Игумен Довмонт (БЕЛЯЕВ), настоятель Успенского храма в крепости Ивангорода, рассуждает о пользе правильной пастырской строгости и приводит её примеры
– Отец Довмонт, довольно часто, на мой взгляд, бездействие, непротивление греху прикрывается ссылкой на смирение. Столь же часто откровенное хамство, агрессия оправдывается «ревностью по Бозе». Мол, ух, как я ему/ей засветил от души, но это всё ревность моя, так что не обижайтесь. Я ему смиренно по уху заехал.
– Ну, что значит «смиренно заехал»? Тут надо всё по ситуации смотреть. Иногда и по уху надо дать или ещё куда, если стоит вопрос о защите кого-то, чьей-то чести. Или, может быть, обижают человека, а вы мимо проходите – какие тут разговоры? И отговорки о собственном «смирении» тут совсем некстати.
Совсем другое дело – опуститься на уровень обыкновенной мести, обычных мелочных «разборок». Это никакой не подвиг, никакая не помощь ближнему. Именно об этом говорит Христос: «Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» (Мф. 5, 39). Не надо опускаться на уровень обидчика, я имею в виду – не позволяйте своему сердцу погружаться в те же мрак и страдание, что и сердце обидчика. Если тебе подлость сделали, не надо подлостью отвечать. Вот в чём всё дело. Иначе вы оба будете вариться в котле злобы – чем не ад? Как говорил Сергей Довлатов: «Порядочный человек – это тот, кто делает гадости без удовольствия».
– Вот вы знали прекрасно и отца Николая Гурьянова и отца Павла (Груздева)…
– Не скажу, что прекрасно. Просто я с ними встречался, и благодарен Христу за эти встречи, переживания и беседы.
– У них всех совершенно разные характеры, я думаю. Вот что мне интересно: смирение – добродетель одна, а проявляется у разных людей по-разному. Отец Павел (Груздев) – он обладал смирением? Отец Николай – тоже?
– Конечно. Смирение было частью их жизни, это суть их бытия. Смирение, при всей разности их характеров, воспитания и т.д., неотъемлемо. Это не значит, что они были какими-то безвольными личностями, такими «православными амёбами». У каждого из них было своё личное пространство, они это пространство держали и не пускали туда никого.
– Вы имеете в виду не только комнату или что-то другое?
– Нет, личное их отношение к жизни. Та самая клеть сердца, о которой говорит Христос (Мф. 6, 6) и в которую даже Он входит только с вашего разрешения, а не то что посторонний человек.
Что же касается комнаты, кельи, избушки, то, например, отец Николай мог запросто закрыться изнутри палкой, никого не пускать и ни к кому не выходить, если он этого не хотел, – был занят чем-то другим, более важным, и всё. И это никоим образом не было унижением другого человека. Просто – у вас свои дела, у меня – свои. Подождите, будьте добры.
– Т. е. строгость не означает отсутствие смирения?
– Конечно, нет. В данном случае даже не строгость. У каждого человека ведь своя жизнь. И с этим должен считаться любой – и родственник, и подчинённый, и начальник: ты – личность, у тебя своя жизнь. Не должно быть такого: я – барин, ты – холоп.
– А что же должно быть, отец Довмонт?
– Да хотя бы элементарное уважение к другому – как первая ступенька к любви к ближнему! Отношения в стиле «барин – холоп» – нет, как раз в христианстве никогда этого не требовалось и не требуется. Если христианство превращается в такие отношения, это уже не христианство. Христос мыл ноги ученикам и говорил: «Итак, если Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу» (Ин. 13, 14). Любовь должна быть в основе. У старцев прежде всего была любовь. А любовь – это не всегда гладить по головке, иногда надо и строго повести себя с человеком. Помню, как однажды приехал один священник к отцу Николаю Гурьянову, а отец Николай не мог священника так резко прямо в лоб обличать: он взял кота, и все грехи этого священника на кота высказал. Священник понял, что о нём речь идёт, развернулся и ушёл, стыдясь и плача.
– И этот священник исповедовался?
– Ну да. Это мне тот самый священник и рассказывал.
– Т. е. получается – здоровая строгость, которая вполне сочетается со смирением.
– Получается так. Потом ведь надо помнить, что часто люди поступают безнравственно под действием разных тёмных сил, злых духов. И это не страшные сказки, это наша с вами действительность. Отец Николай это очень хорошо знал и имел в виду. Когда он бил людей по щекам…
– …ничего себе. В себя привести?
– Он, настоящий старец, я подчёркиваю – настоящий! – выгонял всю эту бесовщину. Я помню, приехала к нам на приход в Кобыльем Городище, это на Псковщине, одна женщина, она была беременна, ждала тройню. Дама была из Москвы, и она попросила на лето взять её семилетнего сына, чтобы он у меня побыл, потому что в Москве тяжело. Я согласился, его мне прислали, он у меня жил. Потом она разродилась и приехала уже осенью, чтобы забрать его. А по своей натуре она, оказывается, была великой любительницей диссидентов, это, знаете, «интеллигенция» такая, которой Лев Николаевич Гумилёв на дух не переносил. Из тех, которые, когда шла первая война в Чечне, за Дудаева выступали, за «независимость Ичкерии», против «русских оккупантов» и всё такое прочее. А у меня отец военный, и мне это было очень неприятно слушать. Тем более десантники наши псковские там воевали, отец в этой дивизии тоже в своё время служил. Я ей сказал: «Давай не будем на эту тему говорить». И тут её не просто понесло – как будто бездна открылась: она по-всякому со мной разругалась, хотя её ребёнок у меня всё лето прожил. И даже со мной не попрощалась. Уехала, хлопнув дверью: «Я вас знать не хочу. Вы – пособник оккупантов» и всё в таком смиренном духе.
– Послеродовой синдром?
– Может быть. А после меня она с этим мальчиком поехала к отцу Николаю. Вместе с ней поехала одна наша прихожанка, которая и рассказала, что произошло. Приехали они к старцу, пошли вдвоём, а народу было человек 50, большая группа была. И батюшка Николай её первую к себе подозвал: «Иди-иди сюда». Она подошла, а он как начал её по щекам хлестать! Так он её отхлестал, что она плакала, рыдала. Но не от боли, я думаю, – от стыда. Настоящие старцы это чувствуют, надо иногда…А я тогда вспомнил, что меня так и подмывало ей въехать за наглость, за оскорбление парней наших, воинов.
– Здесь, вероятно, надо различать собственный праведный гнев далеко не праведного происхождения и…
– …вообще любой гнев надо переждать и никогда в гневе ничего не предпринимать. Поймите: нам до старцев далековато. Не нужно играть в старцев. Давайте разберёмся сначала с собственными страстями. Времени уйдёт, боюсь, много, и нам уж точно будет не до игрушек, если серьёзно возьмёмся за дело, за себя любимых. Мне кажется, я правильно поступил, что предоставил разбираться с той бедной женщиной настоящему опытному старцу. По крайней мере, я не жалею, что не накричал на неё, не сорвался. Не по Сеньке шапка.
– В общем, давайте помнить: «Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь» (Рим. 12, 19)?
– Мне кажется, Господь как-то получше нас разберётся, кого как научить и чему. Когда человек ставит себя на место Господа Бога, он себя, мягко говоря, переоценивает. Это же ошибка – пытаться стать хозяином жизни. Признавать за Богом право быть её подлинным хозяином – это признак смирения.
Беседовал
Пётр Михайлович ПЕТРОВ
Вологодская обл.