8 ноября 1953 года, 65 лет назад, умер Иван Алексеевич БУНИН
В Париже, не в самом центре, есть высокий, вполне респектабельный дом на улице Оффенбах, где у Бунина была «квартирка». Вокруг дома – всегда пустовато, и даже российские туристы, а уж тем более перебравшиеся прожигатели жизни не приходят сюда, не читают короткий текст на простой мемориальной доске, гласящий о том, что с 1920 по 1953 годы здесь жил Иван Бунин.
Воспоминания об этом последнем пристанище – соответственные: «Запущенность, чернота ненатёртого паркета, какой-то ужасно дореволюционный русский буфет с прожжённой в нескольких местах доской, обеденный стол, покрытый тоже какой-то дореволюционной русской клеёнкой, рыжей, с кружками разводов от стаканов, с обветшалыми краями, и на проволочной подставке обожжённый газом чайник. <…> – Вот здесь, на этом “сомье” Иван Алексеевич умер. – И Вера Николаевна подошла к продавленному, на ножках, покрытому ветхим ковром матрасу, в изголовье которого на столике стояла старинная чёрно-серебряная икона-складень, с которой Бунин никогда не расставался, возил с собой повсюду» (Валентин Катаев). А умер писатель 65 лет назад, в ночь с 7 на 8 ноября, в дни праздника Октябрьской революции, которую он ненавидел…
Находясь во Франции, Бунин неотступно думал о том, чтобы вернуться в Россию, он хотел тиражей для своих читателей. Но видя, что происходит с некоторыми его соотечественниками, поверившими в благосклонность советского правительства и вернувшимися домой, писатель колебался и отказывался от этой затеи, хотя Куприна встречали с большим почётом, а красный граф и депутат Алексей Толстой купался в славе и деньгах. В 1946 году полпред страны Советов Константин Симонов возвращался из Штатов через Париж, и Симонову, по собственному его выражению, было поручено советским послом в Париже «душевно подтолкнуть Бунина к мысли о возможности возвращения». Симонов пригласил Бунина пообедать в хорошем ресторане, Бунин, не без желчности, выбрал весьма дорогой и известный, но Симонов и в Париже в расходах не стеснялся. И вот в этот первый нищий послевоенный год он (как вспоминал Симонов), «ещё крепкий, худощавый, совершенно седой, чуть чопорно одетый старик», обедневший, отвыкший и от роскоши, и от внимания посторонних, сидит здесь же, за столиком «Ла Перуза». И угощает его тридцатилетний, уже прошедший войну, красиво седеющий советский писатель, элегантный, одетый лучше, чем он, Бунин, донельзя самоуверенный, богатый (у Симонова выходили в Париже переводы его книг), по-барски грассирующий. И уговаривает его вернуться в СССР, где Бунина будут издавать многотысячными тиражами. Но когда Бунин спрашивает литературного вельможу о Бабеле или ещё о ком-нибудь из погубленных в СССР писателях, лицо его каменеет, и он отвечает жёстко, по-военному: «Не могу знать!».
Вера Николаевна Бунина записала в дневнике: «Симоновское благополучие меня пугает. Самое большое, станет хорошим беллетристом. Он неверующий. <…> Симонов ничем не интересуется. Весь полон собой. Человек он хороший, поэтому это не возмущает, а лишь огорчает <…>. Это самые сильные защитники режима. Они им довольны, как таковым, нужно не изменить его, а улучшить. Ему нет времени думать о тех, кого гонят. Ему слишком хорошо», – вот такой мягкий приговор, а Бунин сохранял некоторые иллюзии. Потом пришёл на встречу выпившим, разбитым: «Ну, куда мне?». И попытки вернуть – прекратились.
Но когда вышел в свет «Василий Тёркин» Александра Твардовского, он написал знаменитое письмо Телешову: «Дорогой Николай Дмитриевич, – я только что прочитал книгу А. Твардовского и не могу удержаться – прошу тебя, если ты знаком и встречаешься с ним, передать ему при случае, что я (читатель, как ты знаешь, придирчивый, требовательный) совершенно восхищён его талантом, – это поистине редкая книга: какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всём и какой необыкновенный народный, солдатский язык – ни сучка ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, то есть литературно-пошлого слова. Возможно, что он останется автором только одной такой книги, начнёт повторяться, писать хуже, но даже и это можно будет простить ему за “Тёркина”…». Твардовский на высоких постах много сделал для того, чтобы Бунин как можно быстрее вернулся к советскому читателю. Это было второе открытие Бунина в России, потом было перестроечное – третье: все книжные прилавки заполнили антибольшевицкие «Окаянные дни», в которых, кстати, старый реалист предсказал и наши 90-е: какую либеральную и криминальную мразь вынесет очередной революционный переворот.
Смерть Бунина наступила на 84-м году его жизни в его скромной квартирке в Париже. Причиной смерти Бунина, по заключению врача, стал целый букет болезней – сердечная недостаточность, сердечная астма и склероз легких. Отпевание Бунина прошло в русской церкви в Париже, затем тело было помещено в цинковом гробу во временный склеп – жена Бунина надеялась, что всё-таки сможет похоронить мужа в России. Но, увы, этому не дано было случиться, и 30 января 1954 года прошли похороны Бунина с перенесением его гроба из временного склепа. Могила Бунина находится на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем, которую тоже мало кто посещает, хотя Иван Алексеевич остаётся одним из самых читаемых и почитаемых русскими читателями классиком.
Александр Александрович
ВЯЗЕМСКИЙ