История юного сатаниста, сжегшего Успенскую церковь в Кондопоге, если в чём и убеждает, так это в реальности существования дьявола. Если такое возможно, то сатана действительно существует.
Это отнюдь не тривиальное знание. Современного человека ещё кое-как можно убедить в существовании Бога в качестве воображаемого друга – пряничный дед с бородой помашет тебе с небес, а если трудно – подбросит место в лодке и круг. Иисус тоже, возможно, существовал – это был такой добрый грустный хиппи, который пытался сделать людям что-то хорошее, но не был понят, особенно церковниками.
А вот в реальности существования дьявола современного человека уверить совершенно нереально. Представление о имеющей личность злой силе, которая сознательно хочет зла и только зла и может воздействовать на человека, побуждая его ко злу и стремясь поставить себе на службу, является для обывателя постатеистической эры слишком пугающим, так что он стремится избавиться от него всеми возможными способами.
Один способ – это одомашнить сатану, чем успешно занималась последние столетия большая часть европейской литературы. От гётевского Мефистофеля до булгаковского Воланда дьявол рисовался совсем не страшным, почти человечным, скептичным, благо-
желательным, склонным к чёрному юмору и в конечном счёте совершающим благо, даже когда хочет зла. В этом дьяволе было что-то гламурно-аристократичное, даже Достоевский в сцене с Иваном Карамазовым именует его не иначе как «джентльменом».
Второй способ избавиться от сатаны – объявить его иллюзией. Бога нет, чёрта нет, чего ни хватишься – ничего нет. Для надёжности сказать, что нет не только дьявола как персонификации зла, но и зла как такового тоже нет. Особенно преуспела в этом юнгианская школа психологии и её подражатели: зло – это тёмная сторона, тень, которую не следует отторгать или побеждать, а надо с нею слиться, чтобы «обрести целостность».
Людей, которые активно признают зло, персонифицируют его и стараются ему служить, современное общество предпочитает объявлять «психами», то есть теми, кто видит всё не так, как оно существует в действительности. Любое другое предположение, гипотеза, что зло реально, считается до крайности нетолерантным и опасным.
«Вы что, хотите разжечь костры инквизиции?! Устроить охоту на ведьм?!» – восклицает ревнитель общественных приличий, как только вы робко пытаетесь предположить, что зло может и впрямь существовать, а некоторые люди могут сознательно ему служить. Как-то так ловко получилось, что в современном мире единственным злом объявлены... любые попытки борьбы со злом. Хотя Голливуд в своих «хоррорах» тему персонифицированного зла продолжает эксплуатировать и хорошо на этом зарабатывает.
И вдруг вся тщательная линия обороны обывательского сознания от мысли о реальности зла рушится во мгновение ока. Выясняется, что вполне возможен юноша (но не настолько юноша, чтобы не понимал, что творил), который настолько всерьёз ненавидит Бога, Церковь, христиан, настолько всерьёз относится к сатанистским обрядам и символам, что реально оказался готов уничтожить знак присутствия Бога в мире.
Смысл русской шатровой архитектуры, выдающимся памятником которой была церковь в Кондопоге, в том, чтобы свидетельствовать всему миру о бытии Божием, о реальности принесённого Христом спасения. Именно поэтому шатровый храм развёрнут не внутрь, а вовне, обращён к природе, как бы проповедует солнцу и звёздам, деревьям и птицам. Приятели преступника рассказывают, что сам вид этого храма был ему невыносим.
Перед нами тот случай, когда болтовня про «они же дети» совершенно неуместна. Этот человек совершил ровно то, что хотел совершить, попытки объявить его глупым ребёнком – явное лицемерие, а попытки объявить его сумасшедшим прежде всего направлены на спасение той обывательской картины мира, в которой никаких сатанистов не бывает, как нет и самого сатаны.
Между тем сатанизм – это реальность, которая присутствует в нашей жизни постоянно в самом открытом виде.
Дьявол, безусловно, не стремится к тому, чтобы все люди служили ему открыто (по крайней мере до пришествия антихриста), поэтому прячется за сотни разных масок, включая маску благоглупости. Но тех, кто открыл свою душу для открытого и непосредственного бесослужения, он использует по полной. Эти люди действительно совершают ужасные дела.
Можно вспомнить убийство монахов Оптиной пустыни на Пасху 1993 года неким Авериным. А можно – действовавшего в то же время в Европе Варга Викернеса, которому, скорее всего, и подражал кондопожский поджигатель. Этот норвежский блэкметаллист, помимо прочих преступлений, был осуждён за поджог трёх церквей, а по обвинению в сожжении деревянной церкви XIII века в Фантофте оправдан исключительно за недостаточностью улик.
В воскресенье, 9 февраля 2014 года, автор этих строк испытал чувство шока, узнав о стрельбе, устроенной в кафедральном соборе Южно-Сахалинска сатанистом Комаровым. Тогда погибли монахиня и один из прихожан. Всего за три года до того я произносил проповедь по благословению правящего архиерея в этом же самом соборе на этом же самом месте, перед той иконой, в которую убийца разрядил часть обоймы.
