор Яковлевич загибает пальцы:
– Мой заместитель Раиса Ивановна Макарова. Руководитель структурного подразделения Александр Николаевич Мирошкин… Вместе с нуля начинали. Вынесли самые тяжёлые времена. Учитель рисования Людмила Михайловна Роншакова. Она пришла из общеобразовательной школы. Изобразительное искусство – скорее, хобби Людмилы Михайловны, но как педагог она – талантище. Стольких ребят открыла! Наши работы все выставки обошли – от районных до международных. Отовсюду просят – только дайте.
Библиотекарь Надежда Петровна Молодцова работала воспитателем. По сей день к ней приходят выпускники. Она им как мать. Приходят за советом и просто пообщаться, согреться душой. Талантливых педагогов у нас много. Без этих людей дом не сформировался бы.
По аналогии с повестью Белых и Пантелеева я назвал эту главу «Республика ШКИП» – школа имени Пушнина. Виктор Яковлевич узнает об этом только тогда, когда прочтёт этот очерк. Наверняка посчитает это журналистским преувеличением. Но, уж извините, это моё, автора, право…
Как научиться быть мамой
Через пять лет детский дом на 16-й Парковой стал образцово-показательным. Заброшенные подвалы корпусов (бывшие мастерские) превратились в лыжную и велосипедную базы. У каждого (!) воспитанника был свой велосипед. Теперь незачем было угонять их у городских мальчишек. У каждого – своя пара лыж. Иные пижоны выходили на тренировки и соревнования в майках с надписью «СССР» на груди – подарок разных сборных. Не у каждого домашнего ребёнка есть то, что было у детдомовца.
– Одно время у наших ребят даже спортивные мотоциклы были, – уточняет Виктор Яковлевич. – Нам неплохо помогали…
«Не то, что в наше время», – хотел добавить я, но промолчал. И так всё понятно: трудные времена.
Сейчас у Центра содействия семейному воспитанию «Солнечный круг» принципиально новые задачи, что видно из его названия. Детский дом, школа-интернат – это в прошлом. Поменялось не только название – поменялась суть работы учреждени
я.
– Год назад мы потеряли статус государственно-образовательного учреждения, – рассказывает Виктор Яковлевич. – Два года назад у нас забрали школу. Теперь наши дети учатся в обычных общеобразовательных и специальных школах. Новый закон об образовании не рекомендует учиться в детдоме. Дети живут у нас, а учатся в школах района. Мы их развозим, а потом так же собираем.
В «Солнечном круге» дети совместно проживают – это единственная функция интерната. Мы принимаем детей не на 10–15 лет, как было раньше, а на временное содержание.
Наша задача – найти семью для ребёнка, подготовить эту семью, выбрать и подготовить ребёнка, который хочет именно в эту семью… И соединить их. Это, если хотите, социальный госзаказ – как можно больше детей передать на семейные формы воспитания.
Для этого в Центре содействия семейному воспитанию «Солнечный круг» открыли школу приёмных родителей. Набирается группа из 15 человек, где будущих пап и мам обучают основам психологии, общения с детьми, учат, как избежать конфликтов… Проводят тесты и ролевые игры…
– А если у иного «папаши» подлые цели по отношению к ребёнку? – задаю Виктору Яковлевичу неприятный вопрос. – Если он алкаш, рецидивист, а то и вовсе педофил?
– Проблема есть, – соглашается Пушнин. – И она не только местечкового, но и всероссийского масштаба. Мы проводим с кандидатами в родители собеседование, но каждому в душу не заглянешь. И потом, у нас есть два месяца (ровно столько проходит обучение), чтобы понаблюдать за будущими папами-мамами.
Это новая забота директора. Точнее, одна из забот, подброшенная реформами образования и воспитания.
Я продолжаю «нагнетать» ситуацию:
– А если кандидат в родители болен туберкулёзом? Или психически ненормален? Если он постоянный клиент (извините) вендиспансеров или – того хуже – ВИЧ-инфицирован? Как это проверить?
Виктор Яковлевич разделяет мой гнев.
– Да. Это проблема. В целой системе подготовки приёмных родителей отсутствует важное звено. Это надо исправлять. И как можно скорее…
Очевидно, на получение сертификата необходимы санкции и правоохранительных органов, и органов здравоохранения. Центр помощи семье не в состоянии взять на себя «полицейские» функции. А тщательная проверка кандидатов в папы и мамы отчаянно необходима! В одной Москве примерно 55 школ приёмных родителей. Не поверю, что среди их выпускников нет ни одного «сертифицированного» подлеца. Для статистики один из тысячи – пустяк. Для ребёнка – трагедия. Но не будем о грустном. Думаю, чиновники, от которых зависит решение этого деликатного вопроса, задумаются над предложением журналиста и разделят нашу тревогу.
Решение взять ребёнка на воспитание в семью поощряется государством. В зависимости от возраста ребенка и его здоровья приёмным родителям выплачивается от 19 000 до 27 500 тысяч рублей ежемесячно – на содержание ребёнка и столько же – за его воспитание. В сумме – от 38 000 до 55 000 рублей в месяц. Согласитесь, неплохо.
– Для многих супругов это манящий стимул, – комментирует Пушнин. – Хотя как-то не по-людски оценивать любовь к детям конкретной суммой. Но прагматизм побеждает. Век такой. Не будем думать о людях плохо. Очень многие родители искренне хотят взять ребёнка в свою семью. Без всяких шкурных мыслей. Причём немало тех, у кого уже есть свои родные дети.
– А все ли сироты хотят обрести семью, стать приёмными? – спрашиваю Пушнина.
– Подавляющее большинство хотят расти не в казённом доме. По нашим опросам, это процентов 80 сирот. Из 20 процентов оставшихся одна половина колеблется, а вторая категорически не хочет менять образ жизни. Мол, выросли в детском доме и дальше пойдём по жизни самостоятельно.
А кто-то ещё сохранил надежду вернуться в отчий дом. Вдруг папка с мамкой, лишённые когда-то родительских прав или угодившие за решётку, возьмутся за ум.
…Прощаясь в машине, остановились у перекрёстка возле метро. Москва расплакалась мокрым снегом, провожая так и не окрепшую, не заявившую о себе зиму. Город жил своей насыщенной жизнью, полной деловой и милой суеты. Дорогу пересекала семья. Папа держал на руках дочь. Она спала у него на плече, смешно сплющив нос о воротник папиной куртки. Сын лет пяти шёл рядом – детская ладонь утопала в громадной папиной. Папа шагал широко, и мальчугану приходилось часто-часто семенить, переходя на лёгкий бег. Мама катила коляску с третьим малышом, что-то рассказывая мужу.
Мы оба улыбнулись этому зрелищу. А я вспомнил лозунг на столе директора: «Верь в мечту. У неё есть приятная особенность – сбываться».
Сергей Николаевич НИКОЛАЕВ