Вспоминаю Иувеналия, митрополита Курского и Рыльского, и молюсь за помин его светлой души. Благодаря ему принял Таинство Крещения – ровно двадцать лет назад.
Рядом с ним невозможно было оставаться неверующим, тем более атеистом. А ведь мы полгода, не меньше, вместе ездили по районам его епархии – убеждали директоров школ, завучей, учителей включить в учебную программу факультативы по истории Православия на Руси.
Эту его идею поддержал мой начальник и друг – губернатор Курской области Саша Руцкой. А я, замгубернатора, отвечал за все гуманитарные отрасли. В том числе и за отношения с религиозными конфессиями. Надо так надо! Предложил ему ездить по области в моей служебной «Волге». Ему было тогда столько же, сколько мне сейчас. К тому же болезнь Паркинсона: руки тряслись, свечу еле удерживал в пальцах...
Впервые усаживая его в машину, придержал дверцу и вдруг разглядел: под шёлковой рясой у него разбитые рабочие ботинки на босу ногу. Виду не подал, что видел. Думал – он скрывает, стесняется. А через неделю крестным ходом переносили икону Божией Матери «Знамение» из Коренной пустыни в Курск. И он в тысячной толпе, приподняв рясу, в тех же ботинках переходил лужи. И мне казалось даже, что он идёт босиком...
От него исходила святость.
Написал это – и сразу представил, как передёрнуло многих из прочитавших. Но это было. Не я один это ощущал. Даже ладонью хотелось ощупать пространство, окружавшее его.
Поездки мы начали с северных, самых «коммунистических» районов области.
«Вы сначала зарплату учителям заплатите, а потом уж ваши поповские штучки внедряйте!» – таким было выражение лиц в зале. Тогда, действительно, по полгода не платили в школах. И мне как представителю власти нечего было возразить. И атмосфера накалялась, пока я выступал.
«А вот ваши очки сколько стоят? – как бы невзначай задаёт вопрос какая-нибудь дама. – Или часы?» И недоверчивые, злые усмешки в ответ на мои слова...
А владыка Иувеналий молчал. Только руки тряслись. И лишь когда дело было на грани провала – он вступал. И уже через минуту люди из задних рядов пересаживались ближе. И выражение лиц менялось – на ошеломлённо-внимательное.
Ни слова не было о политике, о проблемах текущей жизни в речи его, еле слышной. Вспоминал главы из Евангелия, из Посланий Петра. На старославянском цитировал. Но все и всё понимали. И мне открывалось то, о чём никогда не думал, но всегда помнил.
«Не надейтесь на князей, на сына человеческого, в котором нет спасения. Выходит дух его, и он возвращается в землю свою: в тот день исчезают все помышления его» (псалом 145).
И вот некоторые, обычно сначала учительницы, начинают руки тянуть:
– Согласна! Даже без зарплаты! Только учебник дайте.
– И я!
– И я! И я!
И даже на меня начинали глядеть с симпатией по окончании разговора.
Лишь однажды я увидел его злым. Совсем не ожидал...
На монастырской трапезе с умилением смотрел он на ребят, поступающих в православный лицей. И углядел, как один, перед тем, как уйти, собрал яблоки с общей тарелки и сунул в карман.
– Стой! – взвился Иувеналий. – Вернись! Сейчас же клади на место, негодяй! Как фамилия?! Не принимать его! Отправить домой!
Лишь когда возвращались мы в Курск, я решился спросить:
– Зачем так строго, владыка? Он ведь мальчишка, яблочек захотел...
– Если бы он во врачи пошёл или геологи – пусть бы дитём и оставался, – ответил владыка. – Но ведь он в священники собрался! Я увидел! Неужели, думает, Бог не видит? Как так можно совести не иметь!
Он почти не читал светской литературы. Даже Достоевского знал лишь понаслышке. Как-то пересказал ему одну мысль, вычитанную в «Бесах». О том, что русские – народ-богоносец. И Православие в нём – как стержень. И если этот стержень вынут – народ превращается в простой демографический материал, из которого можно лепить абсолютно всё.
Он поражён был краткостью и глубиной этих слов. И часто возмущался с амвона: «Долго ещё из нас будут лепить?»
Александр Николаевич
ТИХОМИРОВ