Между убийцей Комаровым и кондопожским поджигателем есть очевидная связь в мировоззрении и психологии. И тот, и другой были зациклены на том, что они – не рабы, а христиане – рабы. Терроризм для обоих был способом доказать публично своё нерабство.
Не слишком оригинально, с учётом того, что в последние годы у нас под боком развелась целая многомиллионная общность «нерабов», среди самой активной части которых неоязычество, сатанизм и антиправославие чрезвычайно широко распространены.
Но всё-таки очень интересны истоки этого мотива «нерабизма». Почему сатанистов переклинивает именно на идее собственной свободы в противоположность «рабству» христиан.
Это связано именно с сущностью современного отношения человека к сатане и демонам. Трудно оскорбить современного человека сильнее, чем предположив, что те или иные свои решения он принимает не сам, что его твёрдая и уверенная «воля», «мысль» и «хотение» – лишь послушное исполнение нашёптываний желающей ему зла сущности, бытия которой он даже не признаёт и не сознаёт.
Для человека традиции совершенно очевидно, что в мире существуют три ментально-волевых измерения – воля Божия, искушения дьявольские и мечущаяся в выборе между ними воля человека. Основной задачей христианских подвижников было обретение навыка различения духов, то есть умение отделять свои мысли от мыслей, внушаемых демонами, и от голосов ангельских, ежели кто их слышит. На этой идее напряжённой борьбы в ментальном космосе базировалось всё христианское мировоззрение.
Однако европейскому человеку нового времени удалось внушить, что никаких внешних мыслей в его уме и сознании нет. Что любая блажь, которая придёт ему в голову, это выражение его собственного Я.
Начавшись с декартова принципа «Я мыслю, следовательно, существую» (тут опытный христианин задал бы вопрос: «А точно я ли мыслю, а не кто-то другой за меня?»), закончилось это всё заклинаниями: «Не надо бояться своих желаний» – какими бы мерзкими и грязными они ни были.
Именно на этом парадоксе строится, в частности, вся пропаганда гомосексуальности и всевозможного трансгендера: несчастной жертве внушают, что откровенная издёвка над ней бесов – это голос её «подлинной идентичности».
Иными словами, современный человек, не верящий ни в Бога, ни особенно в дьявола, – это слепо и всецело повинующийся раб искушений, уверенный в том, что речь идёт о его «сокровенных желаниях». А как сделать рабство максимально полным? Это уверить жертву в том, что она-то и является поистине свободной.
Именно поэтому сатанисты и примыкающие к ним неоязычники так помешаны на теме «рабства христиан», которой противостоит их «сознание свободных людей». Это христианское «рабство» состоит в осознании борющихся духовных реальностей и ответственном выборе послушания одной из этих реальностей, Богу, Который действует открыто, обращается к человеку с заповедями и законом. Не случайно христиане говорят об откровении, Бог открывает Себя людям без всякой лжи.
Напротив, сущность дьявольщины в том, чтобы являться человеку под чужими ликами. Вспомним, как сатана в райском саду принял облик змея, поскольку с ним в его собственном обличье никто не стал бы говорить. С тех пор сатана стремится вообще не показываться над поверхностью без особой надобности, выдавая свои внушения за собственные мысли человека, а подлинное порабощение своей воле – за истинную свободу и следование человека своим желаниям.
Цена этого нерабства хорошо известна. Убийства, поджоги, помешательство, поругание христианских святынь, натуральное варварство, так себя проявившее в сожжении церкви-памятника в Кондопоге.
Тем характерней та тенденция поддержки всего этого ужаса, сложившаяся сегодня среди нашей «общественности», и атмосфера истерической ненависти к Православию и Церкви.
Буквально за несколько дней до преступления «Лента.Ру» опубликовала анекдотически агрессивный антиклерикальный текст, иллюстрированный карикатурно антихристианскими картинками, которым позавидовала бы гельмановская выставка «Осторожно, религия!». Интересно, что основной мыслью «расследования» была тема, что Церковь – враг детей и подростков.
Это всё было настолько убого, что некоторые безбожники поумнее даже высказали мысль, что это сама РПЦ заказала себе такой пиар под видом антипиара. На самом деле всё проще – эта смесь бреда и карикатур была рассчитана не на столичную интеллигенцию, а на провинциальных пятнадцатилетних подростков, которые охотно «схавают» этот бред, именно с таким уровнем невежества, так как эти тексты и картинки только подтвердят их вражду к Церкви, вычитанную из сатанистских пабликов во «ВКонтакте».
Антицерковная истерия и атмосфера ненависти, создаваемые «Лентами», явно дышат насилием и убийством. И вот эта атмосфера ненависти начинает приносить свои плоды. По счастью, пока ещё никого не убили. Но уже можно точно и с уверенностью говорить: «Так вы-то и сожгли».
Егор Станиславович
ХОЛМОГОРОВ